кусками теста для выпечки хлеба (потом записал я в дневнике) и ослабленно-тихо, но взволнованно:
– Приехал один герой впервые в своей жизни в глухое таёжное село и таких там людей увидел, таких людей, что и сам захотел стать таким же и жить там…
Закончил Валентин Григорьевич так, вытянувшись ко мне через головы:
– А роман свой не надо называть «Домом»: есть уже такой роман в русской литературе – у Фёдора Абрамова. Не тягайся с классиком – своё ладь…
В общем, приняли меня в союз будь здоров как. Тот беспокойный поэт, к слову, первым подошёл и поздравил. Поэт-то он, кстати, хороший, настоящий, только вот революционер неисправимый, завзятый охотник сплеча рубануть.
Я тогда с трудом пробился к Валентину Григорьевичу – возле него в расшаркиваниях и нашёптываниях тёрся и выгибался разнопёрый литературный люд. Поблагодарил его. Он пожал мою руку, ничего не ответил, но – подмигнул, с этакой, знаете, насмешливой заговорщической хитринкой: мол, не дрейфь, парень.
Потом мы с Валентином Григорьевичем несколько лет заседали в правлении нашего Иркутского регионального отделения Союза писателей, перезванивались, обменивались письмами, случайно сталкивались на улицах Иркутска, видались разок-другой в Москве.
Чему я научился у него? Вере в то, что Россия, и упавшая, и растерявшаяся, и растерявшая немало своих драгоценностей в последнее столетие, всё одно сияет. Сияет! Он и праздник такой с губернатором и владыкой учинил в Сибири – «Сияние России». Надо бы размахнуть его на всю Россию-матушку.
Что в Распутине вам кажется знаковым для него самого, для времени, в котором он жил, для народа, чью душу просвещал и у которого учился?
В прошлом году отмечалось тысячелетие преставления великого равноапостольного князя Владимира, крестителя Руси, и в этот же год ушёл от нас Валентин Распутин. Какое-то, почувствовал я тогда, указующее, что ли, совпадение. Словно бы совпало для того, чтобы мы о чём-то важном для нас всех, но покамест призакрытом, полуосвещённом, призадумались.
Мне представляется, что две эти личности в русской истории сопоставимы друг с другом. Нет, не равнозначны, конечно же, но именно сопоставимы друг с другом по значимому и лично для себя, и для людей многих и многих деянию, совершённому и повершённому каждым и по-своему. Князь Владимир, радея о единстве и преуспеянии молодого, ещё весьма и весьма шаткого государства своего, и силой, и уговором, и собственным примером стал собирать людей и скреплять их друг к дружке верой, именем Христовым. А сибирский писатель Валентин Распутин, через века, в наших сумбурных и смутных восьмидесятых и девяностых и даже ещё в нулевых, собирал по крохам эту веру для людей в своих выступлениях, в своей публицистике, в прозе, в своих хождениях по мукам во властные дома, чтобы выпросить чего-нибудь для русской литературы, для духовного просвещения. Уверен, если бы не Валентин Распутин тогда – неведомо, куда бы пошатнулась и побрела Россия.
Коротенько давайте вспомним, что то была за эпоха – разброд в мыслях, в делах, и личных, и государственных, какая-то поголовная безнадёга. Церковь ещё только-только ожила, выдающихся людей, проповедников, ораторов или людей пишущих из своей среды ещё не выдвинула, по крайней мере таких, к каким прислушивалась бы вся страна. А к Валентину Распутину, несмотря на разброд, всё же прислушивались, слушали его. А о чём он неустанно и ярко, часом яростно говорил и писал? Позвольте, зачитаю:
Родина – это прежде всего духовная земля, в которой соединяются прошлое и будущее твоего народа, а уж потом «территория»… Нельзя представить Родину без Троице-Сергиевой Лавры, Оптиной пустыни, Валаама, без поля Куликова и Бородинского поля, без многочисленных полей Великой Отечественной… Родина больше нас. Сильней нас. Добрей нас. Сегодня ее судьба вручена нам – будем же ее достойны… В грязном мире, который представляет из себя сегодня Россия, сохранить в чистоте и святости нашу веру чрезвычайно трудно. Нет такого монастыря, нет такого заповедника, где бы можно было отгородиться от «мира». Но у русского человека не остаётся больше другой опоры, возле которой он мог бы укрепиться духом и очиститься от скверны, кроме православия. Всё остальное у него отняли или он промотал. Не дай бог сдать это последнее!
Воистину: Не дай бог сдать это последнее! Скажите, кто ещё в современной России с такой мощью убедительности, страстности – да что там! – с непримиримостью протопоповой – спасал от поругания Родину, будировал людей к вере, к идеалам предков? Виктор Астафьев? Нет, он бился с не меньшей страстностью и непримиримостью, но на иных мировоззренческих полях. Кто ещё из писателей? А может, кто-нибудь из политиков (хм, смешно, конечно же!)? Не знаю. Если знаете – подскажите, пожалуйста.
