а своего гнусного деда, и ему нравилось выражение страха и смятения на лице Гарри Поттера. Гарри Поттер заслужил это, потому что он по закону, морально и по духу не прав.
Такое случается крайне редко, когда ты знаешь точно, что прав, а другой парень – нет. Трой был Человек-Паук, Халк, Капитан Америка. Он был, разрази его гром, Бэтмен.
Никогда еще Трой не чувствовал себя лучше.
Глава 17
Сейчас
Значит, она отправила своих сыновей забирать вещи этой девушки. Совершенно ее не зная, пустила в свой дом!
Близился вечер, и салон, полный посетителей, гудел от рева множества фенов. Главный стилист Нарель Гаррет вполуха слушала свою клиентку, записанную на частичное окрашивание в три часа и трещавшую о Джой Делэйни. В последнюю неделю почти все ее клиентки трещали о Джой Делэйни. Джой хорошо знали в местном сообществе.
– Должна быть связь, тебе не кажется? Между этой странной девушкой и исчезновением Джой?
– Я не знаю. – Нарель сняла с головы женщины тюрбан из полотенца.
Изабель Норрис трудно было угодить с цветом.
– Погоди. Ты же обычно стригла Джой? – Изабель повернула голову и посмотрела на парикмахершу. – Тебе, наверное, известно больше, чем мне! Полицейские приходили к тебе?
– Нет. – Нарель включила в розетку фен. – Гладко и немного объема?
– Она говорила тебе, что собирается уезжать?
– Нет.
– Я слышала, у Джой и Стэна были проблемы. Они почти не разговаривали.
– Я ничего об этом не знаю, – сказала Нарель, все прекрасно знавшая.
– Она упоминала когда-нибудь об этой девушке?
– Саванне? – уточнила Нарель.
– Погоди, ты ее видела?
Нарель встретилась взглядом с Изабель в зеркале:
– Да. Я ее стригла.
– Правда? – Изабель оживилась. – Я слышала, она была, ну… ты понимаешь… – Женщина произнесла одними губами: – Шлюшка.
– А мне она показалась милой, – сказала Нарель.
– Все это как-то связано, – продолжила молоть языком Изабель. – Слишком много совпадений. Незнакомая девушка появляется в доме, и его хозяйка исчезает. Не удивлюсь, если дальше мы узнаем, что у Стэна завязались отношения с этой девушкой и он убрал жену с дороги. Ой, горячо уху!
– Прости, – сухо произнесла Нарель.
Она была доверенным лицом и исповедницей Джой и хранила ее тайны, как священник или адвокат, но, если Джой пропустит следующий, уже намеченный визит к ней, она пойдет в полицию и выложит все секреты своей клиентки за тридцать лет. Расскажет про предательства, о которых лишь упоминалось вскользь и о тех, что обсуждались детально. Пусть полицейские узнают все, что нужно, чтобы прижать ее мужа. Она скажет: вот один возможный мотив, а вот другой, потому что любой брак, длящийся столько лет, дает массу поводов для убийства. Каждому полицейскому и парикмахеру это известно.
Глава 18
Прошлый сентябрь
Близилась полночь, и Эми Делэйни, старшая дочь Стэна и Джой Делэйни, часть времени дегустатор еды, часть – нормальный человек, часть – не совсем нормальный человек, сидела, скрестив ноги, на неубранной кровати, голая, с завязанными в хвост на макушке, как у чирлидерши, волосами, и смотрела на стихотворение, только что записанное ею в дневник. Ее спальня находилась на самом верху двухэтажного дома с террасами, расположенного в когда-то пригородном районе, и она делила его с тремя другими жильцами. Красные и синие неоновые огни от вывески миниатюрной площадки для гольфа, находившейся напротив, бросали отблески на страницу. Эми читала:
Появилась
Незнакомая девушка
В доме, где я росла,
Спит в покинутой мной
Постели,
Носит оставленную мной
Одежду,
Готовит лазанью для моей
Брошенной Матери.
И моей матери нужно идти,
Когда я ей звоню
(Мне есть что сказать),
Потому что незнакомая девушка
Выкрикнула ее имя,
Как будто имеет право.
Мою мать зовут Джой,
И, когда она откликнулась
На зов незнакомой девушки,
В голосе ее слышалась
Радость.
Эми апатично обвела жирными прямоугольными рамками разные слова в своем стихотворении, как цензор военных времен, вырвала лист, смяла его и сунула в рот.
Она не помнила, чтобы когда-нибудь раньше ела бумагу, но, вероятно, такое с ней случалось, потому что вкус и текстура показались ей знакомыми. Она тщательно разжевала листок и проглотила. Если бы она ставила ему оценку на работе, то сказала бы, что он был вязкий, мягкий, трудно проглатываемый, с химическим послевкусием.
Очевидно, у Штеффи, собаки ее родителей, развился фетишизм в отношении бумаги. У этого явления есть название. Мать рассказывала ей.
С тех пор как мать Эми оставила работу, она до краев наполнилась фактами. Слушала подкасты, кликала на статьи в Buzzfeed и постоянно что-то гуглила. Потом звонила детям и делилась с ними всеми добытыми новыми сведениями. Интересно было наблюдать за тем, как меняется мать с уходом на пенсию. Она всегда была самым занятым человеком из всех, кого Эми знала, нетерпеливой и рассеянной, а теперь стала непривычно вдумчивой, полюбила вести долгие витиеватые разговоры на темы, которые в прежние времена сочла бы скучными.
