– Она двусторонняя.
– Да ну? – поддержал я никчемный разговор.
– Во, глядите, – совсем оживилась Маша.
Ловким движением она подняла куртку и встряхнула ее. Я увидел на спине белую надпись известной спортивной фирмы.
– Теперь вот так, – забубнила Маша, комкая ужасное изделие, – супер?
Я вздохнул: да уж! Из грязно-фиолетового убоище стало бордово-красным, лишь надпись сохранила ярко-белый цвет, но отчего-то теперь вместо названия первой фирмы на спине красовалось наименование другой знаменитой фирмы: то ли китайцы перепутали, то ли владелец подвала, где ваяют сию красоту, не видит разницы между концернами, производящими спортивные товары.
– Берете? – растянула губы в улыбке Маша.
– А где трихуэль? – решительно спросил я. – И вжикалка?
– Так вот же она, – ткнула пальцем в «молнию» Маша. – Вжикалка хорошая, не сомневайтеся. И трихуэль это! Точно.
– Где? – упорствовал я. – Покажите.
Девушка отогнула воротник и вытащила ярлычок.
– Во, читать умеете? Ну какой народ недоверчивый. Че мне вас обманывать? Если размер не подойдет, назад припрете.
Я посмотрел на кусочек серого материала, заполненный черными буквами: «Made in America. Dior. 100% пух белого гуся третьей категории. Только сухая чистка. Верх 100% синтепонокоттон, подкладка натуральный полиэтилен. Размер XXXYL».
Я подавился смехом. Сделано в Америке! Диор! Тот, кто в порыве вдохновения придумал «выходные данные» куртенки, очевидно, не в курсе, что фирма «Dior» является французской. И еще, не знаю, бывает ли пух белого гуся третьесортным, но вот некий синтепонокоттон явная ложь. Синтепон – это, грубо говоря, искусственная вата, а коттон – хлопок, выросший на поле, вместе им не жить. И уж чего вовсе не случается в природе, так это натурального полиэтилена, он весь детище химиков. Но окончательно сразило меня понимание того, что такое трихуэль, да вот же он, размер XXXYL! Все просто, никаких загадок. Наш человек в массе не знает иностранных языков, оттого и рожает удивительные словосочетания. Впрочем, подобные казусы встречались всегда. Люди моего возраста хорошо помнят популярные в советские времена вестерны с актером Гойко Митичем в роли замечательно положительного индейца, борца за права своего краснокожего народа. Снимали ленты на студии «Дефа», в Германской Демократической Республике. Так вот, среди прочих немцы выпустили ленту «Чингачгук Большой Змей». На языке производителей кино называлось (специально пишу в русской транскрипции, чтобы вы оценили всю прелесть ситуации): «Чингачгук дер гроссе шланг», «die Schlange» – по-немецки змея. Так вот, я лично видел на одном из московских кинотеатров афишу, сообщавшую: «Новый, великолепный фильм с Гойко Митичем! „Чингачгук Большой Шланг“».
– Ну че, берем? – поторопила меня Маша.
– Нет, – ответил я, – покажите лучше телефон.
Судя по лицу продавщицы, она с трудом удержалась от непарламентских выражений.
– Который? – мрачно поинтересовалась Маша.
– Обычный, чтобы звонить!
– Они тут все такие, – не пошла на контакт торговка, – их затем и берут, чтобы болтать, а не гвозди заколачивать.
– Мне нужен хороший.
– Вот, отличный, – оживилась девушка, – фотоаппарат, диктофон, камера, выход в Интернет, радио…
– И сколько?
– Двадцать четыре тысячи.
– Не надо, – быстро ответил я, – мне самый простой.
Маша поскучнела:
– За сколько?
– Ну… доверяю вашему вкусу.
Продавщица скривилась:
– Мне по вкусу тот, что за пять тысяч.
– Покажите.
– Мы ими не торгуем, да вы его и не купите.
– Почему?
– Я же говорю, он стоит пять тысяч.
– Ну… ничего.
– Долларов.
Я вздохнул.
– Мобильный?
– Ага.
– Пять тысяч в американской валюте?
– Угу.
– И что? Их берут?
– В очередь давятся, – кивнула Маша, – шик!
Я молча смотрел на раскрашенное личико девочки. Зачем покупать аппарат за бешеные деньги? Ей-богу, непонятно. Хотя, может, он сам набирает номер, а еще пылесосит квартиру, готовит ужин и бегает за вас на работу? Ну из чего можно сделать сотовый, чтобы потом выставить его на продажу по цене баллистической ракеты? Наверное, я ничего не понимающий идиот!
– Дайте нормальный телефон, мне не нужен гибрид фотоаппарата с компьютером, хочу просто разговаривать! Не собираюсь снимать клипы и слушать радио, – терпеливо пояснил я.
Маша, скорчив презрительную гримаску, вытащила аппарат.
– Во, держите. Сто баксов.
– Он работает?
– Неделю продержится.
– Телефон одноразовый?
– Нет, конечно, зарядка есть, просто быстро сломается. А че вы хотите за такие деньги?
– Три тысячи рублей – вполне приличная цена, – возразил я.
Девушка тяжело вздохнула:
– Если нормально не зарабатываете, то обходитесь без мобильника.
– Я не нищий.
– Тогда возьмите вон тот, за пятьсот гринов, он качественный, просто не пафосный.
– Это дорого.
– Тады за стольник.
– Но он же плохой!!!
Маша развела руками:
– Никак не врублюсь, че вам надо, а? Вы уж определитесь.
