Складни средневековой, да и более поздней Руси-России, поясняют нам толковые словари, «могли являться путными, то есть их брали с собой в дорогу (в путь), на богомолье, в поход; некоторые многостворчатые складни так и назывались – походные…» Дорогой, походом, знаете, может быть и целая жизнь. А сама жизнь может стать неустанным духовным поиском. А поиск – это неизменно творчество. Валентина Сидоренко в прошлом много и интересно работала в прозе, создавая не рядового порядка повести, и вот теперь в дороге своей жизни она нашла себя ещё и как поэт. Это интересно; обычно от стихов уходят в прозу. Смеем предположить: если бы Пушкин пожил ещё, да пожил бы многонько, то он опередил бы аж самого Льва Толстого: высококлассные – но уже пушкинские – эпопеи были бы явлены русской литературе и миру раньше на два-три десятилетия, в том числе об эпохе Наполеоновских войн или о декабристах с Сибирью и возвращением их. Впрочем, известно, что сослагательного наклонения в истории – и в истории литературы, разумеется, в том числе – нет и быть, слава Богу, не может.
Мы обратились к сослагательному наклонению и предположению только потому, чтобы отчётливее понять и увидеть проблематику отхода интересного, рядом с нами живущего писателя от прозы, которая по преимуществу является стихией ума, и перехода его в поэзию, которая, по сути, выражает собою стихию чувств. И это не праздный интерес, если задать вопрос и попытаться на него ответить: почему Валентина Сидоренко не смогла работать в прозе? Не говорим «не захотела», потому что истинному таланту, как, к примеру, дождю или снегу, не дано хотеть в полной и безоговорочной мере, как, где и когда явить себя. Талант, как дождь или снег, явление природное. И, разумеется, стихийное, не очень-то подвластное обстоятельствам. Но стихия сама по себе не является: для её зарождения, развития и последующего проявления в мире нужны предпосылки, некое предначалье силы её.
Что явилось предначальем рождения поэта Валентины Сидоренко? Почему она не смогла работать в прозе и на протяжении уже многих лет издаёт поэтические книги?
Наиболее ясный ответ в книге «Складень»: причина – боль.
Боль большая, сложная и, похоже, свычная.
И она, боль её, в книге – стихия, явление природное, кажется, неодолимое уже и самим автором. Нерв боли, следует отметить, отчётлив и в прозе Валентины Сидоренко, но в её нынешнем творчестве, в поэтическом, он уже как раскалённые уголья, на которых стоит голыми ступнями поэт. Стихия чувств захватила и одолела душу! Но одолела в значении очаровала, пленила, повлекла за собой. Собственное страдание, возможно, стало культом (что, не будем скрывать, настораживает и печалит).
В «Складне» есть сюжет вполне романный: в меру сложный, кажется, спиралевидный, в данном случае, с периодическими возвращениями к болевым точкам страдания, но уже на новом витке развития и души, и мысли. Сюжет с ответвлениями, что можно отнести к канонам классического романа. Современная романистика, к слову, в большинстве своём по сюжету однолинейна, вроде как побаивается шагнуть в сторону, чтобы посмотреть, а что там; боится изгибов, поворотов, вставных новелл или даже повестей: зачем-де осложнять себе жизнь!
Есть в «Складне» главный герой, разумеется, лирический. Но он многоаспектный, даже многоликий, если хотите, поэтому не совсем к нему подходит формула из классического литературоведения лирический герой, которую обычно применяют к одному конкретному стихотворению или небольшому циклу стихов. «Складень», повторимся, целый роман, состоящий, правда, из отдельных и по преимуществу вполне самостоятельных стихотворений. Герой «Складня» подвержен колебаниям, сомнениям, порывам, унынию, озарению, радости, печали – всему бытийному многообразию явлений жизни с человечьей силой и немочью. Право, не намного преувеличим, если условно назовём его – Поэт!
«Не рыдай мене, Мати»,
Не рыдай мене, Мати,
Не рыдай, не рыдай, не рыдай…
В вражьих смертных объятьях,
В вражьих смертных объятьях
Русской кровью исходит мой край…
Это первые строки «Складня», и вы – уже в действии, в страстях, а то и на угольях вместе с Поэтом, душа которого в плаче. Вместе с Поэтом мы входим в библейские истории и заворожённо слышим:
И падая ниц, и вздымая как прах,
Пласталась блудница в песках, как в снегах,
И стыла в пустыне Мария…
И – молитвы, молитвы, преисполненные древлерусским плачем. На Байкале оказывается ли Поэт, в одиночестве ли у иконы, с прихожанами ли в храме, на улицах ли селений и во множестве других житейских проявлениях, он помнит и просит:
…Ты в битвах и войнах на свете возрос,
Ты внуком был Божьим и Спасом планеты,
Мечом в силе Отчей, неистовый росс,
К истокам родимым, молитвой согретым,
Вернись, как литовка на зрелый покос, –
Калёною сталью и песней распетой…
В книге четырнадцать глав, и их названия весьма красноречиво отображают путь развития главного героя – Поэта – гражданина современной, ещё говорят, новой России, такой разнообразной и нередко удручающе непоследовательной, противоречивой в своих проявлениях и устремлениях, но – ежели Родина она наша, как же нам быть? Каждый, видимо, решает сам. Поэт – решил, определился!