– Маме нужно пойти на какие-нибудь курсы, чтобы чем-то занять ум, – высокомерно заметила Бруки.
– Она уже слушает один курс. Как писать мемуары, – сообщила ей Эми. – Только говорит, что не собирается этого делать.
– Слава богу! – произнесла Бруки.
– Я бы их прочитала, – сказала Эми.
Ее всегда интересовало, кем были родители до того, как стали ее родителями: Джой Беккер – до того, как стала мамой, и Стэн Делэйни – до того, как стал папой. Оба они единственные дети в своих семьях, и у обоих красивые и с трудными характерами матери, которым не следовало заводить детей. У матери отца Эми был шрам, тянувшийся по морщинистой правой щеке, как виноградная лоза, он появился после того, как дед Эми швырнул ее через всю комнату. Предположительно, это был первый и единственный раз, когда дед Эми ударил свою жену, но бабка Эми немедленно выставила его, и на этом все закончилось, однако Эми считала, что это не вся история. Она подарила отцу книгу, в которой один человек наконец рассказывает старшей дочери о своем тяжелом детстве, надеясь, что ее отец, может быть, поговорит о своих непростых детских годах со старшей дочерью (с ней), но тот пока так и не разобрался, что там к чему.
– Не понимаю, с чего ты решила, что отец вдруг начнет читать романы. – Бруки была рада, что план Эми не сработал, так как полагала, что отец принадлежит ей. – Ты думала, он вступит в книжный клуб, когда выйдет на пенсию?
Они обе захихикали, представив своего неразговорчивого отца на встрече клуба любителей чтения, обсуждающих за шардоне, как меняются по ходу книги персонажи.
– Он теперь смотрит телевизор, – заметила Эми. – А раньше никогда его не включал.
– Знаю, – отозвалась Бруки. – Недавно он рассказывал мне длинную и запутанную историю о семье, в которой младший сын погиб в автокатастрофе. Оказалось, это сюжет какого-то фильма. А я думала, правда.
Это было несколько месяцев назад. У Бруки теперь почти не осталось времени на разговоры, так как она открыла собственную физиотерапевтическую клинику, а это серьезный шаг, и, зная Бруки, можно надеяться, он обернется настоящим, взрослым успехом. Эми гордилась своей младшей сестрой, хотя и недоумевала: зачем творить с собой такое? Неужели Бруки не замечала, как семейный бизнес Делэйни поглощал всю их жизнь? Бумажная работа, постоянное напряжение, требование, чтобы все четверо детей помогали.
Однажды, когда Эми училась в старшей школе и готовилась к экзамену по истории, который наверняка провалит, потому что впервые открыла учебник, в дом вошла какая-то девчонка и властно потребовала, чтобы Эми сделала ей сэндвич, как будто она ее служанка, и Эми была готова встать и приготовить сэндвич, но пришла в себя и сказала нахалке, чтобы та убиралась.
От этого было никуда не деться. Когда они росли, одна семья их знакомых собрала троих своих детей, и они все вместе отправились на год путешествовать по Австралии в доме на колесах. Эми была временно одержима интересом к этому семейству. Их жизнь представлялась ей прекрасным сном. «Ему никогда не наверстать упущенного», – сказал отец Эми. Он говорил о среднем ребенке в этой семье, единственном, который делал некие успехи в теннисе и потому только и существовавшем в сознании Стэна. Но отец ошибся, по возвращении этот мальчик снова стал играть и в какой-то момент входил в число двухсот лучших теннисистов. «Нам нужно поехать в путешествие по Австралии», – сказала Эми матери, и та расхохоталась, словно дочь отпустила умную шутку.
Теперь Бруки шла по родительским стопам: набивала карманы камнями, прежде чем вступить в жизнь. Ей необходимо избегать стрессов из-за мигрени, а не гоняться за ними, но она всегда была мученицей. Эми вспомнила Бруки маленькой девочкой с высоко завязанными хвостиками и в светоотражающих очках.
– У нее болит голова, – говорила Эми матери, глядя на сестру.
– Что? Нет, она ни на что не жаловалась.
Но Эми знала. У Бруки при головной боли особым образом менялась походка, казалось, голова у нее вот-вот отвалится, и поэтому нужно ходить осторожно, чтобы она не скатилась с шеи. И Эми хотелось плакать от жалости к бедной сестренке, бродящей под тяжестью всеобщих ожиданий, словно она знала, что станет в конце концов последней безнадежной надеждой семейства Делэйни. Родители Эми предельно точно умели просчитывать игру своих детей, могли предсказать каждый удар, подработать любую их слабость, но в остальном ничего не понимали, ослепленные своей страстью к величайшему из всех видов спорта.
Может быть, это из-за мигрени Бруки была такой серьезной.
Эми хотелось избавить сестру от боли. Она помнила ее совсем малышкой: темные кудрявые волосики на макушке и два бурундучьих зуба. Бруки никогда не ползала, она ездила на попе. Потешно было наблюдать за этим. А теперь посмотрите на нее: такая серьезная, такая замужняя, обувь так старательно подобрана, бретельки лифчика такие бежевые, можно подумать, ей пятьдесят, а не двадцать девять. Бруки хоть раз в жизни танцевала всю ночь напролет? Случался у нее однократный секс? Бруки сказала бы, что это не есть примеры хорошо прожитой жизни, и, может быть, она права, но Эми винила эти жестокие мигрени в том, что ее сестра состарилась раньше времени.