[49]. Да что ты на меня так смотришь, а? Голову, что ль, солнцем напекло?
Мог ли знать этот старик, что сейчас перед моими глазами как живая стоит моя утраченная сестра! В память о ней у меня осталась лишь крохотная деревянная рыбка с дырочкой для шнурка вместо глаза и с выцарапанным на ней именем моей сестры. У нее на шее была такая же рыбка – только с моим именем.
– Не плачь, Иаков. Не плачь, милый братик. Мы найдем друг друга. Вот увидишь, мы найдем друг друга, – шептала мне сестра, острым камешком выцарапывая на резных кусочках дерева наши имена.
Это было в ночь перед торгом…
– Ты – слуга того приезжего епископа?
От неожиданности я вздрогнул и поднял глаза. Рядом со мной стояла стройная женщина, закутанная в покрывало, из-под которого виднелся расшитый золотом край ее одежд. Лица незнакомки почти не было видно: лишь большие голубые глаза, внимательно глядевшие на меня. Да выбившаяся из-под покрывала прядь белокурых волос… Отчего эти глаза и волосы кажутся мне такими знакомыми? Впрочем, возможно, у меня просто мутится в глазах от жары…
И что она городит? Какой я ей слуга? Я – ученик и духовный сын владыки Нонна! Пока что я диакон. Но со временем стану священником, а там, Бог даст, и епископом…
Похоже, незнакомка сочла мое молчание за знак согласия. И промолвила:
– Тогда передай ему это.
Из складок покрывала вынырнула маленькая белая ручка с кольцами на каждом пальце, унизанная звенящими браслетами, и протянула мне две сложенные вместе деревянные дощечки[50]. Письмо? Но что в нем написано? И кто эта женщина? Почему мне кажется, будто я ее знаю?
И тут я вдруг понял, что и впрямь уже видел эти голубые глаза, эти золотые локоны, эти кольца и браслеты, эту златотканую одежду… Это же танцовщица Маргарита! Но с какой стати ей вздумалось писать моему владыке? И о чем? Пожалуй, ради его же блага я должен прочесть это письмо!
«Святому ученику Христову – грешная ученица диавола. Выслушала я сегодня твою проповедь о Боге, Которому ты служишь, и узнала, что Он сошел на землю, чтобы спасти грешников. И если ты ученик и слуга такого Бога, то не погнушайся мной, желающей предстать перед твоим святым ликом…»
Что?! Эта распутница просит владыку Нонна о встрече! Какая наглость! Пожалуй, мне лучше выбросить ее письмо от греха подальше. Хотя вряд ли такая мера поможет оградить епископа Нонна от этой бесстыжей особы. Первая неудача не остановит, а лишь раззадорит ее. И она с удвоенным упорством будет искать встречи с владыкой, пока, наконец, не добьется своего. Так что лучше я все-таки отдам ему это письмо. Наверняка он возгорится праведным гневом на ту, что его написала. И, разумеется, ответит на ее просьбу отказом… если порядочный человек вообще обязан отвечать блуднице.
К моему изумлению, владыка Нонн, прочитав послание Маргариты, повел себя совсем иначе:
– Вот что, Иаков, – заявил он мне. – Садись и пиши: «Кто ты такая и каковы твои намерения – ведомо лишь Богу. Только прошу: не искушай меня. Ведь я грешный человек. Но если намерения твои благи, то я готов встретиться с тобой. Однако не наедине, а в присутствии семерых своих собратий». Написал? Хорошо. А теперь отошли это письмо ей.
Легко сказать – отошли! Неужели я, диакон, служитель алтаря Господня, должен сам нести это послание презренной блуднице? И опять я заколебался: не выбросить ли это письмо? Но мог ли я не выполнить послушание, данное мне моим владыкой? Да еще и лгать ему, буде он спросит, передал ли я его послание Маргарите? Так как же мне поступить?
Впрочем, я быстро придумал, как выйти из затруднительного положения. Первый же встреченный мной уличный мальчишка заявил, что хорошо знает дом красотки Маргариты:
– Ты, дяденька, не боись: я ей твое письмо мигом снесу! – лукаво ухмыльнулся он и убежал, сверкая босыми пятками. Похоже, парнишка решил, что я приглашаю Маргариту на свидание. И надеялся получить от нее монетку-другую в награду за доставленное любовное письмо.
А у меня отлегло от сердца. Ведь я как нельзя лучше выполнил поручение своего епископа. И послушание не нарушил, и избавил себя от необходимости лично нести письмо Маргарите. Теперь можно вздохнуть спокойно… Но как же мудр мой владыка! Разумеется, эта пройдоха хотела встретиться с ним наедине, во всей силе своих чар. Однако вместо этого он предлагает ей беседу при семерых свидетелях. Понятное дело, Маргарита поймет, что ее обман раскрыт, и оставит нас в покое! И слава Богу!
Мои раздумья были прерваны приходом одного из церковных привратников:
– Отец диакон! Там пришла какая-то женщина. Вся из себя такая… – Он стыдливо замялся, пытаясь подобрать подходящее слово.
– И что же? – недовольно спросил я. Когда же, наконец, эти докучливые бабенки оставят нас в покое! Уж поскорее бы патриарх отпустил нас домой!
– Она говорит, будто ее пригласил владыка Нонн… – таинственным полушепотом договорил привратник.
