— В Петербурге тоже побываю, — продолжал тем временем Кеннет. — Вообще интересно, насколько города на Земле соответствуют своим здешним тезкам. Если судить по трехмеркам, Эдинбург совсем не похож на эти переборки и иллюминаторы, хотя, конечно, грязен до неимоверности и наполовину населен какими-то отбросами.
Никите оставалось только обреченно кивать. Он сто тысяч раз видел Питер на трехмерках. Он знал в нем каждый панельный дом, каждый проспект — но никогда не мог представить этот город в реальности. Каков асфальт на ощупь? Как пахнет Нева? Каково это — мчаться на катере навстречу ветру?.. Он не знал.
— Я пришлю тебе письмо из Питера, — сказал Кеннет.
— Не нужно.
— Почему?
— Просто не нужно.
Кеннет не понимал Никиту. Кеннет думал, что это возможно — полететь на Землю, потому что ему самому это удалось. Но перед Никитой в этот момент расстилалась такая скорбная темнота, что из глаз чуть ли не текли слезы. У него даже промелькнула мысль ударить шотландца — просто так, для собственного успокоения, но он передумал. Кеннет ни при чем.
Кеннет уехал через два дня, на прощанье сказав Никите:
— Будешь на Земле, заезжай в гости.
Он так и не понял, что его слова — издевка и не более того.
Для Никиты эти два дня стали неким переосмыслением происходящего. Он впервые в жизни общался с человеком, который уезжал на Землю. Какой-то детали не хватало, пазл чуть-чуть не сходился. И потому сразу после отбытия Кеннета Никита пошел искать Кирилла.
Кирилл был у себя в комнате. Он лежал на кровати и играл в трехмерную стрелялку, лениво, без азарта, фальшиво насвистывая незнакомую Никите мелодию.
— Открыто, — крикнул он в ответ на звонок.
— Привет, — поздоровался Никита, войдя.
— Привет. — Кирилл отложил пульт в сторону. — Как дела?
— Нормально.
— С чем пожаловал?
Никита присел на край кровати.
— Кирилл, расскажи мне про Питер.
Тот нахмурился.
— Про что рассказать? Вы тут, на станции, лучше нас его знаете.
— Нет, — сказал Никита, — расскажи мне про настоящий Питер. Ну, например, каково это — идти по Рыбацкому проспекту вдоль Невы?
Кирилл улыбнулся.
— Да так. Идешь, не слишком чисто, трубы заводские вдали.
— Ну вот, — сказал Никита, — про это и рассказывай.
Кирилл покачал головой.
— Знаешь, в воспоминаниях Льва Толстого был такой эпизод: его старший брат, кажется, придумал игру, одним из условий которой было встать в угол и не думать о белом медведе. В общем, когда ты становишься в угол с твердым намерением не думать о белом медведе, ты понимаешь, что ты ни о чем, кроме белого медведя, думать не можешь. Так и здесь: расскажи что-нибудь о Питере. Я знаю Питер вдоль и поперек, но именно сейчас ничего толком не могу придумать и рассказать.
— Сложно.
— Считай, что я психолог. Недоучившийся, правда.
— А-а-а.
Никита недолюбливал психологов. В основном они пытались избавить пациентов от проблем, которые сами же предварительно и выдумывали.
— Я не пытаюсь тебя лечить, — заметил Кирилл, видимо, распознав выражение лица Никиты. — Ты задал вопрос, я пытаюсь оправдать то, что не могу толком на него ответить.
— А если я буду задавать более конкретные вопросы?
— Видимо, я смогу найти ответы.
— Опиши, как пахнет Нева.
Кирилл усмехнулся.
— Ты никогда, наверное, не нюхал стоялую воду. Нева, конечно, течет, а не стоит, но все равно пахнет застоем, водорослями, гнилью, железом. Но при этом — ты не поверишь — это самый прекрасный запах в мире.
Никита и в самом деле не мог понять.
— Почему прекрасный?
— Трудно объяснить. В Питере пахнет грязью и чайками. И камнями. И соснами, если поехать на залив. И топливом — от кораблей. И все равно это прекрасный запах.
Никита посмотрел в окно. Ржавый марсианский пейзаж простирался до самого горизонта.
— А где ты жил в Петербурге? В Кудрово? В Заневке?
Кирилл усмехнулся. Потом подумал немного, точно сочиняя ответ, изобретая его. Потом сказал:
— Ладно. Пусть будет революция.
— Что?
— Боюсь, я тебя разочарую, — ответил Кирилл. — Я жил почти в самом центре, на Казанской улице, около Невского проспекта.
Никита удивился: он не знал, что в Санкт-Петербурге есть такая улица. На станции ее не было.
— Где это?
— Неподалеку от Казанского собора, между Мойкой и каналом Грибоедова.
— Но… но в Питере нет таких мест!..
Кирилл рассмеялся.
— Никита, — сказал он, — ты себе не представляешь, как фильтруется информация, поступающая на марсианские станции. Я уверен, что ты видишь Петербург как совокупность Кудрово, Красной Зари и какой-нибудь Петро-Славянки. Примерно по этой схеме построена станция. Все, что за пределами, — не существует. На деле это не так. На деле Питер значительно больше и красивее. В нем есть центральная часть — Васильевский остров, его прекрасная Стрелка и Ростральные колонны-маяки, есть Дворцовая площадь с Александровской колонной, выполненной из цельного куска гранита, есть Эрмитаж — великолепный музей изобразительного искусства, обладающий богатейшей в мире коллекцией. Санкт-Петербург прекрасен, поверь.
