Я троих заберу и троих я отдам.
Но, сокровище честно деля,
Мы седьмого должны разрубить пополам,
Лилофея, дочь короля.
Но принцесса предпочла пожертвовать собой, чтобы сохранить жизнь своему ребенку:
Иль ты думал, мне сердце из камня дано?..
Ах, прощайте, леса и поля!
Чем дитя погубить, лучше канет на дно
Лилофея, дочь короля.
И тогда Вера поняла, что эта книжка попала ей в руки неспроста. Как не случайно и то, что она открылась именно на этой старинной легенде. Да, ее отец оказался прав: жить в обществе и быть свободным от него невозможно. И даже если она сменит работу, над ней все равно будет тяготеть власть приказа, разрешающего «по медицинским показаниям» убивать еще нерожденных детей, ненужных своим матерям. Ведь сколько примеров тому, когда женщины, страдающие заболеваниями, при которых показано прерывание беременности, все-таки наотрез отказывались сделать это. Даже зная, что, сохраняя жизнь своему ребенку, при этом рискуют собственной жизнью… Так что Вере в конце концов придется покориться и выполнять приказ. Конечно, всегда можно будет найти себе оправдание в том, что ей не оставили никакого выбора. Но разве существует оправдание для греха? Да и выбор у нее есть. Как был он и у Лилофеи, дочери короля, которая сделала то, что велели ей Бог и совесть… Теперь Вере стало ясно, что последние строки старинной баллады – это и есть ответ, данный Богом на ее молитвы. И если невозможно жить в миру, не став вольной или невольной соучастницей греха, то лучше она покинет мир, нежели согласится на это.
На другой день, зайдя в поликлинику лишь для того, чтобы написать заявление о своем уходе оттуда, Вера уехала в Н-ский женский монастырь.
Драма в Сосновке
Нина Сергеевна уже входила в свой подъезд, когда в ее сумке вдруг заиграл мобильный телефон. Как видно, кому-то из бывших пациентов Нины срочно понадобилась ее помощь. Вот только ей совершенно не хотелось после работы давать кому-либо медицинские консультации по телефону. Да еще и прямо на лестнице, с битком набитой продуктами сумкой в руках. Оставалось лишь уповать на то, что больной в конце концов поймет: Нина сейчас занята, и прекратит попытки дозвониться до нее. Однако пока она поднималась на третий этаж, рылась в карманах, разыскивая ключ, входила в квартиру и рылась среди коробок и пакетов в поисках телефона, он с завидным упорством продолжал наяривать развеселую новогоднюю песенку «Джингл беллз». Раздраженная такой настойчивостью, Нина Сергеевна открыла крышку мобильника, намереваясь объяснить навязчивому незнакомцу, что сейчас у нее неотложные дела, а потому ему лучше перезвонить ей позднее… но уже в следующий миг ее лицо озарилось улыбкой. Ведь ей звонил отец Александр, ее бывший коллега, в свое время ставший, так сказать, из врача телесного врачом духовным. То есть священником. Теперь он служил на дальнем сельском приходе и наведывался в город лишь изредка. Зато уж тогда непременно навещал Нину Сергеевну. Как видно, и на сей раз он звонил, чтобы предупредить ее о своем скором приезде. И даже не обиделся, что она так долго не отвечала ему…
Однако Нина поспешила с выводами. Не успела она сказать отцу Александру, что будет очень рада видеть его у себя в гостях, как из телефона послышалось:
– Нина Сергеевна, вы не смогли бы завтра приехать ко мне? Тут я такую интересную историю узнал… Прямо-таки таинственную историю… Так как, вы приедете? Тогда я буду ждать вас на станции…
Надо сказать, что всевозможные тайны и загадочные истории были давней страстью Нины Сергеевны. И хотя всю неделю она мечтала о том, как в предстоящую субботу наконец-то отоспится всласть, любопытство все-таки взяло верх над усталостью. И она ответила священнику:
– Хорошо, батюшка. Завтра утром я приеду. Благословите. До свидания.
Спустя несколько часов Нина Сергеевна уже стояла на вокзале в очереди за билетами. А потом всю ночь тряслась в холодном полупустом вагоне, отчаянно пытаясь хоть ненадолго забыться сном. И запоздало проклиная собственное любопытство. Понесло же ее, как говорится, за тридевять земель ради какой-то там «интересной истории»! Гораздо разумнее было бы сначала выяснить у священника, что именно он имеет в виду. Наверняка пресловутая тайна в действительности существовала лишь в пылком воображении отца Александра. Или же была какой-то местной байкой, ради которой не стоило жертвовать выходными. С этой мыслью под самое утро Нина наконец-то задремала.
Отец Александр, как обещал, поджидал ее возле вокзала. И едва Нина уселась в его машину, приступил к рассказу:
– Видите ли, Нина Сергеевна, я хочу попросить вас разобраться в одной загадочной истории. Начну издалека. Недавно в Сосновке – это километрах в сорока от того места, где я служу, только южней, – умер священник, отец Иоанн. И вот владыка Дионисий поручил мне временно окормлять тамошний приход. Конечно, я и раньше слышал, что в первой половине шестидесятых годов там вроде бы убили некоего старого батюшку. Но когда впервые приехал туда и услышал эту историю в подробностях, она мне странной показалась. Оттого-то я и решил позвонить вам. Просто подумал: один ум – хорошо, а два – лучше. Конечно, я мог вам все это и по телефону рассказать. Да только опять же лучше один раз самому увидеть, чем сто раз услышать. Вот оттого я так и хотел, чтобы вы приехали. Потому что, еще раз говорю, история эта какая-то загадочная. Вот давайте-ка, пока мы едем в Сосновку, я вам ее и расскажу.
