– Боже, смилуйся надо мною, грешным и недостойным! – взмолился он. – Что я перед этой женщиной? Ее заботы об украшении тела победили мои заботы об украшении души. Ты сподобил меня великой чести предстоять перед алтарем Твоим, а я не приношу Тебе в дар той душевной красоты, которой Ты от меня ищешь. Эта женщина честней меня. Она выполняет то, что обещала людям: украшает себя ради того, чтобы угодить им. А я? Я обещался служить Тебе, но по лености моей нарушил обет! Чем я оправдаюсь перед Тобой! На что могу надеяться? Только на Твое милосердие, Господи!
– Не сокрушайся так, владыко. – сказал я. – Эта блудница недостойна твоих слез. Провались она пропадом!
– Нет… – промолвил владыка Нонн. – Как ты можешь так говорить, Иоанн? Ведь она наша сестра. Хоть и заблудшая, но сестра. Так неужели она должна погибнуть? Господи, не погуби создание рук Твоих, но обрати ее к Себе, да славится в ней имя Твое святое, ибо для Тебя все возможно!
Поистине, хотя я уже второй десяток лет знаю владыку Нонна, иногда я все же не понимаю его. В самом деле, что ему до этой блудницы? Неужели ему невдомек, что для таких, как она, нет спасения? Или… Нет, этого не может быть! Что если мой владыка соблазнился красотой этой служительницы диавола?! И если это и впрямь так – будь она проклята!
На другое утро, в воскресенье, я спозаранку явился к владыке Нонну, чтобы вместе с ним вычитать утреннее правило. И по лицу епископа заметил: он чем-то взволнован. Впрочем, я не стал любопытствовать. Молитва – прежде всего. Вдобавок я слишком хорошо знал своего владыку. Если он сочтет нужным, то вскоре сам расскажет мне обо всем.
Так и случилось. Когда мы закончили молиться, владыка Нонн некоторое время молчал, словно о чем-то размышляя. А потом обратился ко мне:
– Ты веришь снам, брат Иаков? И правильно делаешь, что не веришь. Я и сам им не верю: верящий снам подобен бегущему за тенью. И все-таки, похоже, этот сон что-то предвещает…
– А что ты видел, владыко? – спросил я. Потому что был уверен: мой наставник ни за что не придал бы такого значения пустому сновидению. Но что же он все-таки видел?
– Мне снилось, что я стою у престола и служу литургию, – задумчиво промолвил владыка Нонн. – А возле меня вьется птица… голубка, смрадная и грязная до черноты. Она летала вокруг меня до тех пор, пока диакон не возгласил: «Оглашеннии, изыдите»[48]. Тогда она исчезла. Но когда я закончил службу и выходил из церкви, то вновь увидел у себя над головой эту птицу. Я схватил ее и бросил в купель. И вдруг она преобразилась: стала белой и сверкающей как снег и стремительно понеслась вверх, в небо, пока не исчезла в нем. Вот я и думаю – к чему бы мне это приснилось? Одно знаю: к чему бы ни был этот сон, Господь совершит угодное Ему и спасительное для нас.
Он смолк. Молчал и я, потому что не знал, что ему ответить. Странный сон. Похоже, он и впрямь что-то предвещает. Вот только что именно?
Впрочем, у нас не было времени на размышления. Ведь этим утром владыке Нонну вместе с остальными приезжими епископами предстояло сослужить самому патриарху в кафедральном соборе Антиохии. И нам следовало поторопиться, чтобы не опоздать к началу воскресной литургии.
Когда мы вошли в собор, патриарх Максим и остальные епископы уже находились в алтаре. Они по-братски приветствовали нас. Правда, как я заметил, кое-кто из епископов поглядывал на владыку Нонна искоса. Неужели виной тому вчерашнее происшествие? Впрочем, скоро оно забудется… если, конечно, не случится какое-нибудь новое искушение…
После того, как было прочитано Евангелие, патриарх обратился к владыке Нонну:
– Владыко, благословляю тебя сказать проповедь. Ведь ты всегда говоришь так мудро!
Почтительно поклонившись патриарху, владыка Нонн вышел на амвон и заговорил. Его речь была проста и безыскусна. И все-таки, слушая его, многие из стоявших в церкви украдкой вытирали слезы. А иные плакали навзрыд. Потому что он говорил о Божием суде, на котором предстоит держать ответ каждому из нас. И кто сможет предстать на этот суд со спокойной совестью, уверенный, что выполнил все заповеди Господни? Увы, один Бог без греха. Но у тех, кто кается в своих прегрешениях и стремится жить по заповедям Христовым, есть надежда на милость Небесного Судии. Ибо нет греха, который бы пересилил человеколюбие Господа, пришедшего в мир спасти не праведников, а грешников… таких, как мы.
Тем временем я разглядывал народ, собравшийся в церкви. И там, у самых дверей, где обычно стоят лишь нищие да кающиеся, заметил стройную женскую фигуру, с головы до ног закутанную в расшитое покрывало. Лица женщины не было видно: маленькая ручка, унизанная блестящими браслетами, старательно прикрывала его полой накидки. Я разглядел лишь глаза, голубые глаза, которые, не отрываясь, смотрели на владыку Нонна.
Кто эта женщина? И почему мне кажется – я ее знаю?
Когда служба закончилась, к нам подошел пожилой богато одетый мужчина.
