Улыбка не сходила с его лица, когда Эрл Девайн поднимал руку, направляя оружие на Джейн, и когда три пули из пистолета Кроу вонзились в его грудь.
32
«Вот, значит, как оно заканчивается», – подумала Маура, наблюдая за тем, как санитары морга выкатывают две каталки из дома Бонни Сандридж. Две последние смерти, два последних тела. Через открытую переднюю дверь внутрь проникал морозный воздух, но и этот приток свежести не мог унести из дома запах насилия. Убийство оставляет особый дух. Кровь, страх, агрессия выделяют в воздух химические вещества, и Маура чувствовала их здесь, в этой комнате, где умерли Мартин Станек и Эрл Девайн. Она стояла молча, вдыхала этот запах, оглядывала комнату. Работали полицейские рации, раздавались голоса криминалистов, обходящих комнаты, но с ней разговаривала кровь. Маура разглядывала брызги и потеки на стене, изучала две лужи на досках пола, куда упали тела. Полиция могла назвать этот кровавый финал торжеством справедливости, но Маура ощущала беспокойство при виде этих похожих луж крови. Бо́льшая – это кровь Мартина Станека, чье сердце сделало еще несколько ударов, выкачивая кровь из смертельной раны в голове. Эрл Девайн прожил и истекал кровью меньше, чем Станек. Все три пули из полицейского пистолета попали точно в яблочко – в грудь. Золотые медали Кроу за снайперскую стрельбу. Но после каждого убийства, совершенного полицейским, задаются вопросы, и ответы на них должна будет дать аутопсия.
– Можешь мне поверить, это была хорошая стрельба. Мы все покажем это под присягой.
– Хорошая стрельба – это оксюморон, если мне когда-либо доводилось их слышать.
– Ты меня понимаешь. К тому же ты знаешь, что я бы с радостью толкнула Даррена Кроу под автобус, если бы могла, но в данной ситуации он действовал оправданно. Эрл Девайн убил Станека. Он сам в этом признался. Потом он навел пистолет на меня.
– Но ты стрелять не стала. Ты сомневалась.
– Да. И Кроу, возможно, спас мне жизнь.
– А может быть, твой инстинкт говорил тебе, что Эрл Девайн на самом деле не собирается стрелять. Может быть, ты лучше остальных чувствовала его истинные намерения.
– А если бы я ошиблась? Я бы сейчас была мертва. – Джейн покачала головой и фыркнула. – Черт, теперь я в долгу перед этим клоуном Кроу. Уж лучше бы меня пристрелили.
Маура снова посмотрела на смешавшиеся лужи крови, которая уже свертывалась и подсыхала.
– Почему Эрл Девайн сделал это?
– Он сказал, что защищал дочь. Сказал, что это последний подарок, который он мог поднести ей.
– Почему тогда он навел пистолет на тебя? Он знал, что за этим последует. Это явный случай самоубийства с помощью копа.
– Что избавляет всех от мучительного судебного процесса. Подумай об этом, Маура. Его линия защиты состояла бы в утверждении, что он защищал дочь. Это потянуло бы за собой процесс «Яблони», и весь мир узнал бы, что Холли в детстве подвергалась сексуальному насилию. Может быть, в этом и состоял последний дар Эрла дочери. Он обеспечивал ее безопасность. И защищал ее личную жизнь.
– Убийство не может защитить личную жизнь. Теперь эти подробности так или иначе всплывут. – Маура стащила с себя латексные перчатки. – Где оружие Кроу?
– Он его сдал.
– Пожалуйста, держи его завтра подальше от морга. Я не хочу, чтобы по поводу моей аутопсии Эрла Девайна возникли какие-то сомнения. Когда «Бостон глоуб» сообщает, что полиция убила шестидесятисемилетнего ветерана ВМФ, публика не встречает это аплодисментами.
– Но ветеран ВМФ навел на меня оружие.
– Об этом будет сказано только во втором абзаце. А половина публики и первого-то не дочитывает до конца. – Маура повернулась к двери. – Увидимся завтра на аутопсии.
– Есть ли необходимость в моем присутствии? Я знаю, как умерли эти двое, так что не жду никаких сюрпризов.
Маура остановилась и снова оглядела комнату. Посмотрела на забрызганную кровью стену.
– Никогда не знаешь, что принесет тебе аутопсия. У меня такое чувство, что все это как-то уж слишком аккуратно и остается еще много вопросов, которые ждут ответов.
– На них ответит Бонни Сандридж. Нужно только ее разговорить.
– У тебя нет никаких доказательств, что она помогала Станеку убивать.
– Доказательства должны быть в этом доме. Или в ее машине. Волосы, волокна с одежды жертв. Следы кетамина. Что-нибудь мы найдем наверняка.
Джейн говорила убежденно, но Маура испытывала гораздо меньше уверенности, когда выходила из дома и садилась в машину. Она сидела, глядя на ярко освещенный дом. За окнами мелькали силуэты криминалистов, искавших улики, подтверждающие то, во что они уже уверовали: что Бонни Сандридж – сообщница убийцы. Предвзятость обманывала многих ученых и, несомненно, многих полицейских. Ты находишь только то, что ищешь, а потому легко пропускаешь все остальное.
Заверещал телефон, сообщая о приходе эсэмэски. Маура посмотрела на номер отправителя и тут же убрала телефон в сумочку, но и одного взгляда было достаточно, чтобы у нее скрутило живот. «Не сейчас, – подумала она. – Я еще не готова думать о тебе».