Первая глава «Складень» – точно бы напутствие направляющемуся в дорогу, в дорогу жизни, судьбы, познания. Главный герой сетует, обращаясь к Богу:
…Близких не было…
Эти ушли
По дороге проторенно-белой,
В глубь мирскую житейской земли.
Уходили они, величаясь
Алчным знанием, сытью земной…
Я лампадами иван-чая
Устилала им путь отходной.
Я вернуться их не упросила –
Не услышать им плачей моих,
Но помянников крестная сила
Имена вековечает их!
Вторая – «Великое стояние» – это не остановка, это преодоление, это поиск источника сил, и поэтому неслучаен в самом начале главы несколько бунтарский посыл-выкрик трибуна:
Пока свеча пылает в храме
И не заброшен дом родной –
Не страшен зверь! И пентаграмме
Заслоном – русский наш устой!
Но снова – молитва, молитва, как итожение нового опыта и смысла, как упование:
Матерь-Владычица, свет Богородицы,
Встань над землёю своей,
Злых и мятежных и жертв их усобицы
Кроткой любовью согрей!
Сила – в молитве, но не в крике и кличе. Молитва – сила, а посему Поэту важно сказать нам:
Не будь ты пылью…
Будь ты почвой.
И, не гадая по руке,
Свой русский дом построишь прочно
На камне, а не на песке…
Домостроительство, поиск государствообразующих начал жизни – стержневая тема второй главы. Здесь неустанное и строгое обращение Поэта к истории России, к житиям святых, к Библии, к недавним временам кровавого распада и разрухи, к идее русской правды в русской крови. Но боль нарастает, уголья раздувает ветрами судьбы, и Поэт подходит к черте отчаяния:
Погибают глаголы в душе –
Птицы – вестники Божьего света.
Ни вопросов в душе, ни ответов.
Жизнь мертва, как шиши камышей!..
На том бы и действию романа-плача конец. Но Поэт – герой, а герой, по законам жанра, не может не действовать, и перед нами открываются новые картины бытия, но уже во вставном сюжете-ответвлении – поэме «Егорьевское стояние». Автор неторопливо повествует:
В те уже невозвратные годы,
Чтоб совсем уж с ума не сойти,
Надышавшись безумной свободы,
Мы искали возврата пути…
И это, кажется, уже звучит сама судьба, а судьба – это движение, развитие в какую-то из сторон, минуя распутья, а то и преграды.
В осенцы те случилось заехать
В край, заглохший, как камыши,
И, залатывая огрехи,
Как избушка осевшей души,
Я входила в притихшие сёла,
Я заросшие зрела поля.
Мыслям-думам моим невесёлым
Эхом вторила наша земля…
В полной неспешности и бессуетности, в традициях добротной русской прозы, ступает Поэт по земле. Встречает старца. Жалуется ему на жизнь, на громадный, стальной мегаполис, на порядки не народов, а инопланет, что «…радость светлая и удачи // Отошли от пределов Руси». Старец сказывает Поэту о прежней русской жизни, подытоживает:
В старой жизни один был изъян –
Сколь она ни была длинновата –
Вдосталь так и не нажилось…
А потом революции, бойни
На Гражданской, нечистой войне,
Комсомольцы на колокольне
Службу правили сатане… –
рассказывает старец и о своей, и страны судьбине.
После Великой Отечественной –
…подымали хозяйство с детьми…
Нас любили, и мы любили,
Как бывает на свете с людьми
Целомудренными, не лукавыми…
Напоследок Поэт поинтересовался именем старца.
Я Егорий! И в близком соседстве
Было принято называть
Всех Егоров в деревне Егорьево
Иль Егоршами, иль Егорушкой…
Минули годы –
…загнанным табуном,
Душу горечью ископытив,
Проскочили, и пыль за окном
Оседает под эхом событий,
Невысоких и мчавшихся жизни повдоль,
Своей дикостью оскорбивших…
Я одна прошагала земную юдоль,
Полусном-полужизнью забывшись!..
И случилось Поэту снова попасть в то село: