Еська Луферман, учитель музыки, был организатором бригады синеблузников. Он был невысоким полноватым, вечно смешливым человечком, самым «старым» из их компании. Ему вот-вот должен был исполнится тридцатник, а он как пацан лежал в траве и курил трубочку. Еська покупал дешевый самосад, на базаре этого товара было навалом, а посему купить его можно было всегда. Обычный учитель музыки не мог позволить себе табак получше. Не мог он позволить себе и обзавестись семьей. И на это было несколько причин, одна из которых тщательно Еськой скрывалась. Это произошло в декабре семнадцатого, когда в Могилев вошли польские отряды корпуса Довбор-Мусницкого. Поляки (вспомнив, скорее всего, традиции других войн на земле Украины) устроили в городе еврейский погром. Еська пытался бежать, да получил прикладом по голове. Жолнеж решил, что мальчонка мертв и оставил его в покое. Взять с нищего паренька было нечего. Ночь на морозе не прошла для Еськи даром. От воспаления легких ему удалось вылечиться, а вот другая беда настигла его неотвратимо и грубо. Так что ни жениться, ни детей заводить никак учителю Луферману не светило. Правда, сейчас, в честь праздника, Есик курил контрабандный табак, который в городе достать было не проблема. Стоил он дороже махорки, но аромат его был тоньше. В их здоровом коллективе Еська был единственным курильщиком.
При виде прибывшей команды Еська радостно заулыбался.
— Ну что, неразлучная четверка? Как дела? Что так бурно обсуждали? Пока поднимались сюда — ваш дикий крик машины заглушал!
На прыщавом лице их худрука расползлась довольно редкая улыбка. Казалось, что Есик старается быть еще более искренним, чем обычно, а обычно он искренен на все сто процентов. И за это его любили все, кто с ним постоянно работал и сталкивался.
— Еська! Котяра базарный! Как ты сюда успел взобраться? — И, не дожидаясь ответа, Моська темпераментно продолжил. — У меня такая идея! Сейчас все расскажу! — он почти не запыхавшись после крутого подъема, впился в Еську со всей своей энергией и стало ясно, что он не отпустит худрука, пока не выложит все идеи, одну за другой. Но если дать Моське слово, то про день авиации можно будет забыть. Решение пришло как-то само собой.
— Моисей… (так Еська называл Моську в самых серьезных случаях, что сразу настраивало на деловой лад). У меня тоже есть важная новость: двадцать шестого выступаем перед железнодорожниками. Вчера договорился. И еще, если хотим успеть на праздник, то предложение Моси обсудим по дороге.
— Так мы уже все слышали, Есик, а выслушивать тоже еще два раза будет выше наших сил, — подала голос Ривка.
— Почему это два раза? — обиделась за Моську Сонечка Пришвина.
— Потому что на середине наш гений, несомненно, собьется, а вместо того, чтобы просто продолжить, начнет все сначала. — Ребекка умела красиво и вовремя кольнуть шуткой, как шпилькой, иногда достаточно болезненно, но ребята не обижались, знали, что ее шутки не со зла, что на Ривку всегда можно будет положиться, что она никого и никогда не подведет.
Валик в общую дискуссию не вступал. Там, где надо было говорить, молодой человек легко сбивался, стушевывался. Но его молчаливую поддержку или неодобрение чувствовали сразу: как-то само собой получалось, что позой, выражением лица, какими-то четкими скупыми жестами парень говорил намного точнее и лаконичнее, чем многие болтуны.
Рядом по дороге проехала машина с рабочими — они ехали на праздник. Радостные лица. Машина порядком потертая, а какую еще можно найти на заводе, но все довольны тем, что едут, а не идут.
У синеблузников под руками машины не было, а те пару километров, которые предстояло пройти до летного поля, как раз удобно было скоротать за беседой. Дорога, обсаженная старыми липами и пирамидальными тополями, выбравшись за холмы, шла почти что по ровной местности. Иногда их обгоняли одинокие машины, небольшие компании празднующих шли в том же, что и они, направлении, но это уже мало волновало ребят, намного интереснее было то, что предлагал их товарищ.
— Понимаешь, Есик, нам уже пора замахнуться на большее, чем простое агитпредставление. Мы уже переросли простые формы, нам надо идти вперед! — Моисей торопился высказать свою мысль, а от этого его речь становилась прерывистой, вот-вот, и он начнет сбиваться, как было не раз, когда Моська начинал нервничать.
— Спокойно, Мося, что ты конкретно предлагаешь. Мне преамбула не нужна.
— Все просто: мы должны поставить сатирический спектакль. Нет-нет. Мы оставим те же формы. Это будет наш пролетарский спектакль, которому не потребуется сцена и подмостки. Мы будем работать так же, но не отдельные сцены, а целиком… понимаешь меня, целиком связанное действие от первой минуты и до последней!
— Я это понимаю. Но зачем это нужно? Спектакль? Мося, ты же знаешь, эту форму оттачивали такие мастера…
— Ты не понимаешь, Еська… Мы сохраняем форму. Мы сохраняем художественный стиль. Мы все сохраняем. Просто мы делаем масштабнее. Получится нечто единое, целое. Я уже прикинул. Это будет здорово!