По пути домой это оставшееся без ответа послание было для нее как бомба замедленного действия, тикающая в сумочке. Маура заставляла себя держать обе руки на рулевом колесе и не сводить глаза с дороги. Ей не следовало опять открывать дверь между ними, даже на чуть-чуть. Теперь, когда они с Дэниелом снова разговаривали, ей хотелось одного: вернуть его в свою жизнь, в свою постель. «Плохой шаг, Маура. Будь сильной, Маура. Ты должна быть независимой женщиной».
Дома она налила себе столь необходимый ей сейчас бокал зинфанделя и подала коту запоздавший обед. Кот принялся за еду, даже не удостоив ее взглядом, а когда он слизал последние крошки курицы, то просто удалился из кухни. Вот тебе и радости общения, подумала Маура. Бутылка вина – и та любила ее больше.
Маура пригубила зинфандель, стараясь не смотреть на телефон, лежащий на кухонном столе. Он манил ее, как опиум манит наркомана, искушая вернуться в спираль саморазрушения. Послание от Дэниела было коротким: «Позвони, если я тебе нужен». Всего пять слов, но сила их была такова, что они парализовали ее на этом стуле, пока она обдумывала их смысл. Что на самом деле означали эти слова: «если я тебе нужен»? Относились ли они к расследованию и предлагали новые экспертные советы?
«Или речь идет о нас?»
Маура выпила бокал и налила себе второй. Потом достала сделанные от руки записи, которые набросала на месте преступления, и открыла ноутбук. Нужно привести в порядок мысли, пока воспоминания еще свежи.
Зазвонил телефон. «Дэниел».
Прежде чем нажать зеленую кнопку, она помедлила всего секунду, только бросила взгляд на незнакомый номер на дисплее. В трубке раздался голос не Дэниела, а женщины, сообщившей ей известие, которого она ждала и страшилась одновременно. Она оставила ноутбук на кухонном столе и побежала за пальто.
– Миссис Лэнк нашли без сознания на полу в ее камере, – сказал доктор Вонг. – Тюремная сестра немедленно приступила к сердечно-легочной реанимации, и им удалось восстановить пульс. Но, как видите по кардиомониторингу, у нее наблюдаются частые периоды желудочковой тахикардии.
Маура посмотрела в окошко реанимационной на Амальтею – ее мать пребывала в абсолютно бессознательном состоянии.
– Почему?
– Аритмия может быть осложнением после химиотерапии. Эти средства бывают кардиотоксичными.
– Нет, я спрашиваю, почему ее реанимировали? Они же знают, что она умирает от рака поджелудочной.
– Но в ее истории болезни стоит «реанимация по полному циклу». – Доктор Вонг посмотрел на Мауру. – Вы, вероятно, не знаете, но миссис Лэнк на прошлой неделе подписала доверенность на право представлять интересы больного. Она назвала вас своим представителем.
– Я понятия об этом не имела.
– Вы – ее единственный родственник. Вы имеете право изменить ее статус на «не прибегать к реанимации». Будете?
Маура посмотрела на Амальтею – ее грудь поднималась и опускалась под звук компрессора.
– Она реагирует на внешние возбудители?
Доктор Вонг отрицательно покачал головой:
– Она и дышать сама не может. Никто не знает, сколько времени она пробыла без сознания, так что высока вероятность, что у нее гипоксическое повреждение головного мозга. Возможно, идут и другие процессы, неврологические. Я еще не заказывал мозговую томографию, но это будет следующий диагностический шаг, если только вы не решите…
Он замолчал, глядя на нее. Ждал ответа.
– Не надо реанимации, – тихо сказала Маура.
Он кивнул:
– Я думаю, это правильное решение.
Он помедлил, потом слегка похлопал ее по руке, словно прикосновение к другому человеческому существу давалось ему нелегко, как нелегко давалось оно и Мауре. Гораздо проще было понять механизм действия человеческого организма, чем решить, что нужно делать и говорить в момент скорби.
Маура вошла в бокс и остановилась рядом Амальтеей, оглядела всю бикающую и свистящую медицинскую машинерию. Глазами врача она отметила мочесборник с небольшим количеством мочи, шквал аритмических биений на экране, дыхательную недостаточность. Все это были признаки того, что организм отказывает, мозг более не функционирует. Кем бы ни была прежде Амальтея, теперь все ее мысли, чувства и воспоминания перестали существовать. Осталась лишь ее смертная оболочка.
Монитор начал издавать тревожные сигналы. Маура посмотрела на кривую сердечного ритма и увидела последовательность неровных пиков. Желудочковая тахикардия. Кривая кровяного давления обрушилась. В окно Маура увидела двух медсестер, спешащих в бокс, но доктор Вонг остановил их в дверях.
– Режим отказа от реанимации, – сказал он им. – Я только что написал распоряжение.
Маура протянула руку и выключила тревожный сигнал.
Сердечный ритм ухудшился до желудочковой фибрилляции. Кровяное давление упало до нуля, оставив в кислородном голодании последние выжившие клетки мозга. «Ты дала мне жизнь, – подумала Маура. – У меня твоя ДНК в каждой моей клетке, но во всем остальном мы чужие люди». Она вспомнила своих приемных родителей – тех, кто принял ее в свою семью, кто холил и лелеял ее. Они были ее настоящими родителями, потому что настоящая семья определяется не ДНК, а любовью. В этом смысле лежащая здесь без движения женщина не была родней Мауры, и та, будучи свидетельницей последних мгновений Амальтеи, не чувствовала ни капли скорби.