Но оставался еще один живой ребенок, тот, кто первым обвинил Станека в насилии двадцать лет назад: Холли Девайн, родившаяся 12 ноября. В этот день церковь вспоминала святого Ливинуса, апостола Фландрии, умершего мучеником от рук язычников. Ему вырвали язык, которым он проповедовал слово Божье, но, по легенде, даже после смерти вырванный язык Ливинуса продолжал проповедовать. Не лежала ли Холли по ночам без сна, преследуемая мыслями о жестокой судьбе, уготованной ей из-за даты рождения? Не дрожала ли она при мысли о том, как ей раскрывают рот и вырезают ножом язык? Джейн вспомнила собственные страхи тех дней, когда ее преследовал убийца, получивший прозвище Хирург. Она вспомнила, как просыпалась в панике, покрытая по́том, воображая, как скальпель убийцы вонзается в ее плоть.
Если Холли и преследовали такие страхи, то она хорошо их скрывала. Слишком хорошо.
Джейн потерла виски, спрашивая себя, не стоит ли перечитать все эти дела по четырем жертвам.
«Нет, не по четырем. – Она выпрямилась. – По пяти».
Она перебрала папки и нашла дело об исчезновении девятилетней Лиззи Дипальмы двадцать лет назад. Это дело до сих пор оставалось нераскрытым, но следователи не сомневались, что ее похитил и убил Мартин Станек. Два десятилетия спустя девочка продолжала считаться без вести пропавшей.
Фрост вернулся с ланча, увидел папки на столе Джейн и покачал головой:
– Ты все еще ищешь там что-то?
– Меня это не устраивает. Все так аккуратненько прилажено одно к другому и завершается прощальным поклоном. Главный подозреваемый удобным образом отправляется на тот свет.
– Мне это не кажется проблемой.
– И мы так и не узнали, что случилось с этой маленькой девочкой. – Она похлопала по папке. – С Лиззи Дипальмой.
– Это произошло двадцать лет назад. И дело расследовали не мы.
– Но, похоже, с него все и началось. Словно ее исчезновение стало первой упавшей костяшкой домино, за которой начали падать и другие. Пропала Лиззи. Ее шапочку нашли в школьном автобусе Мартина Станека. И тут вдруг посыпались обвинения. Станеки – монстры. Они много месяцев совершали насильственные действия над детьми! Почему ничто из этого не всплывало раньше? Даже намека никакого не было.
– Ну, кто-то всегда начинает говорить первым.
– И этим первым ребенком стала Холли Девайн.
– Девушка, которая кажется тебе странной.
– Когда я с ней разговариваю, она будто взвешивает каждое твое слово. Мы словно играем партию в шахматы, и она опережает меня на пять ходов.
Зазвонил телефон Фроста. Детектив стал разговаривать, а Джейн продолжила листать папку с документами по Лиззи Дипальме, спрашивая себя, возможен ли какой-либо прогресс в деле двадцатилетней давности. Территорию «Яблони» тщательно обыскали и останков девочки там не обнаружили. Микроскопические следы ее крови нашли в автобусе, однако их объяснили травмой, которую Лиззи получила месяцем ранее, когда прикусила губу. Но самой главной уликой против Мартина Станека стала вышитая бисером шапочка Лиззи, найденная в школьном автобусе. Шапочка, которая была на ней в день исчезновения.
Значит, убил ее Мартин Станек.
«И он теперь мертв. Конец истории».
Издав вздох безысходности, Джейн закрыла папку.
– Тебе это не понравится, – сказал Фрост, закончив разговор.
Она повернулась к нему:
– Что еще?
– Ты помнишь про бокал вина, которым Бонни Сандридж угостила Холли в пабе? Лаборатория говорит, что кетамина там не обнаружено. – Он покачал головой. – Придется ее отпускать.
34
Всего два дня назад на Бонни надели наручники и обвинили ее в пособничестве в убийствах. А теперь она вошла в комнату для допросов уверенной походкой, словно она тут всем заправляла. Хотя в ее рыжих волосах пробивалась седина, а после долгих лет пребывания на солнце лицо покрылось веснушками и вокруг глаз появились морщинки, она держала себя с самоуверенностью женщины, которая всегда была красива и знала это. Она села за стол и насмешливо посмотрела на Джейн и Фроста:
– Дайте-ка я догадаюсь. Тот бокал вина оказался всего лишь бокалом вина.
– Нам нужно поговорить, – сказала Джейн.
– После того, как вы обошлись со мной подобным образом? С какой стати мне с вами сотрудничать?
– С такой, что мы все хотим установить истину. Помогите нам ее найти, Бонни.
– Я скорее помогу выявить вашу некомпетентность.
– Миз Сандридж, – тихо произнес Фрост. – Во время вашего ареста у нас были все основания предполагать, что вы представляете угрозу для жизни Холли Девайн. Убийца действовал по характерной схеме, и когда вы угостили Холли вином, то точно вписались в эту схему.
– Какую схему?
– В день убийства Кассандры Койл официантка в баре неподалеку от дома Кассандры видела ее выпивающей с другой женщиной.
– И вы решили, что этой женщиной была я? О господи, но вы не сможете это доказать, потому что официантка меня не опознает. Я права?
