Ближе возникло ощущение, что башню высекли из скалы. Белая эмаль, покрывавшая её, почти вся откололась. Осколками было усеяно подножие сооружения. Светлый песчаник, из которого была построена башня, словно покрылся пылью. Приш подошёл и дотронулся – на солнце камень нагрелся. Да-а, в Темногорье имелась башня тысячи вокзалов, но до этой ей далеко. Здешняя поражала своими размерами и древностью.
– Что это? Как думаете? – спросил Глеб.
И тут до Приша дошло – ответ лежал на поверхности.
– Башня тысячи вокзалов, – ответил он.
Правильно, в каждом мире свой вокзал, это все знают.
– Мне кажется, мы приблизились к чему-то изначальному, – озвучила свои мысли Мёнгере. – Сначала тот исполин, теперь эта башня. Я думаю, мы стремимся к началу мира.
Приш вскарабкался по стене. Присоски хорошо держали, но он ощущал себя мухой, которая ждёт удара мухобойкой. При одной мысли забраться выше кружилась голова. Похоже, что это не рукотворное сооружение: скульптором поработали время и ветер. Он спустился.
– Может, попробуем зайти внутрь? – предложил он.
Они двинулись вдоль подножия. Приш не отрывал руки от стены. Какая же это махина, дух захватывает. Он мог бы часами пялиться на неё. Да и друзья не отрывают взгляд. И не видно, где её вершина. Может, башня и не кончается. Пронзает все миры и в каждом предстаёт в новом обличье – ось Вселенной. Как рассказывал Хранитель пути: Темногорье – это шишка, где каждая чешуйка – свой мир. А вокзал тысячи миров – стержень шишки.
Дверь слилась со стеной, лишь прорези указывали на её присутствие. Приш толкнул, дверь не поддалась. Глеб попробовал сдвинуть вбок – то же самое. И лишь когда Мёнгере встала рядом с ними, что-то загудело и дверь ушла вниз. Путники осторожно вошли, только Хухэ остался снаружи. Приш боялся, что проём закроется, они окажутся в ловушке и тогда помрут от голода и обезвоживания, но подпереть дверь было нечем.
Всё вокруг заливал холодный свет. Он был повсюду: снизу, с боков, с потолка, который терялся в высоте. Свет слепил, поэтому Приш не сразу разглядел помещение внутри башни. Стены тут были облицованы белым кафелем. Пол представлял собой гладкую серую поверхность, в которой отражались путники. По центру зала вверх тянулись прозрачные тоннели из стекла, через которые проходили стальные канаты.
Глеб подошёл и осмотрел их.
– Похоже, здесь спускаются кабины для лифтов. Может, скоростные? А то на последний этаж целую вечность добираться будешь.
Возле тоннеля прямо в воздухе всплыло изображение руки. Мёнгере приложила ладонь к картинке. Загорелись зелёные огни, и женский голос произнёс:
– Пункт назначения – Алтанхот, Чёрное побережье. Проход в мир закрыт.
Пришу показалось, что Мёнгере не огорчилась. Ну и правильно, что ей делать в Золотом городе? Ждать, когда снова отвезут в пустыню? А вот он… Догадка обожгла: он мог бы попасть на свою родину и узнать, что там случилось. Приш нетерпеливо приложил руку. Вновь послышался голос:
– Пункт назначения – Уайнтэйт, Зелёный дом. Мир уничтожен.
Сердце ёкнуло и замерло. Как уничтожен? Совсем? Значит, Приш никогда не ступит на землю предков, не увидит лица родных? Он же совсем их не помнит! А теперь и не узнает никогда. Слёзы навернулись на глаза. Мёнгере обняла его, Глеб ободряюще похлопал по плечу.
Хорошо, что друзья рядом. Приш давно мечтал разведать о своих корнях. А не получится – похоже, он единственный выживший. И в Яблоневую долину дорога закрыта, пока не дойдёт до начала радуги. А значит…
Глеб развернулся:
– Пошли.
– Ты не будешь пробовать? – Мёнгере указала на знак руки.
– Нет, – отрезал поэт. – Ну предложат мне отправиться домой, а дальше что?
Приш задумался: им вдвоём с Мёнгере до радуги не дойти, Хранитель предупредил на этот счёт – только троим доступен путь. И если поэт решит воспользоваться вокзалом, потому что не желает продолжать дорогу, придётся идти с ним. И Приш никогда не возвратится в Яблоневую долину, Мёнгере не вернет себе былую красоту, а поэт – крылья.
Приш не успел ничего ответить, как Глеб уже зашагал к выходу. За ним – Мёнгере. А Приш замешкался: хотелось ещё раз услышать название родины. Он приложил ладонь к изображению. Уйантэйт… Приш сохранит его в памяти и потом поведает своим детям. Если они у него будут. А пока он будет идти к радуге. Если понадобится – ползти.
Приш последовал за друзьями. Под ногами вспыхивали белые фигуры: треугольник, квадрат, круг. Приш не понимал их назначения. Да и какая разница? Всё равно не пригодится. Он вышел, и дверь за ним закрылась. Хухэ радостно бросился к ним. Стоял вечер – похоже, в башне они пробыли долго, пора устраиваться на ночлег. Деревьев поблизости нет, а значит, костёр, чтобы согреться, опять не развести. И ужинать придётся всухомятку, запивая сухари водой. Но это пережить можно, лишь бы знать, что всё закончится хорошо и скоро Приш попадёт домой. Сквозь стёкла ещё заметна радуга, и надежда на счастливый исход есть.
