– А папенька ваш, инорита Сильвия, опять заперся у себя в лаборатории с корзиной яблок, – пожаловалась она. – О том, что вы подъезжаете, я ему ещё когда сказала, да и ужин уже готов.
– Мой отец – очень увлекающаяся личность, – извиняющимся тоном пояснила я Болдуину. – Я попробую к нему достучаться, но не уверена, что он обратит на меня внимание.
– Корзина была из маленьких, – заметила Долли. – Скоро закончится.
Оглядывала она родственника так, словно тот приехал не в гости к отцу, а просить моей руки, и только от мнения Долли зависело, дадут ему согласие или нет. Судя по её виду, впечатление он производил самое положительное и согласие было дано даже до того, как было испрошено.
– Я бы не была в этом уверена.
– Я сейчас опять ему постучу, скажу, что вы уже приехали, – обрадовала меня Долли и убежала, бросив нас у порога.
Я растерялась. Приглашать гостя на ужин? Или занять чем-нибудь, пока освободится папа? Или попробовать самой вытащить родителя, взывая к его совести? Впрочем, если он сильно увлечён работой, взывай, не взывай – один орк, не выйдет.
– Я столько слышал про ваш сад, Сильвия, что непременно хотел бы его осмотреть. Вас не затруднит его показать? – неожиданно спросил родственник. – Или инор Болдуин не любит, когда посторонние вторгаются на его территорию?
– Он любит показывать сам, но не возражает, когда показываю я. Пойдёмте. В крайнем случае папа проведёт для вас ещё одну экскурсию.
Я улыбнулась, хотя на сердце было тревожно. Рассказанное Болдуином по дороге сюда беспокоило, и сильно, потому что по всему выходило, что кто-то пытается повесить свои преступления на папу, а у Сыска нет ни одного подозреваемого. Пока, конечно, преступление замалчивается, но только пока, а если на Уэбстера будут давить и сверху, и снизу, то папу могут отправить прямиком в тюрьму, только чтобы успокоить общественность.
На поддержание сада уходила прорва энергии: папа постоянно подзаряжал артефакты, а иной раз и меня привлекал. Но оно того стоило. Будь у нас обычный сад, разве соседствовали бы в нём яблони на совершенно различных стадиях: от цветения до голых веток? А так в каждом секторе удавалось поддерживать нужные условия и папина работа не зависела от сезонов.
– А где у вас бегающие экземпляры? – оглядевшись, спросил Болдуин.
– Бегающих нет. Тот, хищный, был единственным, и папа его сразу же уничтожил.
– Сразу же?
– Разумеется, – вспыхнула я. – Разве он мог позволить такому опасному образцу оставаться?
– Я смотрю, у вас столько всяких артефактов в саду, – почти мирно сказал Болдуин. – Почему бы не усилить ограду и не оставить столь интересный образец?
– Для кого интересный? – мрачно спросила я. – Для Сыска?
– Для армии. Кусающиеся яблони на защите границ – перспективное направление, – усмехнулся родственник. – Повесь на них ограничивающие артефакты – и готовый питомец.
– Случись что с артефактом – и откормленная яблоня сожрёт бывшего командира, – скептически хмыкнула я. – Нет, конечно, можно рассмотреть вживление управляющих артефактов в ствол, при котором вероятность их повреждения становится минимальной. Но всё это пустые размышления, потому что у папы с армией напрочь испорчены отношения после того случая.
– Какого?
Я недоверчиво прищурилась: уж при пристальном внимании родственников к нашим неудачам пропустить такой замечательный случай? Но Болдуин показывал лишь заинтересованность, поэтому я неохотно пояснила:
– У него как-то получилась весьма перспективная для армии яблоня: при подкормке её металлом на выходе зрели настоящие пушечные ядра. То есть получался довольно-таки дешёвый способ поставки снарядов.
– Надо же, – удивился Болдуин. – А почему ваш отец не предложил такую перспективную яблоню Министерству обороны?
– Он предлагал, и ему даже выделили деньги на доведение опытного образца до нужных стандартов: сами понимаете размеры плодов не всегда соответствуют требуемому калибру.
– Но что-то пошло не так? – проницательно уточнил родственник.
– Ещё как не так, – подтвердила я. – Проверяющему полковнику одно яблоко упало на ногу и раздробило ступню.
Болдуин смех сдержал и почти серьёзно заметил:
– Вряд ли это послужило бы причиной для расторжения договора, вот если бы на голову…
Я не стала говорить, что голове того военного наше яблоко не причинило бы ни малейшего вреда, поскольку такого твердолобого типа ещё поискать надо было, да и падало бы тогда яблоко с куда меньшей высоты.
– А ещё выяснилось, что после снятия с дерева плоды очень быстро портились, – тяжело вздохнув, продолжила я. Папины неудачи я принимала как свои. – Папа был уверен, что этот недостаток сумеет легко ликвидировать, но проверяющая комиссия уже была настроена против нас, поэтому не только договор расторгли, но и пытались взыскать уже выплаченное.
– Не удалось?