Теперь чуток полегче нам. Народ мало-помалу потянулся к Храму, облагообразился, что ли, утишился душой. Люди стали различать в ещё смутном, но предрассветном воздухе дорогу к духовной земле. А первым в новой России духовным поводырём нашим был Валентин Распутин.
Познакомьте нас с собой как с писателем. О чём вы пишете и почему, каково ваше сообщение миру? Сколько книг вышло из-под вашего пера?
Литератора можно понять и узнать, только прочитав его книги, рукописи. Ужас нынешних дней для пишущего – нет как нет читателей. И сколько бы книг не вышло из-под пера – всё одно остаётся оно – творчество – под спудом.
Печально, печально: не учат детей читать ни дома, ни в школе, а в вузе о поэзии и прозе и помина нет. Что делать? – извечный русский вопрос. Говорят, что в Париже раз в пять больше книжных магазинов, чем в Москве. В Иркутске – раз, два, три, не помню, затерялся ли где бедолага четвёртый. Что делать? – постылый русский вопрос.
Как случилось, что вы стали заниматься литературой? Когда начали писать?
Записи – как затеси – веду всю мою жизнь, кажется, лет с пяти. А зачем – не знаю. По крайней мере, в писатели не рвался, не рвусь, потому что вызнал своим горбом вот что. Слушайте: писатель – это звание, лично для меня приравненное к званию герой. А героем не становятся по желанию. Герой – это о-го-го! В общем, думайте что хотите.
Православная литература – это что? Действительно ли это неправомочное словосочетание, ибо есть только литература и нелитература?
Православная литература – это литература. А литература – это философствование образами. А философствование – это поиск истины. А истина – это… это, думаю, нечто такое большее, чем правда и добро вместе взятые.
Есть ощущение, что это некие параллельные миры: литература и православие. Они в ком-то пересекаются, в ком-то отторгаются, в ком-то совмещаются до неразличения. Как правило, представители этих миров хорошо ориентируются только в своём пространстве, и это нормально, ибо человек ограничен. Наверное, надо стремиться преодолевать свою ограниченность, хотелось бы более полного и плотного общения ради взаимного обогащения.
Вы сказали хорошо, тонко. Спасибо за урок. Буду думать.
Кто ваши любимые писатели? Почему?
Любимых писателей было много у меня, но – когда-то тогда, тогда-тогда, кажется, в ранней молодости, теперь – ни одного (Валентин Распутин – иное). Но год от году растёт число не просто любимых, а обожаемых произведений, слов, речей. Над некоторыми страницами, над страницами о счастье и верности, я, случается, плачу. Но сладостными слезами покаявшегося и прощённого грешника. И потом сплю как младенец.
Кто такой Александр Донских?
Мечтатель, который когда-то умудрился сшить а-агромадные алые паруса, а корабля – увы, увы! – не смог построить. Вопрос жизни: что делать с парусами? Подарить кому-нибудь – хм, жалко. Продать – не умею торговать, да и опять-таки – жа-а-алко, жалко расставаться, душой вроде как сшился с ними. Завещать потомкам – глупо: опочию – выбросят на помойку, и правильно поступят: зачем моль разводить в доме, место занимать. Что посоветуете? Корабль, поднатужившись, всё же построить и-и-и – эх, под парусами, с ветерком, на зависть людям?! Но – куда и зачем?
Счастье – это что?
Счастье – это гармоничная и душевная жизнь твоя с частью. С частью чего-то целого, цельного, целостного. Но что значит часть? Значит, что без этой части целое уже не целое, а некая разорванность, неполнота, даже неценность.
Глядишь, какой-нибудь вознёсшийся в собственных фантазиях художник говорит обществу своим творчеством, а то и напрямки: «Да пошли вы!.. Я сам по себе. Я уникальный, я гениальный, а вы – винтики». И – пропал. Потому что – один. Или в кучке таких же непричастных гениев. Невостребованной частью живётся им, маленькой, колкой, как ёжик. Нет, не будем обижать ёжиков: после спячки они довольно общительные ребята. А что касаемо нас, человеков, то, уверен, нам нужно всю свою жизнь думать: частью чего я являюсь и частью чего я хотел бы быть.
Я люблю тебя, жизнь…
Беседа с губернатором Иркутской области С.Г. Левченко
Сергей Георгиевич, спасибо, что нашли время встретиться и поговорить.
Последний раз журнал «Сибирь» помещал интервью с губернатором Иркутской области лет шестнадцать назад. Тогда наш выдающийся писатель Валентин Григорьевич Распутин, 80-летие которого Россия отмечает в этом году, беседовал с губернатором Борисом Александровичем Говориным – о власти, о добре, о справедливости. Эти, что называется, вечные темы, несомненно, остаются востребованными и в настоящее время.
Валентин Григорьевич оценивал СССР с точки зрения преемственности «великого государства, имеющего тысячелетнюю историю», и уточнял в беседах с журналистом В. Кожемяко, что советская государственность – «органичное проявление национальной силы». Как вы думаете, происходит ли сейчас, по выражени