– Но это, безусловно, затрудняет ее защиту, – заметил Там.
– Я предупредила ее о том, как могли попасть в ловушку другие жертвы. Как выпивали алкогольные напитки с подмешанным в него кетамином. Холли знает, чего ей опасаться, и это лучшая защита. – Джейн помолчала. – Она может облегчить нашу жизнь, если будет ходить в полный рост, а не прятаться.
– Мы будем использовать ее как наживку? – спросил Кроу.
– Не использовать ее в прямом смысле, а воспользоваться преимуществом, которое нам дает ее сильная воля. Да, она знает, что Станек ее разыскивает, но не позволяет ему нарушать ход ее жизни и не меняет своих привычек. Я бы на ее месте вела себя точно так же. Да что говорить, именно так я и вела себя, когда несколько лет назад оказалась в подобной ситуации.
– О какой ситуации ты говоришь? – спросил Там.
Он недавно поступил в отдел по расследованию убийств и не участвовал в следствии четырехлетней давности, когда Джейн, охотясь за убийцей по прозвищу Хирург, вдруг сама оказалась преследуемой этим хищником.
– Она говорит об Уоррене Хойте, – тихо ответил Фрост.
– Когда преступник вынуждает тебя менять привычки, он уже побеждает, – сказала Джейн. – Холли отказывается сдаваться. И если уж она так дьявольски упряма, я бы сказала, нам это на руку. Мы ведем за ней наблюдение, мы установили камеры слежения в ее доме и на работе. Мы ждем, когда Станек сделает следующий ход.
– А она не согласится носить браслет-навигатор? – спросил Там. – Это помогло бы нам следить за ее перемещениями.
– Вот ты и попытайся ее убедить.
– Почему эта женщина так упряма? – спросил Цукер. – У вас нет никаких подозрений, детектив Риццоли?
– Я думаю, такой у нее характер. Не забывайте, Холли умеет давать сдачи. Она была первым ребенком, который решился обвинить Станека в сексуальном насилии, а для этого десятилетняя девочка должна иметь крепкие нервы. Без Холли не было бы арестов, не было бы суда. Надругательства могли бы продолжаться еще долгие годы.
– Да, я читал запись ее беседы с психологом, – сказал Цукер. – Холли описывала все четко и достоверно, тогда как рассказы других детей явно были засоренными.
– Что вы имеете в виду под «засоренными», доктор Цукер? – спросил Там.
– Истории, рассказанные младшими детьми, были просто абсурдными. Пятилетний мальчик говорил о тигре, летающем по лесу. Одна девочка утверждала, что в жертву дьяволу приносились коты и младенцы, которых потом сбрасывали в подвал.
– Дети любят приукрашивать, – пожала плечами Джейн.
– А не направляли ли их? Не наводило ли их на такие ответы обвинение? Не забывайте, процесс над Станеками проходил не в лучшие для уголовного правосудия времена, когда общественность верила в существование сатанинских культов по всей стране. В начале девяностых я присутствовал на конференции психологов-криминалистов и слышал, как так называемый эксперт рассуждала об огромной сети этих культов, которые подвергают детей насилию и даже приносят в жертву младенцев. Она утверждала, что четверть ее пациентов являются потерпевшими от ритуального насилия. По всей стране проходили уголовные процессы, похожие на случай с «Яблоней». К сожалению, многие из них основывались не на фактах, а на страхах и суевериях.
– Зачем детям рассказывать такие истории, если в них нет ни малейшей доли правды? – спросил Там.
– Давайте рассмотрим один из процессов по ритуальному насилию – я говорю о подготовительной школе Макмартина в Калифорнии[19]. Расследование началось с того, что некая шизофреничка-мать заявила, будто ее ребенка растлил школьный учитель. Полиция разослала письма всем другим родителям с предупреждением о том, что их дети тоже могли стать жертвами, и, когда дело довели до суда, обвинения умножились и выросли до невероятных размеров. Говорилось о диких оргиях, о том, что детей в тайных комнатах сплавляли в канализацию, что насильники летали по воздуху, как колдуны. В результате невинный человек был приговорен и просидел пять лет в тюрьме.
– Уж не хотите ли вы сказать, что Мартин Станек невиновен? – спросила Джейн.
– Я просто ставлю под сомнение корректность получения показаний у детей из «Яблони». Какая часть этих показаний – чистая фантазия? В какой степени детей наводили на подобные ответы?
– У Холли Девайн были реальные физические повреждения, – заметила Джейн. – Осматривавшие ее врачи обнаружили синяки на голове, множественные царапины на лице и руках.
– У других детей таких повреждений не было.
– Психолог обвинения утверждала, что дети, с которыми она общалась, проявляли эмоциональные симптомы, свидетельствовавшие о том, что они подвергались насилию. Боязнь темноты, недержание по ночам. Ночные страхи. Я могу вам в точности зачитать, что сказал по этому поводу судья. Он сказал, что этим детям нанесен глубокий и воистину ужасающий вред.
– Конечно, он так сказал. Всю страну охватило тогда помешательство на почве сексуального насилия.
– От помешательства дети не исчезают среди бела дня, – возразила Джейн. – Не забывайте, девятилетняя Лиззи Дипальма исчезла. Ее тело так и не нашли.
