Арета слушала его не со сдержанным вниманием психолога, а как друг, как родственница.
– А как ты сегодня расцениваешь эти годы?
– Это была какая-то каша.
– Что же такое случилось в последнее время, что у тебя возникла потребность поговорить об этом со мной?
Он задумался. Если объективно, ничего особенного не произошло. Было только ужасающее чувство, будто он летит в пропасть, которая становится все мрачнее и мрачнее, что он медленно отрывается от реальности, угасает. Ну, и эти два случая, глубоко его поразивших.
– Меня мучают приступы страха, – начал он.
Доктор Лоран задумчиво кивнула.
– Рассказывай, – велела она.
Тогда он рассказал о бессоннице, о панических атаках, во время которых он убежден, что ему осталось жить несколько минут, что он вот-вот умрет, ничего после себя не оставив и не постигнув смысла своего существования.
– Ты часто думаешь о смерти?
– Я стараюсь о ней не думать.
– Иными словами, эти мысли постоянно с тобой.
– Да, это так, – признал он.
– Когда у тебя начались эти страхи? Ты можешь сказать?
– Нет. Мне кажется, они были всегда.
– Смерть присутствует в нашей жизни с первых ее мгновений, – заявила Арета.
– Да, я знаю. Мне недавно еще раз об этом напомнили, – сказал он, подумав о проповеднике. – Но она ни для кого не становится навязчивой идеей до такой степени, что жить не хочется. Почему эти мысли меня преследуют?
Внезапно став серьезной, доктор Лоран задумалась, прежде чем ответить.
– Потому что ты проницательнее других. И не думай, что для тебя одного смерть стала фоном, на котором проходит вся жизнь. Есть много людей, мужчин и женщин, одержимых той же идеей. Одни воспринимают смерть так же остро, как и ты, другие предпочитают рассматривать ее в более мягком свете.
– Что вы имеете в виду?
– Религию, например. Вера – один из путей, которыми идут те, кто воспринимает смерть иначе. О чем говорят все вероучения? Смерть после жизни, жизнь после смерти, жизнь как способ научиться смерти, смерть как способ научиться жизни. Некоторые прибегают к иным религиям – не тем, о которых ты сейчас думаешь, от самых глубоких до самых поверхностных: философия, мистика, деньги, власть, слава. Каждый выбирает тот путь, который кажется ему наиболее подходящим, чтобы придать смысл жизни, смерти или, наоборот, отрицать наличие в них всякого смысла.
– Понятно. Вернее, я понимаю, когда это говорите мне вы, но когда на меня нападают эти приступы страха, я превращаюсь в нечто среднее между напуганным ребенком, которым был когда-то, и проницательным, даже слишком проницательным взрослым, которым стал.
– Ребенок потому и напуган, что он проницателен. И страхи у него настоящие, а когда он плачет, сила его криков зависит от горя, которое он пережил.
– Но эти припадки страха… что вы о них думаете?
– Припадки страха… это выражение мало о чем говорит. Этому недомоганию подвержены многие, и их становится все больше. Это не означает, что это расстройство стало встречаться чаще, чем раньше, просто теперь мы стали об этом говорить. Мы имеем смелость дать этому явлению имя, строить относительно него теории: кризис среднего возраста, экзистенциальная тоска, чувство незащищенности перед постоянно растущими требованиями общества.
– Эта болезнь как-нибудь лечится?
– Это не болезнь, Ноам, а проявление более тяжкого заболевания, как, например, экзема или колики могут означать нечто иное, чем просто органическое расстройство.
– Помогите мне, доктор. Я не могу так дальше жить. Мне кажется, что я схожу с ума.
Этот крик о помощи смутил Арету Лоран. Она внимательно посмотрела на Ноама, словно пытаясь оценить всю глубину его отчаяния.
– То, что ты описываешь, больше похоже на депрессию, чем на безумие, Ноам. Был у тебя какой-нибудь побудительный стимул?
– Побудительный стимул?
– Ну да, произошло что-нибудь такое, после чего ты стал думать, что сходишь с ума?
Ноам замолк в нерешительности.
– Слова Анны, моей племянницы.
– Расскажи.
Он поделился с ней тем странным случаем. Его рассказ был недолог, но он почувствовал такую же тревогу, как и в тот день, когда это произошло.
Когда он закончил, доктор Лоран выдержала минутную паузу.
– Ты уверен, что на самом деле слышал это? – спросила она наконец.
– Был уверен! Но через несколько дней эта уверенность стала слабее, и теперь я думаю, что, может быть, навоображал себе все это или неправильно понял. Еще я подумал о телепатии. Дети, кажется, иногда могут слышать мысли своих близких. Мысль о смерти преследует меня, и Анна, возможно, уловила ее и сформулировала по-своему.
– По-своему? Совершенно взрослой фразой? Ты так думаешь?
– Я не знаю, что думать! Я совершенно потерял почву под ногами, доктор! Потом еще этот проповедник…
– Проповедник? – удивилась она.
Он пересказал ей слова старика и поделился чувствами, которые они у него вызвали.
– Прежде я бы даже внимания не обратил на подобную ерунду. Теперь же все эти события действуют на меня, и я ничего не могу с этим поделать. У меня такое впечатление, будто я медленно ухожу под воду. Вы должны мне помочь.