– Благодарю тебя, владыко! – с низким поклоном промолвил он. – Как же ты хорошо говорил! Аж за сердце взяло! Это же ты про меня сказал… ведь я всю жизнь жил обманом. Что поделать, у нас, у купцов, завсегда так ведется: не обманешь – не продашь. Честный – глупый, плуту – счастье. А главное – барыш. Да только получается, что наши плутни нам же и выходят боком! За барышом гонимся, зато о самой главной ценности – о собственной душе – забываем. Но теперь я обещаю… я постараюсь жить и торговать честно. А тебе, за то что ты меня на путь истинный наставил, хочу сделать подарок. Есть у меня в лавке одна ткань, дорогая, заграничная. Такая ткань царям под стать. Но я хочу подарить ее тебе. Сошьешь из нее себе облачение и будешь самым нарядным из епископов! Нет-нет, не отказывайся, владыко! Кто, как не ты, достоин такого подарка! Пожалуйста, возьми его…
– Как тебя зовут? – спросил владыка Нонн.
– Ираклий, – ответил купец, смиренно склонив седеющую голову. – Владыко, умоляю, не погнушайся моим даром. Ведь это же от чистого сердца…
– Что ты, что ты, Ираклий! – успокоил его епископ. – Конечно, я с радостью приму твой подарок. Ты не будешь против, если я сейчас пошлю за ним своего диакона Иакова? Что ж, тогда ступайте с Богом! Благодарю тебя, Ираклий! Да благословит тебя Господь! И да поможет Он тебе выполнить твое обещание!
Поистине, что ни день, то искушение! Вчера мой епископ засмотрелся на разряженную блудницу, да так, что потом проплакал о ней весь вечер. А сегодня он соблазнился подарком этого плута-торгаша. Хотя в свое время наотрез отказался принять богатые дары, которые преподнес ему после своего крещения сарацинский князь… Пожалуй, нужно уговорить владыку Нонна поскорее вернуться в Илиополь. Не то не миновать новых искушений. Что тогда скажут люди? Не скажут, так подумают.
Обратно я возвращался, таща под мышкой увесистый сверток ткани – подарок Ираклия. По правде говоря, я и сам едва не разинул рот от удивления, когда купец, восторженно цокая языком и прищелкивая пальцами, развернул передо мной драгоценную материю. Она казалась сплошь вытканной из золота. А на сверкающем золотом поле, сплетаясь стеблями, цвели невиданные цветы, целые заросли цветов, в которых прятались пестрые звери и птицы. Пожалуй, купец прав: такая роскошная ткань лишь царям под стать. Впрочем, только ли царям? Кажется, из такой же ткани была и одежда танцовщицы Маргариты…
Боже, почему эта блудница нейдет у меня из памяти? Дай мне забыть о ней!
Поглощенный раздумьями, я не заметил, как сбился с пути. И немудрено: чужаку легко заблудиться в лабиринте антиохийских улиц и улочек. Разумеется, добросердечные прохожие пытались показать мне дорогу, оживленно жестикулируя и показывая руками то направо, то налево, то совсем наоборот. Следуя их указаниям, я долго блуждал туда-сюда. Пока не оказался на невольничьем рынке.
Как раз в это время на помост, куда работорговцы выставляли на продажу свой живой товар, вывели двух нагих девочек-подростков. Они плакали и испуганно жались друг к другу, словно предчувствуя неминуемую разлуку. А торговец на все лады расхваливал свой товар: девственницы… смышленые… годятся для любых услуг…
К одной из девочек подошел смуглый мужчина средних лет в сопровождении двух чернокожих безбородых рабов. Осмотрел ее так деловито и цинично, как не осматривают и животных. Затем извлек из кармана увесистый кошелек и, отсчитав торговцу нужную сумму, дал знак своим слугам, чтобы они забрали покупку.
Я закрыл глаза, чтобы не видеть, что будет дальше. И заткнул уши, чтобы не слышать плача и криков несчастных девочек. Но все-таки в моих ушах стоял отчаянный детский крик:
– Иаков! Братик мой! Иаков!
Потому что когда-то, давным-давно, еще ребенком, и я стоял на таком же помосте, прижавшись к белокурой девочке, которой приходился младшим братом. А человек, который только что купил мою сестру, указывал на нее своим слугам…
Когда я решился открыть глаза, с помоста сводили уже вторую девочку. Ее купила пожилая, строгая на вид женщина в темных одеждах. И, прикрыв наготу маленькой рабыни полой своей накидки, увела ее с собой.
– Ишь ты! – глубокомысленно произнес стоявший рядом со мной бедно одетый старик, почесывая загорелую лысину. – Вот ведь оно как вышло-то… Родные сестры, а планида у них разная… Да что ты на меня так пялишься, парень! – обратился он ко мне. – Я правду говорю. Первую-то девчонку знаешь кто купил? Да где тебе знать, ты ведь, кажись, нездешний. Так я тебе скажу: купил ее сам Симмах, тот самый, что здесь неподалеку притон держит. Вот и смекай, что он с этой бедняжкой сделает… Зато второй повезло: в хорошие руки попала. Мать Мастридия ее крестит, вырастит-выкормит, грамоте да рукоделиям научит. Глядишь, и девчонка тоже монашкой станет. Вот ведь как Господь-то устраивает. Родная кровь – а судьбы разные. А почему оно так – Бог весть