– Понимаете, инор, желающих получить с нас денег куда больше, чем этих денег имеется, – чуть язвительно ответила я. – Да и работу папа проделал огромную, этого никак нельзя было отрицать. Так что они только погрозили, но даже в суд не обращались. Правда, папа предлагал им в качестве компенсации опытные образцы, но от них Министерство тоже отказалось.
– И где сейчас эти перспективные яблони? – Болдуин опасливо осмотрелся, наверняка подозревая, что, упади яблоко ему на голову, он так легко не отделается, как тот полковник.
– Папа уничтожил после того, как однажды поутру обнаружил под яблоней раздавленную крысу, – неохотно пояснила я. – К нам забираются соседские коты, и если один из них убьётся яблоком, проблем потом не оберёшься.
Я вздохнула, вспомнив, скольких нервов стоила папе та владелица кота с отгрызенным хвостом. Мало того что она потребовала нарастить хвост у целителя, что само по себе обошлось в круглую сумму, так ещё и компенсацию вытребовала такую, словно кот собирался в течение следующих десяти лет лечиться у столичных психотерапевтов. «У него тяжелейшая моральная травма! – визгливо вопила она. – Он не спит, вздрагивает, когда ест, и отказывается выходить на улицу!» Видела я не так давно этого травмированного, когда он подзакусывал только что пойманной птицей. И следов моральных травм не осталось…
– А почему ограду не сделать сплошной, не пропускающей посторонних?
– Папа не столь силен в артефакторике, – ответила я. – Нужно учитывать слишком много факторов, в том числе свободное прохождение воздуха, а заказывать такие артефакты, сами понимаете, дорого. Да и нет у нас больше ни одного опасного для мелкой живности образца.
– А куда они делись?
– Папа сразу уничтожает, как признаёт неперспективными. Но что мы всё о неудачах? У нас есть куда более интересные сорта, – с оживлением, которого я не чувствовала, сказала я и потащила Болдуина вглубь сада. – Я вам сейчас их покажу.
Следующие полчаса прошли в экскурсии по нашему саду. Мне казалось, что Болдуин рвался туда, чтобы выявить все опасные экземпляры и прикинуть, насколько хватит их хищности, чтобы бесследно сожрать человека. Но в этом плане его ждало глубокое разочарование: сейчас у нас не просто не было опасных экземпляров. У нас даже крупных яблонь не было. И не потому что папа опасался, что упавшее яблоко может кого-то повредить, а потому что для собственного удобства ограничивал рост таким размером, чтобы было легко собирать яблоки. Собственно, наши яблони больше напоминали кусты шарообразной формы, чем плодовые деревья. Солидные такие кусты.
Родственник смотрел с интересом, но задавал странные вопросы: об условиях выращивания, о подкормках, об ограничивающих артефактах и хранении яблок. То есть совсем не те вопросы, которые должен задавать следователь подозреваемому. Но, может, он просто пытался усыпить мою бдительность? Но рассказывать и показывать мне было интересно, а скрывать нам нечего, так что я даже не задумывалась, когда отвечала на какой-нибудь вопрос, который самому Болдуину наверняка казался каверзным.
– И как нашли что-нибудь подозрительное? – наконец не удержалась я.
– Разумеется, – неожиданно ответил он. – Странно, что ваш отец не закупает навоз для подкормки.
– Почему не закупает? – удивилась я. – Разумеется, закупает. Как вы вообще представляете выращивание яблонь без подкормок?
– Но у вас не обычные яблони, кроме того, вы упоминали только удобрения от фирмы «Якобсон», – напомнил он.
– Это только чтобы подчеркнуть, что папа использует все современные методы выращивания. Но и старинными, прекрасно зарекомендовавшими ранее себя способами он тоже не брезгует.
Хлопнула дверь, и в саду наконец появился папа, что я восприняла не только с облегчением от того, что все тяготы рассказа о яблонях сейчас перейдут на моего старшего родственника, но и с некоторым огорчением от того, что наше с Болдуином уединение нарушено. Было оно какое-то уютное, словно мы знакомы очень и очень давно. И не просто знакомы, а дружны.
– Рассел, как я понимаю? – деловито уточнил папа и протянул руку. – Очень, очень рад видеть вас в гостях. Как вам наш сад?
Он гордо обвёл рукой вокруг и требовательно уставился на гостя, слегка смущённого таким напором, но не потерявшего способность мыслить.
– Прекрасный, инор Болдуин, – торжественно сказал родственник. – Не видел ничего подобного.
– Это вы ещё не знаете, какие у нас сорта! – восторженно объявил папа и приготовился впечатлить нас рассказом.
Но я была начеку, поэтому быстро вставила:
– Папа, мы только тебя и ждали, чтобы поужинать. Невежливо оставлять гостей без еды ради лекции о твоих прекрасных яблонях.
– Я бы с интересом послушал и вашего отца, Сильвия, – возразил родственник.
– Говорить можно и за ужином, – воодушевился папа. – Действительно, что это я? Пройдёмте же. Уверен, сегодня наша Анна превзошла себя: я её предупреждал, что вечером будут важные гости.
– Положим, не такие уж важные, – возразил Болдуин.
– Как это не важные? – возмутился папа. – За столько лет представители наших ветвей встречаются впервые, да ещё на дружеской ноге.