Что? Неужели она все-таки осмелилась прийти? Не может быть!
Я поспешил к епископу Нонну:
– Владыко, женщина, которой ты послал письмо, уже здесь. Что нам делать?
– Пригласи остальных епископов, – спокойно произнес он. – Скажи им, что дело очень важное. Я сейчас приду. Поспеши же, брат Иаков!
…Когда все епископы наконец собрались, владыка Нонн велел привести Маргариту. Войдя, она с плачем бросилась к его ногам:
– Молю тебя, сжалься надо мной! Не погнушайся моими грехами – я знаю, что они бесчисленны и тяжки! Спаси меня!
– Что ты хочешь? – строго спросил владыка Нонн.
– Я не хочу больше грешить… – сквозь слезы произнесла Маргарита. – Я хочу стать христианкой!
Епископы смотрели на нее – некоторые с сочувствием, но большинство с недоверием. И молчали.
– Что ж, дочь моя, – участливо произнес владыка Нонн. – Твое желание стать христианкой похвально. Но по церковным правилам нельзя крестить… – Он осекся, словно опасаясь произнести слово, которым слишком часто называли эту женщину. – Видишь ли, одного твоего желания креститься еще недостаточно. Ты должна раз и навсегда расстаться с прежней жизнью и начать жить по-новому. Хватит ли у тебя решимости на это? Хватит ли стойкости не вернуться на стези греха? Согласись, что я не могу крестить тебя без поручителей, которые подтвердят искренность твоего раскаяния, а после крещения будут наставлять тебя в заповедях Христовых. Пойми сама…
– Почему ты мне отказываешь? – зарыдала Маргарита. – Ведь я не хочу больше грешить… а ты не хочешь помочь мне спастись! Ты ответишь за это перед своим Богом! Мои грехи падут на тебя! Разве твой Бог не пришел в мир, чтобы спасти грешников? Почему же ты, Его служитель, отказываешься мне помочь?
Владыка Нонн молчал. Похоже, он раздумывал над словами Маргариты. А потом произнес:
– Как поступим, братие? Господь сказал: «Грядущего ко Мне не изгоню вон»[51]…
Епископы переглянулись, разводя руками:
– Да что тут скажешь? Дивны дела Твоя, Господи!
– Ишь как убивается, бедная! Похоже, и впрямь кается…
– Вот так и та блудница у ног Спасителя плакала… а Он ее помиловал. Как же мы ей откажем?
– Надо бы патриарху сообщить… – промолвил престарелый епископ Макарий, славившийся своей осторожностью. – Уж больно дело-то такое… заковыристое. Ты бы, владыко, послал к нему своего дьякона. Глядишь, Святейший бы и рассудил, как оно разумнее будет сделать. А мы бы по его слову и поступили… за послушание…
– Так и сделаем, – заключил владыка Нонн. – Встань, дочь моя, и молись Богу, Которому ведомы не только наши дела, но и помышления сердечные. И да свершится над всеми нами Его святая воля!
От патриарха я вернулся не один. Вместе со мной пришла и главная из антиохийских диаконис[52], престарелая мать Романа, которой патриарх поручил прислуживать при крещении Маргариты. А после этого – наставлять ее в заповедях Христовых.
По правде говоря, я не ожидал, что патриарх разрешит крестить блудницу. Да еще и без поручителей. Однако он благословил владыке Нонну немедленно совершить над Маргаритой таинство крещения.
– Скажи ему так, – промолвил он. – Поистине, честной отец, это дело ожидало тебя. Знаю, что ты – уста Бога, сказавшего: «…если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста»[53].
– Встань, дитя! – ласково произнесла мать Романа, касаясь плеча Маргариты, распростертой на каменных плитах пола. Медленно поднявшись на ноги, та с недоумением уставилась на старушку-диакониссу. Потом перевела взгляд на владыку Нонна…
– Как тебя зовут? – спросил епископ, обращаясь к ней. – Маргаритой?
– Нет! – зарыдала она. – Нет! Это не имя, а прозвище. Мне его дал хозяин. Там у нас не было имен, только прозвища… Постепенно я привыкла к нему, и даже когда получила свободу, продолжала зваться Маргаритой. Мне казалось, это прозвище так подходит к моим нарядам и украшениям! Но я помню свое настоящее имя. Меня зовут Пелагия.
– Вот оно как… – участливо произнес владыка Нонн. – Значит, ты не Маргарита, а Пелагия…
Пелагия! А ведь именно так звали мою сестру… И она тоже была белокурой, как эта… Но нет! Моя сестра не может быть блудницей! Иначе она мне не сестра!
– Постой-ка, владыка! – вмешался рассудительный епископ Макарий. – А ведь она никак крещеная. Взгляни, что у нее на шее! Видишь? – И указал на маленькую деревянную рыбку[54], что висела на шее у Маргариты.
– Сомнительно, – возразил владыка Нонн. – Посмотри, владыко, здесь выцарапано имя… разве ее так зовут? Да это и не женское имя. Так что вряд ли она крещена. – Вслед за тем он обратился к Пелагии: – А теперь, дочь моя, исповедуй все свои грехи. И знай: исповедь твою принимает Сам Бог. Я же лишь свидетель. Поэтому не скрывай ничего – твое покаяние должно быть искренним. Без него тебе не войти в Царство Небесное.