…В 1946 году на Н-скую кафедру был назначен епископ Леонид. Человек уже преклонных лет, из вдовых протоиереев, проведший лет десять в лагерях, где лишился он здоровья и левого глаза, да только крепкой веры и пламенной ревности о Господе все-таки не утратил. Как раз при нем и был заново открыт Никольский храм в селе Сосновке, что пустовал с начала двадцатых годов, после ареста и расстрела его настоятеля, отца Доримедонта Петропавловского. А священником туда был назначен отец Михаил Герасимов, в прошлом служивший где-то в центре России и в середине двадцатых годов высланный на Север вместе со своей матушкой Таисией Ивановной. Когда же отец Михаил отбыл свой срок, то не стал возвращаться на родину, а остался в Н-ске, устроившись работать возчиком в хозяйстве по уборке города. Так прожил он до тех пор, пока владыка Леонид, с которым они вместе пребывали «во узах и горьких работах», не отыскал своего сослужителя и сострадальца и не предложил ему место настоятеля в одном из городских храмов. Да только тот от сей чести отказался, а вместо этого ради старой дружбы попросил епископа послать его в дальнюю Сосновку. В тех местах кругом сосновые леса, воздух чистый, здоровый, можно сказать, целительный. А его матушка, Таисия Ивановна, была слаба здоровьем, в последнее же время и вовсе кровью кашляла. Вот и надеялся отец Михаил, что там она поправится. Да только человек предполагает, а Господь располагает: спустя полгода, как переехали Герасимовы в Сосновку, отошла матушка Таисия туда, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная… Тогда владыка Леонид предложил отцу Михаилу вернуться в город, да тот опять отказался. Чтобы не расставаться со своей матушкой, теперь уже почивающей вечным сном за алтарем Никольского храма.
– Мы, – говорит, – всю жизнь не разлучались. Так не разлучит нас и мать сыра земля. Вместе мы век прожили – вместе нам и в земле лежать.
Вот так и остались отец Михаил с сыном Василием в Сосновке. Если бы не Вася, то нелегко бы священнику пришлось: прихожан в Никольском храме было, как говорится, раз-два и обчелся. Да сын отцу во всем помогал: и по хозяйству, и в храме пел, да читал, да кадило подавал… Лишь незадолго до смерти отца Михаила приехал в Сосновку молодой дьякон, отец Виктор. Потому что стал старый священник здоровьем сдавать – вот новый епископ, владыка Никодим, и прислал ему помощника. А вскоре, в феврале 1964 года, под утро, Василий обнаружил отца Михаила мертвым в его келье…
– Убитым? – переспросила Нина Сергеевна. – Вы же сказали, что он был убит?
– Я не оговорился, – произнес отец Александр. – Просто, мне кажется, будет точнее сказать: был найден мертвым. Хотя старые прихожане Никольского храма, которые рассказывали мне эту историю, единогласно заявляют, что отец Михаил был убит. Причем не кем иным, как собственным сыном Василием. Будто бы парень влюбился в некую девушку-комсомолку, дочь местного партийного активиста, и хотел на ней жениться. А отец Михаил был наотрез против брака своего сына с безбожницей. Тогда девушка подговорила Василия убить отца и даже дала ему для этого охотничье ружье своего папаши-коммуниста. Вот из него-то он и застрелил отца Михаила. А потом почему-то побежал к дьякону и сельскому фельдшеру, умоляя спасти батюшку… Что до пресловутого ружья, то потом отец Виктор будто бы нашел его в келье отца Михаила и изобличил убийц… Ну как, Нина Сергеевна? Не правда ли, все это очень странно?
– Что ж тут странного? – усомнилась Нина. – По-моему, все просто и понятно. Мне даже где-то доводилось читать подобное. Не то рассказ, не то поэму. Правда, там вроде бы у священника вместо сына была дочь. И в конце концов тоже кто-то кого-то застрелил…
– То-то и оно, коллега, – улыбнулся священник. – Когда я впервые услышал рассказ об убийстве отца Михаила, как раз это стихотворение мне и вспомнилось. Я читал его давно, поэтому не помню имени автора и не ручаюсь за точность пересказа. Кажется, речь в нем шла о том, как юноша-комсомолец полюбил дочь священника. А ее отец, узнав об этом, застрелил влюбленных… Возможно, не будь эти истории так схожи между собой, я бы не усомнился в достоверности рассказа об убийстве отца Михаила. Но я не верю, что он был убит. Тем более собственным сыном.
– Но почему? – недоумевала Нина. – Разве, защищая свою любовь, человек не может пойти на преступление?
– Может, – признался отец Александр. – Вот только странно, почему Василий, убив отца, не попытался скрыться? Напротив, он сразу же побежал за помощью в село. Вряд ли убийца повел бы себя так. Кстати, первым, к кому он явился, был отец Виктор. Мало того: если отец Михаил и впрямь был застрелен Василием, почему его сразу же не задержали? Почему тогда никто не заподозрил убийства? Это могло быть лишь в одном случае…