Воробьиный да враний неистовый крик
На колдобины вытолкнул вновь…
Село разорено, провалы разрушенной церкви, плетни завалились, единой живой души не видно. Могилы.
Боже, кто тут со смертной косой
Так прошёлся, что воздух здесь меркнет?!
Я кричала: «Ау, отзовитесь!
На погибшем кто есть корабле?»
Вышел лунь, нереальный, как витязь,
Ноги шаркают по земле.
Встал согбенно, на сук опираясь,
Взгляд пытливый спокоен и смел…
Синих искр голубиная стая
Из очей вылетает в предел.
«Здесь народ жил, – спросила я. – Где он?
Был он духом высок и велик,
Он веками слагался, и демон
Осквернить не сумел его лик!
Защитив племена и народы,
Он освоил несметную ширь
Здесь, под небом суровой свободы,
Что издревле зовётся Сибирь…»
Старец отвечал неторопко и просто, прорывая негулкую тишь:
«Я хранитель разрух и погостов
И живу здесь неслышно, как мышь.
Не забыла ты первой той встречи,
Её ради вернулась сюда…
Ждал тебя я все зимы и лета,
Не считая ломот и простуд!..
Тебя привёл Господь недаром –
Душа до раннего утра
Последним вызреет пожаром!
И я к Создателю вернусь.
А ты запомни слогом мерным
И, вызубрив всё наизусть,
По буквам передай неверным:
Свои Устои Мать-земля
Слагала долгими веками,
Так росы в вешние поля,
Чтоб напитать их, истекают.
И без законов не стоит
Земля. И ничего не стоит!
Она уйдёт, как в море кит,
В пучину ада без устоев!..»
Былинный дух, былинный слог заветов и обетов!
И заканчивает старец:
«…Теперь прощай,
А я пойду готовить душу
В намоленный свой, бедный рай –
Я клятвы Богу не нарушил.
Я не покинул край отца,
Погост родимых я не бросил,
И милосердием Творца
Была дарована мне осень…»
И необыкновенная, чародейственная картина распахнулась перед нами, гармонируя и с былинами, и с Пушкиным, и с Лермонтовым, и с русскими народными сказками: старец –
…уходил в землю главою,
Холмами горбилась спина,
Над его белой головою
Кружился вран, как сатана!
Но странный свет, как у святых,
Над ним сливался с осенцами,
И сойки скорыми гонцами
О переходе в мир иных
На редкость праведной души
Леса и сопки огласили,
И столп живой алмазной пыли
Юдоль земную разрешил…
И тут же из былины, из сказки – в мир реальный:
Теперь хожу за поворот,
Гляжу на рваный купол церкви.
Над ним уже который год
И днём и ночью свет не меркнет!..
Воистину: и днём и ночью свет не меркнет! И Поэт верит, и автор верит, и мы, читатели, ему поверили, что и днём и ночью свет не меркнет. Как это важно! Через преодоление человек находит источник силы. Поэт тяжко, но отступил-таки от черты отчаяния и позвал нас с собой.
Следующие главы – «Святцы», «Земной поклон», «Думы», «Свете тихие…», «Материнские песни» – пристани радостей и печалей, отдыха и сборов, молитв и – песней, праздников. Сюжет тот же – Поэт в дороге. Но если в дороге, мы уже говорили – значит, в развитии. Вот Поэт перед нами в отраде мелочей, любований, невинных утех:
Как я люблю предчувствие начал,
Канун волнует более, чем праздник.
Совсем недавно вепрем проскакал,
Сугроб взметая, хиус – злой проказник…
А вот Поэт в предчувствиях:
Медлит свет. Ржаная ржавь уныло
Оголяет тихие леса,
Дым из труб, как голубь сизокрылый,
В серые взлетает небеса.
И глазами древними крестьянок
Глядя на Саяны и поля,
Слышу я, как с самых спозаранок
Всё быстрее вертится Земля…
И мы – затаены, и мы – чего-то ждём, всматриваясь, вслушиваясь.
Поэт говорит с нами:
Счастье – крошечный тот полустанок,
Сенокосов ромашковый цвет,
Где мы вскакивали спозаранок
Помахать электричке вослед.
И капель земляники, смородины
Красной – заводи на берегах…
Что незыблемо в слове «Родина»
Уложилось и светит в веках!
Поэт тих-тих, да вдруг – звонит слогом и вскликом, словно сзывая нас, таких разных, разнопёрых, но побольше, побольше чтоб возле него собралось, хочет:
Разве можно насладиться
Крепким говорком?
Как же так – наговориться
Русским языком!..
И сколько ещё таких же дивных происшествий-открытий приключается с Поэтом, а следом – и с нами! Сколько на страницах слов высокой эмоциональной красоты! Но и здесь – плачи:
Мои окна заплачут зарёю…
И прошедшая ночь не обман…
Луч как ястреб мелькнул за горою,
А потом всё туман и туман…
Однако Поэт уже знает, что –
…не бывает ни рано, ни поздно,
Сослагательных «бы» не бывает…
Предназначенно вызреют звёзды,
В точный срок ветер листья срывает…
Поэт мудр; это его думы, а думы свойственны мудрецам. А мудрыми, бывает, можно стать после долгой дороги.
В «Свете тихие…» уютно расположился удивительный стих – главка, вставная, можно сказать (и не ошибёмся!), новелла. Его (или её, новеллу!) невозможно пересказать, переложить на язык прозы – ей-богу! – текст сей надо вдохнуть в себя, как аромат:
Но строк моих никто не сбережёт
И не заплачет над моею болью,
И всё, что жгло и пламенело кровью,
В сырую землю навсегда уйдёт.
Но мой потомок, проходя в ночи
По вешним травам легкокрылой тенью,
Воззрит на несказанное свеченье
Под кроною и горько помолчит,
Чуть приклонивши резвые колени.
Мою любовь прочтёт он по воде,
По млечному сиянью над дорогой,
Над ковылём, ракитою убогой,
Под кровлей, у колодца – и везде,
Где я просила милости у Бога.
И плачи мои, словно бы свои,
Он повторит от слова и до слова,
И затрепещут в песне соловьи,
И всё на свете повторится снова.
Возможно, это плач плачей, как есть Песнь песней. Впрочем, не надо определений и величаний, когда видно – сделано душой для души другого.
В «Материнских песнях» Поэт строг, порой нещаден, если женщина, мать на поругание, если дитя брошено, без пригляда осталось. Разворачиваются и разветвляются сюжеты судеб:
И стоят они – матери с жёнами,
Сёстры в духе и сёстры по крови,
По Руси всей свечами зажжёнными,
Преисполнены горькой любовью…
Ой вы женщины русской России,
вражью силу сломив на века,
Ни о чём вы Творца не просили,
О спасении лишь мужика,
Своего, безнадёжно-родного,
Заплутавшего в дебрях живых,
Полумёртвого-полуживого,
Потерявшего честь, как обнову,
Как ключи на дорогах земных…
И «Заговор» драгоценной короной в алмазах слов венчает эту главу:
…Мой росточек дочь,
Крепкой будь.
Кровью и судьбой
Русской женщины
Пролагает мать
Тебе добрый путь!
Последующие главы «Жили-были», «Истоки», «Одинокие окна», «Осенцы», «Старые письма», «Последний разговор» – собрание сюжетов и картин, для которых славно подошло бы название, взятое из «Жили-были», – простая повесть.
Но простота, бесхитростность, однако, здесь всюду кажущиеся, обманчивые. За этой простотой и скрытно и прямо являющий себя несладкий опыт большой и деятельностной жизни, и он минутами прорывается отчаянием: нам не понять уже друг друга; или вдруг – мазок тёмной итоговой черты:
Уже любви нет, но осталась нежность
В глубинах отцветающей души.
Она в остатке уходящей жизни
Из глуби вынет писанное кровью,
Как мы любили милую Отчизну,
А в ней друг друга смертною любовью…
Такая простая непростая повесть.
Здесь тоже всюду плач, но плач тихими слезами, наверное, искушённой смиренности; проблесками – плач слезами счастья или же светлой грусти по давно ушедшему, так и несостоявшемуся счастью:
И всё пронеслось, пролетело, опало,
Как в грозы осенние листопад.
Всего побывало, казалось – всё мало!..
А ныне на небо вгляну невпопад,
Увижу, как луч запоздалого солнца
Короной зажжёт на берёзе листву,
И плачу дитём в крестовину оконца,
И большего счастья изведать не рвусь…
Тональность разлита минорная, осенняя. Но – хорошо, очень хорошо.
Похоже, закончились витки спирали, повороты, а потому Поэт, герой романа-плача, здесь всюду зрелый, чуткий, внимательный, светло-одинокий, никуда не спешит и никого не торопит.
Книга в наших руках на предпоследних страницах, и образ Поэта видится логично законченным, даже округлым; а округлость формы лица, к слову, даже подчёркивается в нескольких стихах.
Ах осень, осень! Горьких лет,
Падений шумных без побед
Ты одинокая подруга.
Как сокол, ввысь летит упруго
И златом блещет пегий лист!..
MEMENTO MORI
Так называется последняя глава «Складня» – да, помни о смерти.
Сюжеты и сцепки картин о главном для каждого человека, о том, от чего не увернёшься, как ни уворачивайся и ни хитри, от чего не откупишься никакими деньгами и златами.