Парни ушли к автобусу, а Вася – не может идти. Поплёлся, как слепой, в другую сторону, присел за забором и – заревел. Это были замечательные, нужные слёзы. Они, нам думается, очищали его сердце.
Через много лет Вася, уже отслуживший в армии, встретил Леонида Аполлоновича на улице Братска.
– Вот, командир, – обратился он к своему наставнику так, как было когда-то принято в лагере, – это моя жена, – кивнул он на девушку.
Постояли, поговорили о том о сём. А прощаясь, он сказал с дрожинкой в голосе и влажноватым блеском в глазах:
– Спасибо тебе, командир: я никогда не забуду той тушёнки. Ты меня тогда спас… на всю жизнь.
Сколько было у Аполлоныча таких же историй, когда он спасал своих подопечных… на всю жизнь!
Лет десять назад подметил Выговского, бойкого, зубастого, но вдумчивого директора школы, заведующий облоно Меньшиков Лев Петрович и пригласил в свои заместители. Чиновничья работа портит живую, деятельную натуру. Так, по крайней мере, зачастую происходит у нас в России. Впрочем, не хочу обобщать, но мои наблюдения, к сожалению, таковы. Однако деятельность Выговского как крупного областного чиновника, кажется, опровергает моё же собственное мнение о чиновном люде вообще.
С Выговским я столкнулся впервые лет пять назад, когда работал директором школы-интерната. Однажды он приехал ко мне и стал, извините за выражение, прикапываться: то бумажки (планы) не так оформлены, то где-то обои отклеились, то вилки в столовой не такие. «Ну, – думаю, – зану-у-да!» Но я был очень молодым директором и, похоже, не совсем хорошенько понимал, что воспитательная работа в интернате, как нигде в другом месте, строится на мелочах быта, житейского уклада. Интернат для сироты – увы не увы, но дом, родной дом, а любой дом стоит на фундаменте, в котором много-много маленьких камушков – так сказать, мелочей жизни. Теперь я благодарен Аполлонычу, что он учил меня, но тогда – очень сердился.
Впрочем, Аполлоныч нас, директоров, не столько учил, сколько заражал своими идеями. Чем-чем, а мыслями его лобастая голова полна. Если он понял, что его идея подхвачена, – всё, измотает себя и не отступит от людей, пока написанное, вычерченное и, несомненно, выстраданное на бумаге, в конспектах и статьях не станет жизнью образовательного учреждения.
Помню, сколь драматично создавал Выговский по Иркутской области сиротские интернаты семейного типа. Но сама идея весьма проста и хороша: нужно объединить детей-родственников в рамках разновозрастной группы в одну семью, влить в неё по три-четыре ребёнка-неродственника, упразднить нянь, воспитателей и заменить их тщательно, по конкурсу отобранной мамой, открыть для семьи банковский счёт – пусть сами распоряжаются деньгами, которые выделяет государство на содержание сироты. Для семьи организуется подсобное хозяйство, общая – казарменная! – столовая ликвидируется, вещевые склады – тоже, а все бытовые хлопоты, всевозможные другие дела переносятся в семью. Много в этом заделье и других нюансов, но важно то, дорогой читатель, что ребёнок, волею судьбы лишённый семьи, отныне воспитывается именно в семье, в которой есть и старшие и младшие дети, в которой шире, богаче речевая, духовная, интеллектуальная среда. Опыт Чехии, Словакии, Германии, некоторых регионов Росиии доказал, что такое объединение сирот – благо и только благо.
Однако директорам, в особенности тем, кто в возрасте, и тем, кто интеллектуально, духовно дрябловатый, не очень-то хотелось изменять жизнь своих интернатов: с разновозрастной группой хлопотно работать, общаться, жить, чем с классом одногодок. К тому же большая доля властных, управленческих, хозяйственных полномочий переходит к маме. Да и нужно провести гигантскую подготовительную работу: например, ликвидировать казарменные спальни, на новый манер оборудовать кухни, бытовки, туалеты. Помнится, один мой коллега-директор сказал мне:
– Семейные группы, знаете ли, не более как бумажные фантазии и придумки от нечего делать. Будьте реалистом и поймите, что никаких семей не надо нашим балбесам: чуть волю почувствуют – разнесут весь интернат, поубивают, чего доброго, друг друга.
Действительно, дети-сироты – нелёгкий народец, порой изломанный с пелёнок, но, однако же, ко всему человеческому, справедливому, благому они тянутся, как и все мы. Выговский, сам испытавший тяготы в детстве и отрочестве, полусиротство, тонко чувствовал уязвлённую душу сироты, а потому не мог, не имел права отступить от задуманного: в области будут воспитательные семейные дома! Однако он не спешил, не порол горячку: потихоньку готовил директоров к такому важному и ответственному почину. Устраивал семинары, проблемные игры. По отдельности приглашал к себе директоров и убеждал. Приезжал в интернаты, выступал на педсоветах. Создал научную проблемную лабораторию, к работе в которой привлекал как несговорчивых директоров, старших воспитателей, так и тех, кто загорелся новым делом. И семьи появились-таки в области, и не одна, и не две, а уже с десяток их народилось.
Справедливости ради следует также сказать, что его институт за последние два-три года стал самым крупным и оснащённым научными кадрами среди себе подобных за Уралом; открыты и эффективно действуют кафедры вузовского типа, практико-ориентированные центры и лаборатории.
При всём при том, однако, возражателей, критиков у Аполлоныча хватает, – что ж, он на виду, открыт, настойчив, бывает ершист. За что честят? Да мало ли у кого какие мысли и притязания возникают! Отрадно, что рядом с нами оказываются люди думающие, неравнодушные, тоже напористые и неугомонные. Я хотел рассказать о целеустремлённом, увлечённом, духовно и интеллектуально красиво живущем человеке, кому же хочется в бочку мёда добавить ложечку дёгтя… впрочем, погодите, не спешите, други! Жалко ведь: целую бочку мёда испортим! Приглашаем вас к разговору. Тем более что разговор о Выговском не может, думаем, строиться иначе, как обстоятельный, заинтересованный диспут о путях и перепутьях развития образования в Иркутской области и даже шире – в России всей.
Голоса из прошлого
Недавно в Иркутском музее народного образования развернулась необычная выставка. Под стеклом витрин – старинные пожелтевшие, выцветшие документы: свидетельства, удостоверения, аттестаты, дипломы, грамоты. Богато представлены XIX и начало XX веков. В официальных, казённых, с орлистыми гербами и сургучными печатями документах чувствуется очень бережное, великодушное отношение к человеку, будь он большим или маленьким по чинам или положению. Многое что дивит и подчас умиляет.
Например, в представлении на учителя К. Владимирцева, которое направил окружному инспектору Западно-Сибирского учебного округа директор Томского учительского института (март 1913 года), имеются такие строки: «В случае назначения Владимирцева учителем-инспектором могу искренне пожалеть свой институт, но не считаю себя вправе возводить ему из-за сего препятствия в его служебном повышении, коего он весьма достоин…» Прочитываешь – задумываешься: до чего же мы, их потомки, бываем скупы на доброе, поддерживающее слово о человеке!
В свидетельстве, выданном Иркутским женским училищем духовного ведомства, сообщается, что «сие дано дочери умершего священника Еннавии Малковой, имеющей ныне 17-летие от роду». Перечисляются предметы и отметки, а далее – любопытнейшая запись: «Нынешнего 21-го числа июля текущего 1877 года, по случаю высватывания её воспитанником Иркутской духовной семинарии Иваном Титовым, с разрешения и утверждения Его Преосвященства… училищным правлением она, Малкова, уволена из старшего класса… для поступления в законный брак». А ниже – с десяток подписей видных горожан: банкиров, директоров, управляющих, депутатов, адвокатов, священников! Такая забота о сироте не может не тронуть. Девушку не столкнули лоб в лоб с её сиротской судьбой, с чем, увы, нередко встречаешься в нашей современной жизни, а честь честью довели до поступления в брак и подписями скрепили свой помысел и впредь пособлять ей, какое-то время вести по жизни.
Ещё документ: «Предъявительница сего свидетельства Савинская Александра Михайловна, урождённая Суровцева, жена младшего штатного контролёра Забайкальского акцизного управления Николая Викторовича Савинского… подверглась в мае 1920 года испытаниям за курс седьмого класса при Харбинской гимназии имени генерал-лейтенанта Д.Л. Хорвата…» Обратите внимание, какая сила и живучесть культуры, этикета: империи уже нет, дело происходит за границей, в Китае, люди измучены войной, неурядицами, а всё то же чуткое внимание проявляется к человеку – маленькому человеку.
Любопытен документ, отражающий государственный надзор за качеством воспитания и обучения. Всем выпускницам 1-й женской гимназии Иркутска выдавалась памятка «О правах и обязанностях домашних наставниц и учительниц» (1912 год). Один из её пунктов гласит: «По окончании каждого года занятий воспитанием детей в частном доме наставница или учительница обязана предъявлять директору училища отчёт о своих занятиях и одобрительные о себе свидетельства от уездного предводителя дворянства и от лиц, у коих будет исполнять обязанности своего звания…» И далее: если точно будет соблюдать эти и другие правила, то «получит право, по выслуге в семь званий не менее 20 лет, воспользоваться пенсией или вступить в дом призренных бедных девиц благородного звания на казённое содержание, преимущественно перед теми, кои образованием детей не занимались».
Под этим текстом стоит около двадцати подписей разных государственных чинов! Несомненно, что у человека должны быть твёрдые, именно твёрдые надежды на благополучное личное будущее.
Не находите, дорогой читатель, какие же удивительные жили люди!
Ещё один документ, и хочется привести его в полном объёме, да он чрезвычайно длинный. Хочется, читатель, чтобы вы вслушались в музыку слов, в которых глубочайшее уважение к учителю, к его нелёгкому труду. Ограничимся двумя существенными отрывками: «