– Мартина Станека осудили не за ее убийство.
– Только потому, что жюри не вынесло вердикта «виновен» по этому пункту. Но все знали, что он ее убил.
– А вы обычно доверяете мудрости толпы? – вскинул брови доктор Цукер. – Моя роль криминального психолога состоит в том, чтобы предложить вам иную перспективу, указать на то, что вы могли упустить. Человеческое поведение не такое черное и белое, как иногда хочется думать. У людей бывает сложная мотивация, возможности правосудия ограничиваются несовершенством человеческих существ. Ведь наверняка что-то в обвинениях этих детей должно вас настораживать.
– Обвинитель им поверил.
– Вашей дочери около трех лет, так? Представьте себе, что ее наделяют властью посадить целую семью в тюрьму.
– Дети в «Яблоне» были старше моей дочери.
– Но не обязательно более точны и правдивы.
Джейн вздохнула:
– Теперь вы говорите как доктор Айлз.
– О да. Вечный скептик.
– Вы можете быть каким угодно скептиком, доктор Цукер. Но факт остается фактом: двадцать лет назад Лиззи Дипальма пропала. Ее шапочку нашли в школьном автобусе «Яблони», после чего Мартин Станек стал главным подозреваемым. Теперь убивают тех, кто тогда обвинял его в сексуальном насилии. И Станек как нельзя лучше подходит на роль убийцы.
– Убедите меня. Найдите улики, привязывающие его к этим убийствам. Хоть какие-то улики.
– Любой преступник совершает ошибки, – сказала Джейн. – Мы найдем его по ошибкам.
Мать Билли Салливана жила теперь в красивом особняке в стиле Тюдоров, всего лишь в миле от более скромного бруклайнского района, где вырос Билли. После ледяного утреннего дождя на живой изгороди повисли сосульки, а выложенная кирпичом дорожка к дому превратилась в настоящий каток. Фрост и Джейн несколько секунд оставались в машине, готовили себя к холоду. И к предстоявшему им жуткому разговору.
– Она, наверное, уже догадывается, что ее сын мертв, – сказал Фрост.
– Но о худшем она еще не знает. И я не собираюсь ей говорить, как он, скорее всего, умер.
Похоронен заживо, как святой Виталий. Или убийца проявил милосердие и, прежде чем бросить первую лопату земли на тело, убедился, что он не дышит? Джейн не хотела думать об альтернативе: Билли еще жив и в сознании, лежит в гробу, мерзлые земляные комочки ударяют по крышке. Или связанный и беспомощный лежит в земле без гроба, задыхается по мере того, как земля твердеет на его лице. Вот он где, источник кошмаров; вот до чего может ее довести работа, если она это допустит.
– Ладно, пошли. Рано или поздно, но все равно придется с ней говорить, – сказал Фрост.
У входной двери Фрост нажал кнопку звонка, и они стали ждать, поеживаясь, пока ледяной дождь молотил по тротуару и кустарникам. Мать Билли Салливана, наверно, пребывает в ужасе в предчувствии дурных новостей и в то же время отчаянно цепляется за крошечную надежду. Джейн всегда видела огонек надежды, загорающийся в глазах членов семьи; как часто ей приходилось гасить его.
Женщина, открывшая дверь, не пригласила их в дом – встала в дверях, словно не желая впускать трагедию в свои стены. Ее бледное, с сухими глазами лицо было неподвижным, как восковая маска. Сьюзен Салливан отчаянно пыталась держать себя в руках. Ее светлые волосы были зачесаны назад и покрыты лаком, чтобы не растрепались, а кремовые трикотажные брюки и розовый свитер были бы абсолютно на месте в кафе загородного клуба. Она решила надеть жемчужные сережки, хотя этот день вполне мог стать худшим в ее жизни.
– Миссис Салливан, – сказала Джейн. – Я детектив Риццоли, бостонская полиция. Это детектив Фрост. Вы позволите нам войти?
Женщина наконец кивнула и отошла в сторону, пропуская Джейн и Фроста в прихожую. Пока они снимали промокшие куртки, царило мучительное молчание. Хотя над Сьюзен витала угроза страшного известия, она не пренебрегала своими обязанностями хозяйки дома – немного неловко повесила их одежду в шкаф и провела их в гостиную. Внимание Джейн тут же привлекла картина маслом, висящая над камином из плитняка. Это был портрет золотоволосого молодого человека: красивое лицо повернуто к свету, губы чуть искривлены в слегка удивленной улыбке.
«Ее сын Билли».
Это было не единственное изображение Билли. Куда бы Джейн ни бросила взгляд, повсюду она видела его снимки. На фотографии, стоящей на каминной полке, он был снят в плаще выпускника и в квадратной академической шапочке, лихо заломленной на белокурых волосах. На рояле стояли фотографии Билли в серебряных рамочках: Билли-младенец, Билли-юноша, Билли – загорелый подросток, улыбающийся с борта яхты. Нигде Джейн не заметила фотографий отца мальчика – повсюду только Билли, явный объект обожания матери.
– Я знаю, его смущает, что здесь столько его фотографий, – сказала Сьюзен. – Но я так горжусь им. Он лучший сын, какого только может желать мать.