– И все же вы должны понять мотивы, которыми мы руководствовались, когда арестовали вас. Увидев вас с Холли, мы должны были действовать оперативно. Мы считали, что ее жизнь подвергается опасности.
– Жизнь Холли Девайн подвергается опасности? – Бонни фыркнула. – Да эта девица выйдет сухой изводы.
– Что заставляет вас так думать?
– А почему бы нам не спросить у мужчины? – Бонни обратилась к Фросту. – Что вы думаете о Холли, детектив? Давайте послушаем первые слова, которые придут вам в голову.
– Она умная, – сказал Фрост, помедлив. – Привлекательная…
– Ага! Привлекательная. Для мужчин все всегда к этому и сводится.
– Изобретательная, – быстро добавил он.
– Вы кое-что забыли: соблазнительная, манипулирующая, беспринципная.
– К чему вы ведете, Бонни? – спросила Джейн.
Женщина посмотрела на Джейн:
– Холли Девайн – типичная социопатка. Нет, я не хочу ее ни в чем осуждать. Социопатия, видимо, укладывается в рамки нормального человеческого поведения, потому что в мире так много людей, похожих на Холли.
В ее уничижительном взгляде Джейн прочитала: «Вам бы нужно подучиться, милочка». Если в мире и были профессоналы, упрямством не уступающие полицейским убойных отделов, так это журналисты-расследователи, и Джейн испытала укол завистливого уважения к этой женщине. Бонни носила свои морщинки у глаз, как шрамы от полученных в бою ранений, – с гордостью и заносчивостью.
– Только не говорите мне, что вы не видели в Холли всего этого. Вы же разговаривали с ней.
– Мне она показалась… необычной, – призналась Джейн.
Бонни хохотнула:
– Довольно благодушная оценка.
– Почему вы считаете, что она социопат? Вы говорили с ней всего раз, в том пабе.
– Вы разговаривали с ее коллегами в «Буксмарт медиа»? Спрашивали их мнение о ней? Большинство мужчин в ее офисе горят желанием забраться ей в трусы, но женщины относятся к ней настороженно. Женщины ей не верят.
– Может, завидуют? – спросил Фрост.
– Нет, они ей по-настоящему не доверяют. Кассандра Койл ей явно не доверяла.
Джейн нахмурилась:
– Что Кассандра говорила про Холли?
– Именно от Кассандры я и узнала о том, что такое Холли. Кассандра так прямо и сказала, что не стоит ей доверять. В «Яблоне» другие дети считали ее странной девочкой и избегали. Чувствовали, что с ней что-то не так. Единственный, кто с ней играл, – это Билли Салливан.
– Почему другие дети побаивались Холли?
– Я тоже задавала себе этот вопрос. Хотела понять это на собственном опыте, но никто не знал, как ее найти. У меня ушло несколько месяцев на то, чтобы выяснить, где она работает. Я хотела поговорить с ней – набирала материал для той главы моей книги, которая будет посвящена процессу «Яблони». Холли первой из детей обвинила Станеков, и я сомневалась, что она говорила правду.
– Но были физические свидетельства, подтверждающие ее слова: синяки, царапины, – напомнил Фрост.
– Ну, ими она могла обзавестись где угодно.
– Зачем ей было лгать о насилии?
Бонни пожала плечами:
– Возможно, чтобы привлечь к себе внимание. А возможно, эта мысль пришла в голову ее сумасшедшей матери. Какой бы ни была причина, Холли нашла идеальное время, чтобы выступить со своими обвинениями. Лиззи Дипальма исчезла, и все родители в округе были перепуганы и искали ответы. Холли дала им один: это сделали злые Станеки. Потом Билли Салливан сообщил, что тоже подвергался насилию, и тут уже Станеки были обречены. – Она щелкнула пальцами. – Обезумевшие родители допрашивали собственных детей, насаждали всякие глупости в их головы. Неудивительно, что другие дети начали повторять их истории. Если спрашивать о чем-то раз за разом, то и сам начинаешь вспоминать. Самым младшим детям было всего по пять-шесть лет, и с каждым разом их истории становились все более причудливыми. Летающие тигры! Мертвые дети! Станеки, парящие в воздухе на метлах! – Она покачала головой. – Присяжные отправили несчастную семью в тюрьму на основании выдумок, рассказанных детьми, которым промыли мозги. Кассандра Койл уже начала сомневаться в верности своих воспоминаний. Она сказала, что свяжется с другими детьми и выяснит, готовы ли они поговорить со мной, но назвала мне только Холли Девайн. И теперь Холли осталась единственным источником информации для моей книги.
– В чем смысл книги, которую вы пишете? Оправдание Мартина Станека?
– Чем больше я узнавала об этом деле, тем сильнее злилась. Так что да, доказательство невиновности было важным пунктом. И до сих пор важно. – Бонни моргнула и отвернулась. – Пусть его уже и нет в живых.
Заметив слезы, сверкнувшие в глазах женщины, Джейн тихо спросила:
– Вы были в него влюблены?
От этого вопроса у Бонни отвисла челюсть.
– Что? – спросила она удивленно.
– У вас эмоциональная вовлеченность, она бросается в глаза.
– Просто для меня это важно. Эта история должна быть важна для всех.
– Почему конкретно для вас?
Бонни вздохнула и выпрямила спину: