Духов день. Звонят в Иркутске
Всех церквей колокола…
Я в плечо его плакал, за охапку рублей
я прочёл в кабаках его книжки Рабле;
на последний червонец, с предпоследней треской,
я в кафушках его пропитался тоской –
и качает меня, и несёт в никуда
заводская бурда, городская беда…
Кто-то тебя называет сибирской столицей,
Серединой земли и туристской Меккой…
А мне не гордиться, мне бы к тебе прислониться,
Город мой, как человек к человеку…
Иркутск, мой учитель, спаситель и брат,
Будь свят неизменно, вовеки будь свят!
Плывут и плывут прибайкальские шири,
Саянские горы синеют вдали.
Нас встретит столица таёжной Сибири –
Любимый Иркутск – середина земли…
Всё течёт. А в Ангаре зелёной
Город сам себя не узнаёт.
И ушедшим солнцем ослеплённый,
Мыкается в небе самолёт…
Не улочка – скорее рана, шрам…
На мраморных ступенях телеграфа
Я вижу в осени иркутской некий шарм
Высокого, но спившегося графа…
…Был город днём продымленным и грязным,
А что теперь случилось – не пойму…
Почему над Иркутском бушуют невзгоды?
Здесь почти как в Бермудах – опасно летать.
Хоть целебны Байкала чистейшие воды,
Но здоровье и жизнь как в тисках непогоды,
И злой рок подгоняет быстрей умирать…
Прямые тополя. Звезда. Кривые клёны.
Родных до слёз земли и неба по клочку.
Пред родиной стою коленопреклонённый,
Молясь на нищету заборов и лачуг…
Разгар весны. Потеет населенье,
всё той же рыбой тычась в тот же лёд.
Здесь пьяницы бормочут за углом
и бродят неопрятные солдаты,
и рвётся к небу хохот из палаты,
где сумасшедший бреется стеклом…
Проникаю несуетным взглядом
В тот Иркутск, где не будет меня…
С нестареющей церковью рядом
Пробегают трамваи, звеня.
А над ней, в поднебесье взмывая,
Как в былые, мои, времена,
Мельтешит голубиная стая –
Слава богу, сыта и вольна…
Смотрите: кажется, получилась маленькая поэма, слепилось коллективное я об Иркутске в хоре отточенных голосов, преодолевших годы и расстояния, через страницы под одной обложкой духовно слитых вместе восторгом и отчаянием, надеждой и погибелью, – жизнью как она есть. И вчитываясь в строки о нём, и всматриваясь в него наяву, и вспоминая сны о нём, понимаешь: Иркутск – совершенно невозможный город. О том и пропели нам, как каждому смоглось, поэты – чувствоведы и провидцы человечества.
Но снова повторяю: мало, мало стихов об Иркутске. Мало и плохих, и хороших, и разных, и не очень разных. А что, можете спросить, тебе, собственно говоря, ещё надобно, старче? Могу ответить: мне нужно больше жизни – движений, звуков, запахов, шёпотов, криков, глаз, восторгов, ненависти, огня, воды, золота, тлена, красоты, уродства – всего-всего изо всех вселенных под названием человеки – твари Божьи. Той жизни, в которой любовь и ненависть, наивность и мудрость, святость и грех, непогода и погожесть, вечность и миг – всяческое и всевозможное и даже невозможное повиты и повенчаны Судьбой.
Какое крепкое искусство
Пилить лихие кружева!
В старинном городе Иркутске
Улыбка Мастера жива.
Так пожелаем Иркутску и всем нам, чтобы улыбка Мастера была жива на улицах и в домах, поколе жив Иркутск.
Скифотворения о скифотворении
А что, Владимир Скиф нахулиганил, наскифотворничал в своей новой книге «Скифотворения» (Иркутск, 2014), и мы – туда же!
Он сотворил себя, чтобы посягнуть даже на само солнце:
Поймаю солнце,
как мотылька,
и засушу на память.
