– Опять ты за свое! Что с тобой происходит, Ноам?
Тот колебался: рассказать ему о случае с Анной или нет. Сами был не из тех, кто с пониманием отнесется к подобной истории. Но он испытывал необходимость поделиться с близким человеком, способным взглянуть на факты критически.
– Со мной произошла странная штука, – сказал он наконец.
– Странная в каком смысле?
– В смысле… непонятная.
– Рассказывай.
Они вернулись в офис, и Ноам рассказал ему о предсказании Анны. Когда он закончил свой рассказ, Сами с недоверием посмотрел на него.
– Ты это серьезно?
– Уверяю тебя: все так и было. Она вдруг взяла и выдала мне эту фразу.
– Нет, я хочу сказать, ты действительно придаешь такое значение словам трехлетней девочки?
– Но разве это не удивительно?
– Не знаю, что именно и как именно она сказала, но мне хочется тебе верить. В конце концов она могла повторить фразу, которую слышала где-нибудь, скорее всего по телику. А вот что меня действительно беспокоит, так это то, что тебя до такой степени это взволновало. Ноам, вернись ты на землю! Настоящая жизнь – тут, на дворе середина рабочего дня, и все вокруг вертится по научно установленным законам. Сейчас не ночь, у тебя нет приступа ночного страха и тебе не снится кошмар!
– Если бы ты сам ее услышал.
– Прекрати сейчас же! – рассердился Сами. – Племянница, этот сумасшедший старик – да ты бредишь!
– Ладно, я так и знал. Глупо было рассказывать тебе об этом.
– Тебе надо показаться специалисту.
– Я уже записался на прием, – отрезал Ноам.
– Хорошая новость.
У Ноама зазвонил мобильник, и он нажал на кнопку. Он сделал вид, что крайне увлечен проблемой поставки продукции, но все же заметил беспокойство, с которым друг отнесся к его словам.
Тетрадь откровений
Слова Анны, потом этот странный проповедник на улице! Я не верующий и не суеверный. Не верю ни в знаки судьбы, ни в тайные послания. Я – здравомыслящий человек. Да, именно в это мне хочется верить – я существо рациональное.
И тем не менее логика, которую я считал стальной броней, превращается в хрупкий лак, который трескается и осыпается под воздействием этих невероятных событий.
Слова старика поразили меня так же, как и фраза, произнесенная Анной. Я искренне поверил, что он обращался ко мне, сумев прочитать что-то в моих глазах, заглянуть мне в душу, понять мои мысли.
Старик прав: я не живу. Я следую за своей тенью, за тенями, не зная, куда они меня приведут.
Я – ничтожество, жалкий трус, жертва фактов, отрицающая будущее. И ничто не может вселить в меня надежду, что однажды я изменюсь, чтобы стать лучше и зажить полной жизнью. Наоборот, все становится только хуже. Обстоятельства, которыми еще вчера я пренебрег бы или посмеялся бы над ними, сегодня подрывают самые основы моего рассудка.
Я не могу оставаться в таком положении – сидеть и ждать. Мне надо найти выход. Мне мало признаний, которые я записываю в эту тетрадь. Любви, которую я питаю к сестре и племяннице, тоже недостаточно.
Я решил действовать.
Завтра же пойду к человеку, который однажды помог мне обрести самого себя.
Знание
Я та, кто знает.
И кто страдает от этого.
Для вас, существ, так сказать, нормальных, знание означает одно: каждый день узнавать все больше, сохраняя иллюзию приближения к конечной цели. Правильное стремление, но совершенно напрасное, поскольку знание бесконечно, а бесконечность всегда где-то дальше, за пределами вашей досягаемости.
Я же обладаю этим знанием, потому что времени для меня не существует. Вчера, сегодня, завтра – все смешалось, но будущее уже здесь, у меня перед глазами.
Я – душа, запертая в теле. Люди говорят, что я – аутистка. Мое тело – маленькое, неподвижное, бесполезное – служит тюрьмой для моей души. Оно мешает ей самовыражаться, но не ограничивает ее. Потому-то я и знаю.
Прежде чем прийти на землю, души знают всё. Но, рождаясь, они утрачивают это знание и всю свою жизнь пытаются – или нет – обрести его вновь. Тело – это инструмент, данный человеку, чтобы познавать. Одни используют его по назначению, другие пользуются им в свое удовольствие. Первые раскрывают сердце и душу навстречу миру, зажигают их, раздвигают границы, стараются вновь вернуться к абсолюту. Вторые потихоньку их гасят.
Что касается меня, моя телесная оболочка мне ни к чему, потому что я все знаю. Моя душа осталась большой и продолжает странствовать среди тайн вселенной.
Те, кто любит меня и кому больно видеть меня такой, даже не подозревают, какое счастье и какую боль дает мне это глубинное знание. Я знаю радости и горести, которые завтра постигнут окружающих меня мужчин и женщин. Но я ничего не могу им сказать. Мне позволено только указать путь, которым они должны пойти, чтобы понять, кто они такие на самом деле.
Мне разрешено говорить с ними, только если они сами спросят меня.