По лицу Ареты Лоран пробежала тень. Ей подумалось, не ошибалась ли она все эти годы, расценивая случай Ноама как свою удачу.
– Не знаю, смогу ли я тебе помочь, Ноам, – ответила она наконец. – Опыт, который мы пережили когда-то вместе с тобой, наложил на меня слишком сильный отпечаток. Я больше не практикую, ты же знаешь.
– Но… вы же не можете бросить меня, – возмутился ее бывший пациент.
Арета ласково улыбнулась.
– Неужели ты думаешь, что я способна оставить тебя один на один с мрачными мыслями? Плохо же ты меня знаешь… Нет, я, конечно, подумаю обо всем, что ты мне рассказал. И порекомендую тебе кого-нибудь из моих коллег.
– Коллег? Но вы же прекрасно знаете, сколько этих коллег я перепробовал прежде, чем нашел вас. Я пришел именно к вам, потому что вам доверяю.
– Значит, ты будешь доверять и моей рекомендации, правда? У меня уже возникла одна мысль, но мне надо еще подумать. Я позвоню тебе на неделе.
На этих словах доктор Лоран встала, чтобы проводить Ноама к выходу. На смену теплу, с которым она приняла его после долгой разлуки, пришла чисто профессиональная доброжелательность. И отстраненность.
Оставшись одна, Арета Лоран достала историю болезни Ноама и внимательно ее перечитала. Затем в течение нескольких минут она обдумывала то, что пришло ей в голову, после того как Ноам поделился с ней своими страхами. Наконец она приняла решение, застучала пальцами по клавиатуре, быстро нашла нужные ей координаты и взяла телефон.
– Линетт Маркюс.
– Здравствуйте, Линетт, это доктор Лоран.
– Доктор Лоран? – удивилась ее собеседница. – Вот так сюрприз! Мы так давно…
– Я хотела бы увидеться с вами, Линетт.
– Увидеться? А что случилось? Мне кажется, вы чем-то обеспокоены.
– Вы свободны завтра?
– Завтра? Это будет сложно, у меня куча дел. А потом я уезжаю за границу на конференцию, и…
Доктор Лоран перебила ее:
– Мне надо поговорить с вами о Ноаме Бомоне.
Линетт Маркюс умолкла.
– Хорошо, завтра, – ответила она наконец. – В котором часу?
– Ты не можешь так поступить с нами, Ноам! – простонала Элиза, опускаясь в изнеможении на стул.
– У меня переговоры по важной сделке, – смущенно промямлил ее брат. – В сентябре подписание контракта. В августе я должен быть на месте.
– Мы уже все распланировали! Для нас с Анной это такая радость – поехать куда-то с тобой!
– У меня действительно нет выбора.
– Когда же он у тебя наконец появится, Ноам?
В голосе Элизы слышалась обида; Ноам благоразумно промолчал.
– Когда ты начнешь сам распоряжаться своей жизнью? – продолжала она. – Ты идешь на поводу у обстоятельств. Можно подумать, что для тебя никто и ничто по-настоящему не имеет значения.
– Неправда, – возмутился он. – Ты же знаешь, что вы с Анной значите для меня.
– Иногда я начинаю в этом сомневаться.
– А что мне было делать? Уволиться?
– Это тоже выход! У тебя слишком высокая квалификация для такой работы. Я уверена, ты быстро найдешь себе другое место. Ты хоть попытался спорить со своим боссом? Объяснил ему, что собираешься в отпуск?
– Я единственный холостяк в отделе, – сказал он, избегая прямых ответов. – Дюшоссуа наверняка считает, что я могу пойти в отпуск в любое время года, чтобы другие отдыхали вместе с семьями.
Он выглядел совсем сконфуженным, и Элизе стало его жалко. Она подошла к нему и села рядом.
– Ладно, я, наверно, несправедлива к тебе. Но я была так счастлива от одной мысли, что побуду с вами обоими.
– Это я несправедлив, Элиза. Ты права: я не умею отстаивать свои убеждения. Как всегда, иду на поводу у обстоятельств.
– Хорошая у нас семейка получается, правда? Ты никогда не можешь сказать «нет» или сделать осознанный выбор, я всегда принимаю неправильные решения.
Он обнял сестру за плечи.
– Ты хотела иметь ребенка, и теперь он у тебя есть. На мой взгляд, у тебя очень даже неплохо получается.
– А у тебя, Ноам? Когда же ты наконец решишься устроить свою жизнь?
– Устроить жизнь? Странное выражение. Найти жену, завести детей… Разве нельзя устроить жизнь одному?
– Не валяй дурака! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты не из тех, кто пробивается в жизни в одиночку. Я знаю, что в глубине души ты мечтаешь встретить свою любовь.
– Ошибаешься.
– Вот как? И ты можешь поклясться, что не хочешь иметь одного или двух детей?
– Не ощущаю в себе задатков отца семейства.
– Тем не менее ты был бы сказочным отцом. Достаточно посмотреть, как ты возишься с Анной, чтобы понять, что это твое.
– Анна моя племянница. Я вижусь с ней всего несколько часов в неделю. В таких пределах я умею любить ее, наслаждаться мгновениями близости. Но согласись, что для того, чтобы быть отцом, мне все же не хватает ответственности. Тут надо верить в будущее, любить жизнь, воспринимать ее спокойно.