И тогда же, девятнадцатилетним, он нам доходчиво разъяснил:
У каждой упавшей звезды
есть своя ёлка.
И в пятьдесят годков не успокоился, уча нас, растолковывая:
Мощнокрылое солнце,
как мельница,
машет крыльями лучей,
мелет звёздную муку,
а Господь
выпекает Вселенную.
Он даже самого себя принялся учить – во вступительной части «Скифотворений» «Диалог с самим собой»:
– …Почему «Скифотворения»?
– В книге опубликованы не просто стихотворения, а мои стихотворения, творения Скифа, то есть скифотворения.
– Тогда это открытие нового жанра, что ли?
– Не совсем так. Это, конечно, стихи, а не проза, но это ещё и моя поэтическая лаборатория, где выпекались новые поэтические формы. Допустим, стихи с рифмами не в конце строки, а в начале… или стихи, где по звучанию совпадает концовка предыдущей строки с началом следующей… или стихи со сквозным прорифмовыванием… Правда, стихи такого порядка писали и другие поэты, допустим, Борис Пастернак…
– А графическое стихотворение – это что такое?
– Графические стихи – не моё изобретение, такие стихи писали и другие поэты, например Андрей Вознесенский. У меня в книге их несколько. Сочинять или рисовать графические стихи не так-то просто…
– Теперь рассказывай про звуковые стихи. Как их понимать?
– Это стихи, в которых очень много близких по звучанию слов. Я как-то своему внуку Лёне прочёл подобные стихи, он тут же назвал их звуковичками… Как точны дети в языке!..
– Любопытно! А какова сверхзадача подобного творчества?
– А она обязательна – эта твоя сверхзадача?.. Мне всегда нравилось экспериментировать, искать что-то новое, неожиданное. Это было предельно интересно прежде всего мне самому. А если это станет интересно и читателю, то сверхзадача выполнена… Стихи живут своей, им подаренной жизнью…
Но вначале, перефразируя самого Владимира Скифа, – поэт живёт своей, ему подаренной жизнью. И этой жизнью он творит свою судьбу, а судьба помогает творить стихи, а стихи – судьбу. Круговорот круговоротов, движение движений, в которых даже –
Солнце выпало
из гнезда рассвета.
А также –
И стол, и стулья безобразны
в своём немыслимом
спокойствии,
в своём железном средоточье
не подчиняться мне…
Они устали
и мне сказали: – Помолчи!
И невозможно оспорить слова из «Диалога с самим собой»:
Наверно, в каждом поэте, в каждой книге живёт определённая тайна. Без тайны и таинственности нет поэзии. Вся поэзия – это великая тайна.
Владимир Скиф не простой человек и не простой поэт. Недаром, видимо, он время от времени может позволить себе сказать:
Сижу на вражеском пиру
или на дружеской пирушке?!
Мои собратья по перу,
наполним ядом наши кружки!
Или – ещё крепче:
От моего дома
во все стороны
расходятся
тернистые пути.
Иду по терниям,
несу венок терновый,
колючки мне царапают лицо.
За что? За что?
За опиум рассвета.
За что? За что?
За опус на столе.
За что? За что?
За вихри поцелуев.
За что? За что?
За музыку души…
Да, жди от людей, что они поблагодарят тебя за творчество! А если ты ещё и счастлив, поэт!
О нём невозможно сказать: он вот такой человек или вот такой он поэт. Он – тайна. Он тайна даже, кажется, для самого себя:
Ищу кого-то,
входит кто-то…
Но этот
кто-то
был не тот.
Он всюду ищет
не кого-то
и не находит никого.
Кого-то, кто-то, не тот, а кто – тот? Может быть, отгадка здесь:
Вчера колибри
маленький
разбился:
ему какой-то
попугай-завистник
осенней ночью
крылья подменил…
Попугай-завистник – хотя и ещё одна загадка, но мы всецело переходим на сторону поэта, потому что поэты так ранимы, потому что они живут музыкой души.