Передо мной стоит компьютер, и с его помощью я часто давала советы мужчинам и женщинам, заблудившимся в своей жизни. Мне ясно было видно их будущее, заключенное между двумя путями – самого плохого и самого хорошего, но мне не было позволено открыть его им. Мои советы должны были лишь способствовать раскрытию у них качеств, которые поведут их к лучшему.
Через несколько дней он придет ко мне. Чтобы найти ответ на вопросы, которые мучают его и которые он не в силах сформулировать. И я укажу ему путь. С любовью и состраданием. Он такой ранимый. Как все, кто понял, что дни их сочтены, но еще не знают, что им делать с этой истиной.
5
– Ноам! – воскликнула Арета Лоран, раскрывая ему объятия.
Ноам помедлил, не зная, подать ли ей руку или все же обняться с той, что была рядом с ним в важнейшие моменты его детства. Арета Лоран притянула его к себе и горячо расцеловала. Его тронуло такое проявление теплых чувств.
Когда он был ее пациентом, Арета Лоран считалась одним из самых известных детских психологов в стране. Она училась у Франсуазы Дольто и умела выслушивать малышей, вверенных ее заботам. Мягкая, добрая, внимательная, она строила с ними особые отношения, и они вновь обретали веру в себя и в окружающих. Арета старалась понять их молчание, взгляды, нерешительность, их мысли о самых обыденных или жизненно важных вещах.
Вскоре к ней пришла известность. После нескольких лет практики она занялась написанием научных работ. В первой своей публикации, озаглавленной «Мальчик, который хотел говорить», она описала и случай Ноама.
Когда она начинала работать с ним, Ноам не говорил. Он не был немым, но в своей речи ограничивался строгой необходимостью, несколькими словами, подбирая их с крайней осторожностью, словно опасался израсходовать свой словарный запас. Доктор Лоран снова научила его выражать свои мысли – сначала при помощи игр, потом – рисунков и, наконец, фраз.
Но курс лечения закончился, и Ноам с сожалением расстался с ней – единственным человеком, которому он мог довериться. Ему было тогда семнадцать лет. Жизнь давно уже дожидалась его, и он бросился в нее, как самоубийца, в надежде раствориться в ее потоке, утопить свои воспоминания в насущных потребностях.
Психотерапевт время от времени справлялась по телефону о его житье-бытье, но делала это все реже и реже. А потом и вовсе перестала звонить. Ноам сначала подумал, что она занята, что дела мешают ей поддерживать старые связи, и обиделся. Но потом, гораздо позже, он понял, что расставание было частью лечебного процесса.
Арета Лоран вышла на пенсию, но продолжала вести рубрику в популярном иллюстрированном журнале, время от времени в печати появлялись ее книги. Ноам не читал ничего из того, что она написала.
– А вы совсем не изменились, – отметил он, усаживаясь в кресло, на которое она ему указала.
– Ты умеешь разговаривать с женщинами, Ноам, но я тебе не верю. Я постарела. Я вся в морщинах, и у меня болит спина. Но ложь иногда так приятна.
Арета и правда постарела. Но она сохранила живость взгляда и повадку красивой, энергичной женщины.
– Ты стал красивым мужчиной, Ноам, – ласково произнесла она и, смеясь, добавила: – А челка у тебя все та же!
Глаза врача принялись исследовать его прошлое, стараясь отыскать там печального, молчаливого мальчугана, которого она взялась лечить после несчастного случая, произошедшего с его матерью.
– Меня обрадовал твой звонок. Но потом я забеспокоилась. Потому что, в конце концов, отношения с психотерапевтом возобновляют не для того, чтобы узнать, как она поживает, или поговорить о старых добрых временах. Что бы там ни говорили, психотерапевт обычно ассоциируется с прошлыми проблемами. И если кому-то захотелось снова повидаться с доктором, значит, у этого человека появилась необходимость вспомнить о них. Или я ошибаюсь?
– Это правда: было бы приличнее позвонить вам, когда все у меня было в порядке. Я вам стольким обязан…
– Пустяки. Мы провели вместе очень важный отрезок нашей жизни. Ты научил меня многим полезным для моей работы вещам. И я без стеснения пользуюсь тем, что извлекла из наших с тобой встреч, – в педагогических целях. Возможно, в этом тоже есть доля нарциссизма.
– Знаменитый случай «Мальчика, который хотел говорить».
– Ты читал?
– Нет, я так и не решился.
– И правильно сделал. Для тебя это не представляет никакого интереса. Да ты бы себя наверняка и не узнал. Так что же с тобой происходит, Ноам? Ты только что упомянул период, когда все было в порядке. И сказал о нем в прошедшем времени.
– Да, был такой период… нормальный. Вернее, я считал тогда, что живу как все. Но на самом деле, думаю, я просто отрицал действительность.
– Осторожно, ты говоришь как плохой психолог, – пошутила Арета Лоран. – Расскажи мне всё, в любой последовательности – как тебе хочется.
И Ноам рассказал ей о своей учебе, о том, как хотел добиться успеха на работе, о тех годах, когда он думал, что все у него хорошо. Потом все рухнуло. Нет, поправился он, не рухнуло, а стало медленно разрушаться, день за днем, и далее – бегство от самого себя, чрезмерное погружение в работу, боязнь будущего, бесцельные вечерние похождения, любовные истории длиной в одну ночь, одну неделю.