– Алло, Нина Сергеевна! А я к вам с просьбой. Тут меня назавтра в дом престарелых пригласили, старушек соборовать. Да я, как назло, где-то ангину подхватил… вряд ли смогу петь и канон читать. Не могли бы вы поехать туда со мной и помочь?
Разумеется, Нина Сергеевна не испытывала никакого желания куда-либо ехать. Тем более что рабочая неделя выдалась на редкость напряженной, и единственное, чего ей хотелось, – это хорошенько отоспаться в ближайший выходной… Кроме того, у нее имелись все основания полагать, что от ее помощи батюшке будет весьма немного проку. И ему было бы гораздо лучше взять с собой кого-нибудь из знакомых церковных чтецов или певчих. Однако она все-таки сочла себя не вправе отказать отцу Александру. В итоге на другой день спозаранку они выехали из города и спустя примерно час оказались возле дома престарелых.
Это было трехэтажное здание из серого кирпича, весьма неприглядное и унылое на вид. По балкону третьего этажа взад-вперед ходила старушка в вылинявшем ситцевом халате, из-под которого торчал подол застиранной ночной сорочки, и непрерывно горланила одну и ту же забористую деревенскую частушку. Однако старики и старухи, разгуливавшие внизу, не обращали на нее никакого внимания… Между ними Нина заметила одну пару. Худощавый, интеллигентного вида мужчина в шляпе, одетый в выцветший черный костюм, бережно поддерживал за руку грузную женщину в зеленом фланелевом халате, которая, подволакивая парализованную ногу, что-то раздраженно выговаривала ему. Похоже, то были муж и жена…
Прямо напротив входа, под плакатом с надписью «Пусть осень жизни станет вам весной», их поджидала пожилая худощавая медсестра с аскетичным лицом, назвавшаяся Анастасией Григорьевной О-вой. Вслед за нею отец Александр и Нина поднялись на второй этаж, где в большой палате должно было состояться таинство соборования.
Там собралось около трех десятков старушек. От внимания Нины Сергеевны не укрылось, что они постарались вымыться и одеться в самую лучшую одежду, которая у них была, и повязали головы чистыми белыми платочками. И вот теперь им предстояло очистить пред Господом и свои души. Для многих из них, возможно, перед переходом в жизнь вечную…
Когда они собрались возвращаться в город, на улице уже смеркалось. Но гостеприимная Анастасия Григорьевна, заметив их усталость, предложила им выпить чаю в маленькой комнате, где находился медсестринский пост. Правда, обычно общительный отец Александр за все время чаепития не проронил ни слова. Зато Нина Сергеевна решила на всякий случай расспросить медсестру об Елизавете Баклановой. Хотя понимала, что это окажется бесполезным. Ведь со времени смерти бабы Лизы прошло уже слишком много лет. Именно поэтому она предпочла начать издалека:
– А вы давно тут работаете, Анастасия Григорьевна?
– Да уж лет двадцать, – отозвалась та, подливая кипяток в свою чашку, на которой красовалась надпись славянской вязью: «Выпей чайку – разгонишь тоску».
– И здесь у вас все одинокие люди живут? – продолжала расспрашивать Нина Сергеевна.
– Если бы так! – вздохнула медсестра. – У многих здешних и дети есть, и внуки. Только не нужны им старики. Вот они их и сдают сюда. И как только Бога не боятся? Ведь их самих потом то же самое ждет… Да что говорить? Порушили веру, вот теперь и пожинаем…
– А вы, случайно, не помните одну старушку, которая у вас жила? – наконец-то решилась Нина. – Правда, это давно было, лет семнадцать назад или даже больше. Ее звали бабой Лизой… Вернее, Елизаветой Петровной Баклановой.
– Как же не помнить? – печально улыбнулась Анастасия Григорьевна. – С тех самых пор и помню, как ее к нам привезли. Я тогда уже года три как тут работала. Дело было зимой, то ли в декабре, то ли в январе. Сидим мы с покойной Валентиной Константиновной как раз вот здесь, в сестринской, чай пьем. Вдруг слышим – внизу тормоза заскрипели, вроде как к крыльцу подъехал кто-то. Потом дверка хлопнула, и машина назад уехала. Ну, мы и удивились: что, мол, это такое? На всякий случай выглянули в окно, а на крыльце какая-то старушка сидит – в одном сатиновом халатике и домашних тапочках – и плачет. Мы давай спрашивать: кто, мол, ее сюда привез. А она говорит: никто, я сама приехала. Мне, говорит, жить негде… В общем, осталась она у нас. И сперва жила на втором этаже, пока не сломала ногу. После того перевели ее на третий этаж, к лежачим. Там она и умерла. Я к ней туда каждый день ходила. То покормлю ее, то постель перестелю, то пролежни обработаю… Она до последнего дня в сознании была и меня узнавала. Возьмет, бывало, за руку, сожмет крепко-крепко и заплачет… А ни разу ни на что не жаловалась. Что ни спросишь, только и скажет: «Слава Богу». Очень набожная она была. Последний раз прихожу к ней, а она уже без сознания лежит. Я было уже хотела уходить, как вдруг она как запоет тихонечко так, тоненько: «Господи, помилуй»… Потом смолкла. Видно, опять забылась… А я стою над ней и плачу… Никогда прежде не приходилось мне видеть, чтобы люди так умирали. После этого я и стала в церковь ходить. И за нее всегда молюсь. Только я до сих пор не верю, что она одинокой была. Кому же тогда она те деньги посылала, которые ей с пенсии каждый месяц выдавали? Когда ее на третий этаж переводили, я спросила: баба Лиза, может, сообщить кому, чтобы приехали, поухаживали за тобой? Тогда она и сказала, что у нее на Лихострове крестница есть, и адрес мне дала. А еще, говорит, есть внучка Нина. Только она еще совсем маленькая. Я ей завещание оставила. Может, поймет, когда вырастет. Так я ничего и не поняла, что она имела в виду. Потому, наверное, и запомнила про эту Нину маленькую и про какое-то завещание, слово в слово. Да, вот именно так она и сказала: вырастет – поймет.
