– Я ничего не крала, – возразила Саванна. – Ты дал мне их сам.
– Под ложным предлогом!
– А что сделал я, Саванна? – вступил в разговор Стэн. – Какова моя роль?
– Ничего, – ответила Саванна. – Вы смотрели сквозь меня. Видели только Гарри. Я для вас просто не существовала, потому что не играла в теннис.
– Значит, это месть, да? – поинтересовался Трой. – За то, что наш отец сделал твоего брата звездой тенниса? За то, что никто из нас не дал тебе еды? Но почему ты просто, я не знаю, просто не попросила?
– Она просила, – сказала из дверей Эми. – Она пришла в столовую и попросила меня приготовить ей сэндвич.
А потом Эми сделала наистраннейшую вещь – поступить так и даже просто подумать об этом способна только Эми, – она прямиком подошла к Саванне и обняла ее.
– Прости, – произнесла она, – мне очень жаль, что в тот день мы все так ужасно обошлись с тобой. Мне стыдно, что мы не помогли голодной маленькой девочке. А должны были помочь.
Мгновение Саванна стояла в напряжении, опустив руки, а потом уперлась лбом в грудь Эми, как ребенок, которого утешает мать.
– Это был довольно неприятный день, – приглушенным голосом сказала Саванна.
– О боже мой, это ужасно, это действительно ужасно! – Джой сложила пальцы домиком над переносицей.
Бруки отвернулась, держа руку у лба. Трой возвел глаза к потолку, а Стэн уставился в пол. Какой-то странный молодой человек в очень белой футболке откашлялся, стоя у дверей. Он встретился взглядом с Логаном и, протянув ему руку, тихо произнес:
– Саймон Бэррингтон. Новый бойфренд Эми.
– Он не мой бойфренд, – возразила Эми поверх головы Саванны, но Логан уловил в ее словах тень улыбки.
Их отец встал, тяжело опустив руки по швам.
– Я хочу, чтобы она ушла из моего дома. – Он указал подбородком на Саванну. – Сейчас.
– Папа, – начала Эми, – мы плохо обошлись с ней.
– Мне и правда плевать, если мы не приготовили тебе чертов сэндвич в один неудачный день в твоем неудачном детстве! – заявил Стэн, тыча пальцем Саванне в лицо. – У многих людей было плохое детство. И они с этим справились.
– Папа, не говори так! – воскликнула Эми. – Прекрати!
Стэн проигнорировал ее:
– Если ты так завидуешь успеху своего брата, иди и мошенничай с ним, иди ври о нем, бросай камни в его окна. Мы не сделали на нем никаких денег! Твоя семья ничего для нас не сделала. Твой отец выбросил нас на свалку, как только Гарри…
– Но это не мой отец решил оставить школу Делэйни, – перебила его Саванна.
Логан заметил, как лицо матери исказилось от ужаса.
У него подвело живот.
Саванна стояла будто в свете софитов – пятки вместе, носки разведены.
Все это время она держала в кармане гранату. И наконец бросила ее:
– Это решила ваша жена.
Глава 45
Сейчас
– Догадайся, что я наконец откопала! – Кристина триумфально хлопнула телефоном по бедру.
Они с Этаном ехали к тропинке в буше, где было обнаружено тело. В десяти минутах езды от того места, где жили Джой и Стэн Делэйни. Все разрозненные фрагменты складывались в целую картинку.
– Что? – спросил Этан.
– Мотив.
Глава 46
Прошлый октябрь
Стэн не разинул рта и не чертыхнулся, услышав откровение Саванны. Он не попросил объяснений или доказательств, не назвал ее лгуньей. Казалось, он мгновенно понял, что на этот раз Саванна говорит правду. Вероятно, он всегда подозревал это, хотя никогда не спрашивал и не обвинял Джой.
– Извините, – сказал он ошарашенному парню Эми, который топтался на пороге ее старой спальни, наблюдая за разворачивающейся драмой, и послушно отступил в сторону, давая Стэну дорогу, когда тот молча и торжественно удалялся.
Они услышали, как закрылась входная дверь.
Странно, как знакомо было это ощущение Джой. После стольких десятков лет колесо времени мягко откатилось назад, дети по-прежнему были ее детьми и смотрели на нее вопросительно, чтобы она объяснила им поступок отца, сделала его нормальным и приемлемым. Она почувствовала, как на языке у нее автоматически закрутились все эти старые фразы. Не волнуйтесь. Он вернется. Вы же знаете, какой он. Когда ваш отец злится, ему нужно уйти и проветрить голову. Ни к чему расстраиваться. Пойдемте съедим по мороженому!
– Это правда, мама? – Первым заговорил Логан. – Ты велела им уйти?
– Ох, – рассеянно произнесла Джой. Она думала о Стэне. Все было ничего, когда ему было тридцать, сорок, даже пятьдесят, но теперь он слишком стар, чтобы картинно уходить в ночь, ему ведь уже семьдесят. И нужно принимать лекарства. – Да, эта часть действительно правдива. Не беспокойтесь, он переживет, но кто-нибудь из вас припарковался на подъездной дорожке? Ваш отец не сможет взять свою машину. А ночь холодная. Он недостаточно тепло одет. Джинсы и тапочки.
– Почему ты так поступила с отцом? – спросила Бруки. Ее глаза горели от возмущения из-за такого предательства любимого родителя. – Папа открыл талант Гарри. Он должен был тренировать его. Как ты могла лишить папу этого?
