Но Саванна сидела, крепко обхватив пальцами одной руки висевший у нее на шее ключ, и смотрела в чернеющее небо, пока летучие мыши не растворились в чернильной темноте, а когда наконец открыла рот, то произнесла только:
– Пожалуй, я приготовлю нам на обед фриттату с томатом и базиликом.
Джой отчасти испытала облегчение. Саванна не ее ребенок. Зачем ей узнавать тайны чужого человека? К чему это?
Когда двадцать один день подошел к концу и они попрощались со своим крошечным домиком в лесу, Саванна повезла их обратно в Сидней.
– Что ты теперь будешь делать? – спросила Джой.
– Наверное, позвоню брату. Скажу, что прошла его «испытание» и оно того стоило, а дальше не знаю, чем займусь. Начну новую жизнь где-нибудь. А вы?
– Полагаю, я просто вернусь домой, – ответила Джой.
Впервые она поняла, как это здорово – иметь возможность произнести такие слова.
– Кто готовил для тебя, пока меня не было? – спросила Джой у Стэна как-то раз за обедом.
– Каро присылала ужасно невкусную баранину. Несколько раз еду привозила Бруки, – ответил Стэн. – Но я сказал ей, что могу готовить для себя сам. Не знаю, откуда взялась эта фраза, мол, «Стэн яйцо себе сварить не умеет». Варить яйца научил тебя я.
– Нет, – возразила Джой.
– Да, – сказал Стэн.
В голове всплыло воспоминание, прекрасно сохранившееся, как старинный предмет искусства в музее.
Он действительно научил ее превосходно варить яйца всмятку и по ходу дела рассказал, что ребенком, после того как отец ушел от них, часто готовил для себя еду, когда мать «дремала». Тогда Джой охватило девичье, чувственное желание покормить своего мужчину, насытить его, как сделала бы настоящая женщина, стать ему матерью, какой у него не было, вот почему она не пускала его на кухню, прогоняла прочь, пока он не прекратил туда заглядывать, и по мере того, как годы шли, приготовление еды перестало ощущаться ею как занятие чувственное, женственное, проникнутое любовью и превратилось в каторжную рутину.
– Может, нам готовить по очереди, – предложила она. – Во время локдауна.
– Конечно, – согласился Стэн.
«Будьте осторожнее в своих желаниях», – предупреждала Дебби Кристос, которая до сих пор хранила недобрые воспоминания о том годе, когда Деннис вознамерился сравняться в кулинарном искусстве с французскими шеф-поварами и тратил долгие часы на приготовление каких-то ужасных блюд, которые часто требовали использования невинных утят.
Слава богу, Стэна утята не интересовали, зато оказалось, что он способен вполне успешно поджарить что-нибудь на обед.
Когда он впервые поставил перед Джой тарелку, то включил на своем новом телефоне песню 1974 года «You Ain’t Seen Nothing Yet», тогда они были совершенно другими людьми и в то же время ровно такими же.
– Неужели не видел? – спросила Джой.
– Не-а, – ответил Стэн.
Иногда в два часа ночи – почему-то это происходило всегда именно в два – Джой резко садилась в постели, оттого что в ее сон просачивался страх: ей в голову лезли мысли о Стэне в наручниках, о веренице гробов в теленовостях, о Полли Перкинс, которая, оказывается, вовсе не уехала благополучно жить в Новой Зеландии, как думала Джой, а была закопана в буше, и тело ее обнаружили, пока сама Джой была в отъезде, и люди какое-то время (очень недолгое) думали, что это может быть Джой; и она задумывалась обо всех тех женщинах, которые, как и сама Джой, считали свою жизнь слишком обыкновенной, чтобы умереть насильственно и попасть в криминальные теленовости, и тем не менее так случалось, и обо всех обычных людях, вроде них со Стэном, которые планировали стать активными пенсионерами и жизнь которых теперь обрывалась жестоко, внезапно и слишком рано.
Джой пробовала применять техники, предложенные Эми, которая переживала локдаун гораздо легче, чем ее друзья, потому что те никогда не испытывали неотвязного экзистенциального страха на том уровне, на котором он был знаком Эми с восьмилетнего возраста.
С восьмилетнего! Джой не вполне понимала, что такое экзистенциальный страх, но звучало это явно зловеще.
Сперва она попробовала, по примеру Эми, делать дыхательные упражнения, но они всегда напоминали ей о родах, а роды у нее проходили очень агрессивно и быстро – все четверо ее детей буквально ворвались в этот мир, – так что дыхание то так, то этак не особенно ее расслабляло.
Эми также предлагала «практиковать благодарность», упражнение состояло в том, чтобы перечислять мысленно все то, за что вы благодарны, и у Джой это хорошо получалось.
Поводы для благодарности были. Например, Индира и Логан не только снова жили в вместе, но и заключили помолвку. Кольцо ужасное! Но Индире, кажется, понравилось, и девочки велели Джой ни слова не говорить о кольце и какое оно безобразное, так что Джой закрыла рот на замок. Она лишь надеялась, что однажды, через много лет, когда в их браке наступит черная полоса, Индира не воскликнет: «Я всегда ненавидела это кольцо!» Джой трудно было вынести мысль, как обидится бедняга Логан, если это случится. «Думаю, он выживет, мама», – сказал Трой.