– Желаю мобильный, ладно, готов отдать пару тысяч рублей, но мне нужен стабильно работающий агрегат.
Продавщица хихикнула:
– Капризный вы! Либо за сто, но дерьмо, либо нормальный, но за пятьсот.
– Хочу хороший и недорогой!
– Таких не бывает, – отрезала Маша, – хоть обыщитесь, не найдете!
Глава 18
Так и не приобретя телефон, я сел в «Жигули» и порулил домой. Выслушав мой отчет, Нора побарабанила пальцами по столу.
– Интересное кино, – сказала она наконец, – появляется еще один персонаж, ненавидевший Зою, – ее любовник.
– Отчего вы решили, что он конфликтовал с ней? – удивился я.
Элеонора уставилась в окно.
– Не знаю, не знаю! Так! Хватит сидеть и ничего не делать. Пока я тут разберусь в проблемах, отправляйся к Зинаиде!
– К кому? – удивился я.
– Ваня, – покачала головой хозяйка, – что у тебя с памятью? Зинаида, завуч школы, мать той самой Ларисы, которая не в добрый час рассказала Вере сюжет кинофильма.
Я кивнул:
– Хорошо. Но мы не знаем ее адрес.
Нора вздохнула:
– С тобой порой бывает очень тяжело. Я уже все выяснила. Зинаида прописана в соседнем с Зоей доме.
– Она жива?
– Почему нет? В год, когда Вера покончила с собой, Зине едва исполнилось сорок. Давай, Ваня, шевелись. Представься секретарем общества «Милосердие», покажи удостоверение, скажи, что мы сейчас собираемся создавать программу помощи учителям-ветеранам. В общем, не мне тебя учить. Разговори тетку, основная цель беседы – узнать: зла ли она до сих пор на Зою? Чем закончилась для дочери завуча та давняя история? Понятно?
– Вполне, – кивнул я, – значит, Андрея вы отметаете? Но бывший муж Зои, наверное, был очень зол на нее…
– Я никого не отбрасываю, – довольно сердито перебила меня Нора, – просто следует проверить все версии. Нельзя слепо идти только в одну сторону. Ступай, Иван Павлович! Не бухти, мне требуется спокойно поразмышлять.
Дом, в котором обитала Зинаида, я обнаружил легко, он стоял почти вплотную к зданию, где жила Зоя.
Я оглядел косяк и без особых колебаний ткнул пальцем в звонок, дверь распахнулась моментально, словно хозяева ждали гостей.
– Здравствуйте, – вежливо сказала пожилая дама, одетая в темное платье, – вы к кому?
– Зинаида… э… простите, отчество забыл.
– Вам Зинаиду Ефимовну?
– Завуча, – обрадовался я.
На лице пожилой дамы тоже отразилась радость.
– А вы откуда? – воскликнула она.
– Разрешите представиться: Иван Павлович Подушкин, ответственный секретарь общества «Милосердие».
– Слава богу, – перекрестилась хозяйка, – услышал господь мои мольбы! Сколько я ботинок истоптала, пока по инстанциям бегала! Не счесть. И ведь никто, никто помочь не хотел, отговорками отделывались. Пришлось богатым людям в ноги кланяться. Какое счастье, что вы сами приехали. Это я вам писала! Серафима Сергеевна Бунич. Зиночка совсем слабая, а у меня тоже больше сил нет, идите сюда, идите…
Плохо понимая, что происходит, я двинулся за Серафимой Сергеевной, а та почти вприпрыжку бежала по длинному коридору, ловко лавируя между расставленными в нем комодиками и этажерками.
– Вот, – возвестила дама, толкая дверь, – Зинуля, это Иван Павлович, он нам поможет. Его общество замечательно называется – «Милосердие».
Я вошел в помещение и огляделся. Большая комната освещалась тусклой лампой под бежевым абажуром и выглядела очень уютно. Внезапно мой нос ощутил крайне неприятный запах.
– Зиночка, – почти криком изъяснялась Серафима Сергеевна, – ты как? Спишь?
– М-м-м, – донеслось из угла.
– Уже проснулась?
– М-м-м.
– Слышала про гостя?
– А-а-а.
– Молодец! Хочешь попить?
– О-о-о.
– Не надо, не нервничай, – засуетилась пожилая дама.
Потом она указала мне рукой на стул и вежливо предложила:
– Присаживайтесь, Иван Павлович. Думаю, вы хотите поговорить с Зиночкой. Я, пока вы беседуете, документы принесу!
Не ожидая ничего плохого, я, машинально сказав: «Да, да, конечно», сел на жесткое, обитое потертым бархатом сиденье, глянул перед собой и вздрогнул. Стул, заботливо предложенный гостю хозяйкой, стоял впритык к кровати, на которой комом топорщилось смятое одеяло.
Сначала мне показалось, что койка пуста, но потом я различил на подушке маленькую голову и сказал:
– Здравствуйте.
Ответа не последовало.
– Разрешите представиться: Иван Павлович Подушкин.
Вновь тишина.
– Ответственный секретарь общества «Милосердие».
– Ф-ф-ф, – донеслось с кровати.
– Вы Зинаида Ефимовна?
– Ф-ф-ф, – снова вздохнула женщина.
– Работаете в школе завучем?
– М-м-м.
– Вы заболели.
– Ф-ф-ф.
– Лучше я приду через пару дней, когда вы начнете поправляться, – растерянно продолжил я, испытывая настоящий ужас.