В тот вечер Нина Сергеевна допоздна просидела на кухне, раздумывая над услышанным. Пока внезапно не осознала, какую ошибку совершила, поверив в то, что буквы «Н.Д.», вышитые на подзоре, скрывают в себе некую тайну. А ведь на самом деле в них не было ничего загадочного. Если бы она вовремя вспомнила фамилию Нины Маленькой, то сразу бы догадалась, что инициалы «Н.Д.» принадлежат ее юной тезке. Тогда ей не понадобилось бы ехать на Лихостров и в дом престарелых и тратить время на разгадывание мнимой тайны.
Но что если Господь попустил ей ошибиться именно для того, чтобы она ненароком узнала подлинную тайну вышитого подзора? И теперь могла сказать Нине Маленькой, что это – не просто кусок ткани с церковной символикой, а завещание, оставленное бабой Лизой свое крестнице, завет жить во Христе. И если она последует ему, то станет наследницей несметных сокровищ, по сравнению с которыми капиталы ее предков, купцов Баклановых, покажутся жалкими грошами. Потому что речь идет о сокровище православной веры, которое превращает нас, некогда созданных Богом из праха земного, в наследников Царства Небесного.
Трагедия одной семьи
По окончании литургии, когда Нина Сергеевна Н. уже выходила из Свято-Лазаревского храма, ее догнала запыхавшаяся свечница Ольга:
– Вас отец Алексий зовет. В канцелярию. Срочно.
И Нина, теряясь в догадках, зачем бы она могла потребоваться настоятелю, поспешила вслед за ней в пресловутую канцелярию – небольшую проходную комнату, где настоятель отец Алексий, имел обыкновение принимать тех, кто приходил в храм, чтобы побеседовать с ним.
Вот и сейчас священник находился там. А напротив него, за старинным письменным столом с массивной столешницей, обтянутой потертой черной клеенкой, сидела какая-то женщина, как говорится, средних лет. Похоже, она разговаривала с отцом Алексием о чем-то крайне важном для нее. И потому недовольно покосилась на Нину, чей приход прервал их беседу.
– А вот как раз тот человек, о котором я вам говорил, – обратился к ней настоятель. – Нина Сергеевна, наш краевед. И сейчас все вам расскажет.
Нина опешила. Что именно она должна рассказать этой женщине? И кто она сама? В этот миг незнакомка подняла глаза… и Нине Сергеевне показалось, что в них промелькнула тревога. Нет, эта особа пожаловала в их храм явно неспроста. Вот только что ей здесь нужно?
И тут, словно догадавшись, о чем сейчас подумала Нина, женщина обратилась к ней:
– Видите ли… Нина Сергеевна… мой прадед был священником. Он служил в этой церкви. Давно, еще до революции. Даже считался в ней… как бы это сказать… за самого главного. Вот-вот, он был тут настоятелем. И жил неподалеку, на улице Пустозерской, 10. Его дом до сих пор цел… Я и подумала: если он служил в этой церкви, то, может, здесь сохранились документы, относящиеся к нему и к его семье? Ну, которые бы подтверждали то, что у него были родственники… Вдруг у вас тут есть какой-нибудь церковный архив?.. Видите ли, у нас самих не сохранилось ничего, совсем ничего… Вот вам на всякий случай номер моего телефона. Меня зовут Ирина Германовна. Сообщите мне, если что-то найдете. Если надо, я могу вам даже заплатить…
Увы, Нина Сергеевна слишком хорошо знала историю Свято-Лазаревского храма, который после своего закрытия в 1930 году успел побывать и рабочим клубом, и столярной мастерской, и складом…
Так стоило ли после этого надеяться, что в нем могли уцелеть документы дореволюционных времен?..
Нина уже собиралась напрямую сказать об этом Ирине Германовне. Однако прежде чисто из любопытства спросила, как звали ее прадеда-настоятеля.
– Его фамилия была Постников, – ответила та. – Николай Постников.
– Не может быть! – чуть не вскрикнула изумленная Нина Сергеевна.
Потому что именно протоиерей Николай Постников был последним настоятелем Свято-Лазаревского храма. Как раз перед его закрытием в 1930 году.
Об этом Нина Сергеевна узнала из недавно выпущенной епархиальным издательством книги о судьбах местных священнослужителей в послереволюционные годы, где были приведены краткие биографические сведения об отце Николае Постникове. А именно, что он родился в 1860 году в многодетной семье сельского дьячка. С отличием окончил духовное училище, находившееся в губернском городе Н-ске, потом – тамошнюю семинарию. После чего три года нес послушание псаломщика в кафедральном соборе. Затем был рукоположен во священника и направлен для прохождения службы в один из уездных городов Н-ской епархии, где, помимо служения в храме, преподавал Закон Божий в церковно-приходской школе. И за свою педагогическую деятельность неоднократно получал благодарность от Епархиального училищного совета. Спустя пятнадцать лет отец Николай Постников был переведен для дальнейшего прохождения службы в Н-ск и определен духовником той самой семинарии, которую в свое время окончил. В 1915 году возведен в сан протоиерея. Являлся членом местного училищного совета. В 1917 году был назначен настоятелем Свято-Лазаревского храма, где прослужил до его закрытия в июле 1930 года. Имел троих детей, из которых двое умерли еще во младенчестве. В живых остался лишь самый младший сын, Димитрий…