Клиника Бруки держалась на плаву, слава богу, потому что физиотерапия считалась важным методом лечения и Бруки говорила, что люди получают ужасные травмы, выполняя упражнения дома и принимаясь за слишком амбициозные проекты из серии «Сделай сам», – так что это была хорошая новость.
Бывшая жена Троя забеременела его ребенком и из-за пандемии решила, что хочет жить в Австралии. Ее Бедный Муж неохотно согласился переехать сюда. Трой решил, что хочет получить частичную опеку над своим ребенком, и Клэр согласилась. Бедному Мужу это не слишком понравилось. «Мама, перестань называть его Бедным Мужем, – сказали ей дети с веселой партизанской жестокостью. – Это биологический ребенок Троя».
Первый внук Джой должен появиться на свет к Рождеству. Младший сын всегда дарил ей лучшие подарки.
С Бедным Мужем Джой пока не встречалась, но собиралась быть особенно милой с ним, когда встреча произойдет, потому что у нее имелись ужасные тайные подозрения.
Она вспомнила один матч, когда Трой играл против своего судьбоносного врага Гарри Хаддада. Гарри послал мяч через весь корт так широко и размашисто, что любой другой игрок пропустил бы его, но Трой кинулся за ним. Ему пришлось забежать почти на соседний корт, но он не только дотянулся до этого невероятно сложного мяча, но и добыл то невозможное очко. Небольшая толпа зрителей ахнула, будто они спускались на американских горках. Даже Гарри нехотя хлопнул рукой по струнам ракетки.
Трой всегда бросался за невозможными мячами.
Но Клэр не теннисный мяч.
Она была разумной, интеллигентной девушкой, способной самостоятельно принимать жизненно важные решения, и, если Трою удалось бы каким-нибудь образом выманить ее из брака, это ведь не вина Джой, верно?
Джой ничего не могла сделать, чтобы изменить жизнь своих детей, то же касалось и их партнеров, сколько бы она ни закусывала губы, а она их закусывала, иногда до крови, и сколько бы Стэн ни бормотал себе под нос полезных советов, которые никто не слушал.
Иногда дети поступали в точности так, как их учили родители, а бывало, совершали все те вещи, от которых их предостерегали, и видеть, как они страдают от малейших разочарований, было тяжелее, чем переживать собственные самые значительные утраты, но потом дети вдруг делали что-нибудь настолько неординарное, настолько неожиданное и прекрасное, по личному выбору и совершенно самостоятельно, что это ощущалось как омовение ледяной водой в жаркий день.
То были прекрасные моменты.
Так Джой удавалось снова заснуть: вспоминая все эти прекрасные моменты, один за другим, ликующие лица детей, которые глядят на своих родителей, сидящих на трибунах, ищут их одобрения, их любви и знают, что она там есть, знают – Джой надеялась, они знали, – что она там будет всегда, даже после того, как они со Стэном уйдут, ведь такая любовь не кончается.
Глава 69
Сперва Бруки подумала, что вообразила сладкий запах, который вплыл в ее сознание, когда она обрабатывала гимнастические принадлежности антибактериальным спреем.
Она занималась этим с утроенной энергией, так как ее последний пациент упомянул в самом конце занятия, что сегодня утром проснулся с болью в горле, но он вполне уверен, что это не COVID. Потом он кашлянул. Прямо ей в лицо.
Люди идиоты. Нет, люди – герои. У Бруки были друзья, которые сейчас работали на отделениях интенсивной терапии и сталкивались с гораздо более серьезными вещами, чем случайный кашель, но все-таки люди – идиоты. Когда пропала мать, Бруки узнала, что, оказывается, можно держаться двух противоположных мнений одновременно. Она существовала в центре диаграммы Венна. Любила отца. Любила мать. Если отец был в ответе за смерть матери, она не бросила бы его. Бруки знала, что из них четверых она одна смотрела прямо в солнечное затмение такой возможности. Трой изображал, что осознает ее, но делал это лишь из притворства, будто он не любит отца.
Не то чтобы Бруки больше любила отца или меньше любила мать. Тело может найти равновесие между противоположными силами. Ум способен на схожие фокусы.
Что такое десять лет ее жизни с Грантом – провал или успех? Это был относительно короткий брак, который теперь завершался умеренно желчным разводом. Кроме того, это были длительные отношения, обросшие множеством счастливых воспоминаний, и закончились они в самый правильный момент.
Бруки резко втянула ноздрями воздух. Но что же это за аромат? Такой знакомый. Такой очевидный. И все же, очевидно, не очевидный, ведь она не могла определить его. Бруки изучила этикетку на флаконе – та же марка, какую она использовала всегда, но к успокаивающему запаху антисептика примешивался какой-то другой: выпечка?
Может, он из соседнего кафе? Теперь там готовили только кофе навынос. За столиками никого не обслуживали. Грустно было видеть столы и стулья, составленные друг на друга и пылившиеся в углу, да еще кресты из красного скотча на полу, чтоб держать людей на расстоянии друг от друга.