Никита покачал головой.
— Но я читал в путеводителях, справочниках, я видел карты…
— Я же говорю: фильтр. Все, что поступает сюда, тщательно проверяется и дорабатывается. Вы думаете, что здесь лучше. Вы думаете, что на Земле люди ютятся в серых коробках и перемещаются между крошечной стандартной квартиркой и рабочим местом у станка. Это не так. На Земле живут миллиарды человек, и живут очень по-разному.
— Если там так хорошо, что же ты приехал сюда?
— Мне стало интересно, как живут тут. Вам ведь интересно, как живут там.
Никита поднялся.
— Ты говоришь странные вещи, Кирилл, мне трудно в них поверить. И… почему ты мне это рассказываешь?
— Может, я сюда приехал для того, чтобы кому-нибудь рассказать. Не только тебе.
Кирилл тоже встал, взял со стула сумку, вынул портативный носитель.
— У тебя есть с собой?
— Да, — Никита достал примерно такой же.
— Я перепишу тебе трехмерку Санкт-Петербурга, посмотришь.
— У нас в библиотеке…
— У вас в библиотеке — чушь собачья.
Завершив транзакцию, Кирилл вернул носитель Никите.
— Посмотри.
— Хорошо.
От Кирилла Никита ушел в смешанных чувствах. Землянин нес какую-то галиматью, противоречащую тому, что Никита знал о Санкт-Петербурге, — а он знал о нем все.
Над дверью в кабинет Николая Ивановича светилась красная лампочка: начальник был занят. Никита не обратил на это внимания — он настоятельно жал кнопку запроса, пока секретарь, холодная дама лет сорока по имени Анна, не сказала:
— Никита, вы, если честно, ведете себя несколько нагло. Николай Иванович очень занят и отключил доступ. Когда вы тут топчетесь, только мне мешаете, более ничего.
Никита повернулся к Анне с мольбой в глазах.
— Анна, я все… я все что угодно сделаю, только мне очень нужно с ним поговорить, очень нужно.
По взгляду Анны было прекрасно понятно, что ничего хорошего ждать от нее не следует, но в этот момент красный огонек сменился зеленым, и из кабинета за спиной Никиты появился Николай Иванович.
— Гм, Никита, вы ко мне? — спросил начальник.
— Да.
— Только быстро, у меня максимум минут десять, — и Николай Иванович вернулся в кабинет, оставив переборку открытой.
Никита прошел следом и положил на стол Николая Ивановича носитель.
— Посмотрите.
— Что это?
— Просто включите, это трехмерка.
Николай Иванович пожал плечами и воткнул носитель в проектор. Через секунду они оказались на огромной площади посреди города. Они стояли около высокой колонны с ангелом наверху, с одной стороны, через дорогу, простиралась зеленая зона, остальные три стороны закрывали красивые здания, ухоженные, отреставрированные, с парадными фасадами. Николай Иванович тут же отключил трехмерку.
— Где вы это взяли?
— Мне дали.
— Землянин, — протянул Николай Иванович, — точно.
— Это правда?
Николай Иванович посмотрел на Никиту.
— Нет, — сказал он, но по его тону Никита все понял.
— Вы врали нам, — сказал он, — и врете теперь. Я понимаю, это чтобы мы знали, что живем в лучшем мире. Нам все равно хочется на Землю, просто из любопытства, но мы хотя бы не завидуем землянам. А если бы мы это знали — было бы еще хуже. Так?
Николай Иванович прошелся до двери и обратно, а потом сказал:
— Я не был на Земле сорок с лишним лет. Да, я видел Питер таким, каким его сейчас увидел ты, пусть и в трехмерке. И знаешь, нет ни секунды, когда бы я не мечтал туда вернуться. Но нельзя, не положено. Если ты когда-нибудь побываешь на Земле, ты уже не захочешь возвращаться. Знание — это зло.
— Я расскажу всем.
Николай Иванович покачал головой.
— Никому ты не расскажешь. Охрана! — громко добавил он.
Никита не знал, что стало с Кириллом. Собственно, он не знал даже, что стало с ним самим. Он никогда раньше не слышал о Дальних кордонах и, лишь попав сюда, понял, что ад существует. Граница обитаемой зоны, узел добычи полезных ископаемых. Место, откуда не возвращаются.
В его обязанности входил надзор за поступающими по конвейеру рудными вырезами, из которых впоследствии извлекали ценные вещества. В научную часть Никита не лез, поскольку ничего в ней не понимал.
Они провели какую-то ментальную коррекцию. По крайней мере, он помнил, как потерял сознание, затем очнулся — и с тех пор стал апатичен, безразличен к происходящему. Впрочем, на Дальних кордонах трудились только такие, как он. По своей воле сюда не ехал никто — а работников не хватало.
Раздался резкий звук, конвейер дернулся и остановился. Видимо, кусок породы опять попал в механизм, сработал предохранитель. Нужно идти очищать. Никита быстро облачился в скафандр и спустился на лифте вниз, на восемь этажей под землю, в шахту. Быстро добравшись до отправного механизма, он столь же легко нашел и устранил проблему. Действительно, кусок руды оказался в опасн