Глава 36. Дракон
Местность снова изменилась. Момент перехода они всегда пропускали: раз – и уже попадали в новую точку. Сейчас путники вышли на каменистое поле, в конце которого горизонт сливался в одну линию. Там что-то шумело. Много-много воды, Мёнгере столько сроду не видела. Глеб сказал, что это море – такая огромная солёная лужа.
Мёнгере поправила шарф, но всё равно ветер проникал под куртку. Холодно здесь. И камни, сколько их тут: гравий, булыжники, валуны. Словно пробились из-под земли вместо травы, а Мёнгере с попутчиками пришла собирать урожай. Только этим урожаем не насытишься. Даже для фенека нет пропитания. Почему-то вспомнилось про тяжесть на душе. Может, это камни, которые накапливаются в каждом, откладываются невыносимым грузом на сердце? И, когда человек умирает, они прорастают на этом поле.
Из еды ничего: никаких грибов, ягод. Мёнгере не отказалась бы даже от брусники, пусть та и кислая. В животе требовательно бурчало: со вчерашнего дня ничего не ели. Да и воды осталось немного, а солёную не попьёшь. Но Глеб сказал, что что-нибудь придумает. А рыбу можно и в море наловить. Мёнгере подобрала камушек: пёстрый, с блестящими вкраплениями. Его острые края впились в ладонь.
Люди напоминают камни. Одни похожи на грубый булыжник, они прут напролом, не считаясь с остальными. Вторые – на острый гравий, резкие и высокомерные. Третьи – на вездесущий песок, они стремятся заполнить собой всё пространство. Другие – на сглаженную гальку, они избегают конфликтов. А есть люди как величественные валуны, основательные и хозяйственные. Разные камни, как и человечество: легкомысленные розовые, скучные серые, мечтательные голубые, безнадёжно чёрные. С поперечными полосами – застёгнутые на все пуговицы, со сверкающей слюдой – украшающие себя дешёвыми стразами. Рыхлые, которые легко крошатся, и непробиваемые, как базальт. И лишь единицы, как скалы: с ними надёжно и нестрашно. И можно только восхищаться ими. И тянуться к ним.
Путники вышли к концу поля, где начиналось море. Волны лизали берег, утаскивая за собой мелкие камни, выплёвывая вместо них пену и водоросли.
Бесконечное море серой, подвижной, как ртуть, воды. И такое же небо. Вдали они сливались, и было невозможно отличить верх от низа. Мёнгере бросила камень в воду – по небу пошли круги. Странно, как будто здесь всё перемешалось и море отражается в небе.
– Куда нам дальше? – растерялся Приш.
Глеб пожал плечами: ни лодки, ни плота.
Радуга висит впереди, но как туда добраться, неясно. Мёнгере ощутила усталость: сейчас бы отдохнуть, перекусить, только нечем, и надо переплыть море. Похоже, что путники останутся навсегда на этом берегу.
– Может, пойдём вдоль берега или рыбу половим? – предложил Приш.
Мёнгере прислушалась к своим ощущениям: что-то подсказывало, что рыбы здесь нет, как и людей.
– Это мёртвое место, – ответила она. – Мир до того, как в нём зародилась жизнь. Изначальная точка.
Глеб сел на песок.
– И как же быть? – вопрос был риторическим.
Путники зашли в тупик. Позади каменное поле, впереди море, теряющееся в небе. И они – три запятые в книге, где ещё нет текста.
– Сейчас приплывёт кит и перевезёт нас на другую сторону, – со смешком произнёс Глеб. – Или прилетят гигантские орлы. В общем, полная ерунда. Представляю, как ржёт над нами Хранитель пути – бедные детки заблудились.
Он лёг на мокрый песок, волны лизали подошвы его ботинок, но Глеб не обращал на это внимания. Мёнгере хотелось лечь рядом, но она уцепилась за то, что зрело в ней. Кит, конечно, не приплывёт, и орлы не появятся – в этом мире нет ни птиц, ни животных. Зато здесь есть она, Мёнгере.
– Дракон, – сказала она.
– Где? – вскочил Приш.
Он так всматривался вверх, что Мёнгере едва не расхохоталась.
– Я дракон, – ответила она. – Ведь мой отец лунный дракон.
Глеб приподнялся.
– Это что-то интересненькое. Шизофреников среди моих друзей не было.
Мёнгере улыбнулась:
– Вы не понимаете. Здесь ничего не написано, эта книга пуста. И мы можем придумать свою историю.
Она перевела взгляд с Приша на Глеба.
– У лунного дракона и жрицы небесного Храма родилась дочь. Девочка как девочка, только красивая. А больше ничего. Так и росла обычным ребёнком. Но однажды почувствовала она что-то странное. Как будто меняется и перестаёт быть просто человеком.
Глеб смотрел на неё с подозрением: похоже, поверил, что Мёнгере сходит с ума. А она продолжала:
– Это случилось в том краю, где небо и море слились воедино и поменялись местами. Где нет жизни и времени, лишь ожидание их. И тогда девушка вспомнила щемящие сны о полёте и вытянула руки. И они обернулись крыльями.
Мёнгере говорила и менялась. Её тело вытянулось и стало огромным, похожим на звреное. Лицо изломалось и превратилось в морду дракона. Два серебряных крыла взметнулись в воздух.
– У тебя усы, – голос Глеба дрогнул.
Он то ли смеялся, то ли бился в истерике.