– А кто тренировал бы вас? Если бы ваш отец все время разъезжал по турнирам с Гарри?
– Ты могла бы тренировать нас, – неуверенно проговорила Бруки.
– Когда? Как?
Если у ее детей когда-нибудь появятся свои дети, они, может быть, наконец начнут понимать, как шаталась в те трудные годы Джой под тяжестью легшей на ее плечи ответственности.
– Но это была мечта отца, – сказала Бруки. – Ты отняла у него мечту.
– А что насчет ваших мечтаний? – Джой протянула руки, указывая на них четверых.
– Какое это имело значение, из нас все равно ничего не вышло бы, – заявила Бруки.
– Но тогда вы этого не знали! – воскликнула Джой. – Вот о чем вы все забываете. Вы все хотели этого. Вам нравится изображать, что вы занимались теннисом ради нас, но, черт побери, это не так! – Ярость разрасталась у нее в груди. Она знала своих детей лучше, чем они знали себя, и видела их детство гораздо отчетливее, чем они сами. – Вы все хотели этого. Я знаю. Вы все многим пожертвовали.
Голос ее оборвался. Она вспомнила мокнущие мозоли на правой ладони Эми («Она как будто канавы копала!» – с отвращением сказала мать Джой); печальное и сложное выражение недовольства на лице Логана, когда он говорил Хиену, что пропустит вечеринку по поводу его восемнадцатилетия, так как едет на турнир в Элис-Спринг; Троя в двенадцать лет, – сидя за столом в столовой, он положил щеку на салфетку, с которой забрали тарелку, и уснул, не дождавшись десерта; Бруки, маленькую и собранную, скачущую по корту в пижаме и кроссовках, – она решила немного потренироваться перед завтраком.
Боль, утомление, беспрестанные разъезды, пропущенные вечеринки, танцы и школьные праздники – что, если ее дети вытерпели бы все это, а потом увидели своего отца рядом с другим игроком, который берет Большой шлем, о чем все они мечтали?
Это было бы невыносимо.
Тогда перед Джой стоял выбор между счастьем детей и мечтой мужа, а она была мать, так что для нее на самом деле выбор не стоял. Она выбрала детей.
О том дне, когда она это сделала, Джой вспоминала как о дне, когда было совершено преступление, крошечное и без применения оружия, быстро и просто, как загасить огонек свечи между большим и указательным пальцем: мгновенная жгучая боль – и все прошло.
Она взяла телефон, когда дома никого не было, и позвонила Элиасу Хаддаду, отцу Гарри. Элиас поставил все на теннис своего сына. Он бросил работу, чтобы стать его менеджером, а жил на сбережения.
Мать и сестра Гарри тогда не фигурировали в мыслях Джой. Они для нее не существовали.
– Элиас, я хочу сообщить тебе кое-что в строжайшей тайне, мой муж никогда не сказал бы тебе этого, – начала она и говорила быстро, не позволяя ему перебивать и устремив взгляд на смешную фотографию, стоявшую на столе: ее сыновья нос к носу, смешную, потому что они сердито глядели друг на друга, как два боксера.
Джой всегда находила общий язык с Элиасом. Он был разговорчив и обходителен в этаком европейском стиле. Она сумела убедить его не вызывать полицию, когда Трой напал на Гарри, – объяснила, что это не принесет пользы, а только отвлечет Гарри от тренировок. Она принесла глубочайшие извинения за Троя. Притворилась, что все это случилось из-за спортивной ревности, и казалось, Элиас принял ее объяснения.
В тот день Джой сказала ему:
– Если вы с Гарри серьезно думаете о его теннисной карьере – а я знаю, что это так, – вам нужно оставить школу Делэйни.
– Оставить вас, ребята? – с удивлением и тревогой спросил Элиас, отчего Джой на миг умолкла, но потом ринулась дальше:
– Да, оставить. Поезжайте в Мельбурн. Я дам тебе имя кое-кого из Австралийской федерации тенниса. Они видели, как играет Гарри. Его заметят. Он получит допуск вне конкурса на Открытый чемпионат. Он будет помазанником. Войдет в число избранных. Все дело в политике, Элиас.
Они со Стэном всегда твердили детям, что нет никаких избранных, нет фаворитов в турнирном круге, не важно, где ты живешь, кого ты знаешь или с кем знакомы твои родители, важно то, как ты играешь, но в теннисе была своя политика. Политические игры есть везде.
– Но что еще важнее, он получит тренерскую поддержку, в которой нуждается и какой мы не можем ему дать. Мы хотели бы оставить его у себя, конечно, хотели бы, и прошу тебя, не говори об этом Стэну, потому что я боюсь, мой супруг не способен быть объективным в этом вопросе. Он желает лучшего для Гарри, но он желает лучшего и для себя, потому и держит при себе Гарри. Но, по правде говоря, школа Делэйни тормозит его развитие, Элиас, и я не могу сидеть сложа руки и смотреть на это. Пора сделать следующий шаг.
Джой знала, что Элиас инстинктивно поймет, кого нужно очаровать и когда, ровно так же, как его сын великолепно умел выстраивать стратегии на корте. Элиас мог бы даже и сам прийти к решению о необходимости забрать Гарри из школы Делэйни, если бы она ему не предложила.