— Моисей, не гони лошадей! Прости, что в рифму… Я уже сказал, что мы выступаем у железнодорожников, по времени получается, что спектакль разучить не успеем. Верно?
— Если постараться…
— Мося, халтуру гнать не будем, — когда Еська хотел, его голос становился строгим, как у настоящего учителя, в такие минуты ему никто не возражал…
— Скажи, Мосенька, а наш гимн оставишь, или выкинешь его в угоду новым художественным веяниям? — с хорошо заметной иронией спросила Ривка.
— Наш гимн — дело нерушимое… — заметил Еська, — мы без него начинать не будем!
И они дружно запели, поддавшись неожиданному порыву:
«Синяя блуза» — веселый народ,
Ходит с завода на завод
Не для «прекрасных» нэпманских глаз,
А для широких рабочих масс.
Глава шестая. Встреча
Праздник был в самом разгаре. Воздушные шары, толпа ликующих людей, которых было несколько тысяч. Из репродуктора звучал бодрый марш. Сводный отряд пограничников, который прошел по полю парадным маршем, получил, наконец-то, команды «Вольно» и «Разойтись».
Бойцы были рады возможности отдохнуть, окунувшись в атмосферу праздника. А чтобы они не слишком увлекались, так на это есть командиры и патруль. Григоряну повезло: он не в патруле, это не его работа, и до вечера свободен. Стараясь делать незаметно, он искал ее… Конечно, девушка могла не прийти на праздник, но… Он знал про нее уже достаточно много — помогли ее приводы в комендатуру, даже тот факт, что она была прекрасной пловчихой, говорил о многом. Из простой еврейской семьи, учительница, комсомолка и активистка.
Аркадий надеялся увидеть ее одну, но может быть, она придет вместе с сестрами, поэтому в стайки молодых девушек всматривался особо пристально. Девушек внимание молодого симпатичного командира-пограничника нисколько не смущало, и прыская в кулачок, бесхитростно строили глазки.
Наконец он увидел ее… Которая так зацепила его чем-то… красотой? Не только. Хотя красотой тоже. Наверное, ему импонировал ее характер: веселый, задорный, решительный, иногда готовый вот-вот перейти грань, но никогда этого не делавший. Он сам не мог отдать себе отчета о том, что его заставило высматривать в толпе именно ее. Мысли стали обостренными, как-то надо было подойти и представиться, но как? Выход был найден по какому-то наитию. Решив, что эта компания — команда синеблузников, именно эта мысль зацепила следующую, которая и привела к неожиданному решению.
Аркадий подошел к ним, обращаясь к парню, которого посчитал за старшего.
— Разрешите представиться, младший лейтенант Григорян.
Невысокий, полноватый, остальные держались вокруг него, пусть и не точным кругом, но все-таки, именно он был центром компании. И при этом натолкнулся на ее взгляд. Не то чтобы удивленный, скорее, оценивающий.
— Простите, чем могу служить? — запустил немного старорежимную формулировку фразы Есик, к которому обратился незнакомый военный, и которому надо было как-то проявить свое легкое недоумение. Оно было не только у него, а у всех ребят. Уже здесь к ним присоединились Голда Рубинчик, подружка Ривки, Петя Мочало и Андрей Погорелов, участники их коллектива, а вот появление молодого военного в их планы на сегодня не входило.
— Я знаю, что вы синеблузники, — Аркадий говорил практически без акцента, но немного волновался, из-за чего стал произносить гласные немного жестковато.
— Это так, — подтвердил худрук коллектива Луферман, — но откуда вы знаете про нас?
— У меня служба такая — знать все. Граница.
— Хорошо… — Есик постарался придать голосу больше дружелюбности, — и все-таки. Чем мы можем помочь?
— Я отвечаю за политическую и воспитательную работу в нашем отряде, узнал о вашем коллективе. Приглашаю вас выступить перед пограничниками. Не возражаете?
Есик пораженно посмотрел на нового знакомого.
— А как же мы можем возражать? Мы с удовольствием выступим. А когда?
— В части ровно через две недели запланирован концерт. Будут выступать наши ребята, артисты из области. Я согласую ваше выступление со своим начальством и внесу его в программу.
— Осип Давыдович Луферман, художественный руководитель «Синей Блузы», рад с вами познакомиться. Конечно же, мы согласны. — Есик крепко и радостно пожал руку новому знакомому, и стал не выпуская, энергично ее трясти.
Аркадий улыбнулся улыбкой, которая порой получалась очень откровенной и обаятельной. Девушки зашептались о чем-то между собой, о чем Аркадий догадаться не мог.
Его сообщение явно вызвало у молодых ребят радостное оживление. Один из них заявил:
— А вот на это время мы точно успеем!
Но второй — невысокий, плотноватый парень спортивного вида расстроено сказал:
— А меня не будет. Я с первого по шестнадцатое буду на учебе.
— Давайте, я вас с нашими познакомлю, — Еська был просто в восторге от того, что все так удачно складывается.