Отец Павлин раздраженно отвернулся от старого священника. В самом деле, что за блажь – молиться за вероотступника! Вдобавок верить, будто для него еще остается надежда на спасение. Нет! Таким, как этот Маркеллин, одна дорога – в адскую бездну! Что до отца Кириона, то, видимо, не зря сказано: старый стареет – глупеет. Вот и он, как говорится, одурел годами. И почему только владыка Лукиан считает его мудрым человеком? Впрочем, они друг друга стоят…
Тем временем Маркеллин продолжал свой рассказ:
– Когда началось гонение, многие из моих духовных детей устрашились мук и смерти. Но не я. Ведь я хорошо помнил слова святого апостола Павла: «…нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» [31] , когда Господь увенчает нас небесными венцами во Царствии Своем. Я убеждал своих духовных чад не бояться мучений и радовался, слыша о том, как мужественно они страдают и умирают за Христа. Ведь в этом была моя заслуга. Кто, как не я, вдохновил и благословил их на мученический подвиг?! Оставалось лишь дождаться, когда наступит и мой черед исповедать Господа перед гонителями и умереть за Него. А потом я явлюсь к райским вратам во главе сонма своих духовных чад и скажу Ему: «Вот я и дети, которых дал мне Господь» [32] . Какая радость будет тогда на небесах! Какая великая слава тогда меня ожидает! Как я желал стяжать эту славу! Поэтому, когда люди императора явились, чтобы арестовать меня, я не устрашился, а обрадовался, что скоро получу от Господа давно заслуженный мною небесный венец.
Как же я обманулся!
Вместе со мной арестовали и Руфа, юношу из знатной семьи, который был еще не крещеным, а оглашенным [33] . Я наставлял его в истинах нашей веры. В тот день Руф пришел, чтобы вернуть мне книгу Марка Минуция Феликса «Октавий» [34] , которую я дал ему прочесть. Но едва я принялся расспрашивать его, что он понял из прочитанного, как нагрянули преторианцы, пришедшие арестовать меня.
– Ты Маркеллин, епископ здешних христиан? – спросил меня их командир.
– Да, – сказал я.
– А ты кто такой? – обратился он к Руфу.
Он ответил:
– Я христианин. – Хотя, как я говорил, он был не крещеным, а только оглашенным.
Нас обоих повели… как я думал, на суд. Разумеется, я знал, что ждет меня дальше: допрос, пытки, казнь. Но не боялся страданий, прозревая за ними ожидавшую меня небесную славу. Однако окажется ли Руф столь же мужественным, как я? Что если он смалодушествует и на первом же допросе отречется от Христа? Какой позор ожидает тогда меня, его наставника!
И в этот самый миг Руф украдкой шепнул мне:
– Владыко, что они с нами сделают? Мне страшно, владыко. Помолись за меня…
– Стыдись! – гневно ответил я ему. – Разве так ведут себя христиане?! Где твоя вера?!
Он смолк. А я с горечью подумал о том, что воспитал недостойного ученика…
Я полагал, что нас ведут к судье. Но, как видно, мне, епископу Рима, решили оказать особую честь – на судейском месте восседал сам император Диоклетиан. Разумеется, я бесстрашно исповедал себя христианином, а на предложение императора принести жертву языческим богам лишь рассмеялся ему в лицо:
– Только такие безумцы, как вы, могут поклоняться мерзким бесам и бездушным идолам! А я почитаю Единого истинного, царствующего на небесах Бога, поклоняюсь Ему и не боюсь умереть за Него!
– Посмотри сюда, несчастный! – сказал император, указывая на разложенные перед ним орудия пыток. – Все это сейчас ожидает тебя… Может, ты все же одумаешься?
– Нет! – оборвал я его. – Рассеките мое тело на части, сожгите его огнем – я с радостью пойду к моему Господу!
– Что ж, – промолвил Диоклетиан. – Посмотрим. Я даю тебе время подумать, Маркеллин. А чтобы тебе лучше думалось… – он обратился к Руфу. – Скажи мне, юноша, ты тоже христианин?
– Да, – ответил тот.
– И его ученик?
– Да.
– В таком случае мы начнем с тебя, – усмехнулся император. – Поступим, так сказать, супротив поговорки: у старшего учится младший… [35] А ты смотри, что мы будем делать с твоим учеником. Потом то же самое ждет и тебя. Еще раз говорю тебе: подумай, Маркеллин…
Маркеллин смолк, словно был не в силах продолжать дальше. Немного погодя он сказал:
– Я это видел… не хотел видеть, но меня заставляли смотреть, как пытают Руфа. И тогда я стал молиться Господу, чтобы Он облегчил его муки и обратил ярость мучителей на их же головы. Я был уверен, что Бог услышит меня. Он должен услышать, Он должен спасти Своих верных рабов и устрашить гонителей, чтобы они поняли: Бог поругаем не бывает – и сами уверовали в Него. Он должен явить Свою славу и помочь нам. Почему же Он медлит сделать это? А Руфа все терзали, он кричал от боли, а я взывал к Богу о помощи… никогда прежде я не молился так, как тогда… Напрасно! Господь словно оставил меня. А я все взывал к Нему, и мой крик заглушал стоны Руфа… пока меня не объяла смертная тьма.
Когда я очнулся, то увидел стоявшего надо мной худощавого смуглого мужчину средних лет с проницательными черными глазами и любезной улыбкой на лице.
– Здравствуй, Маркеллин, – приветливо произнес он. – Вот мы с тобой и встретились снова…
– Кто ты? – спросил я. Ибо был уверен, что вижу его впервые. – Разве мы знакомы?
– Как сказать… – уклончиво ответил он. – По крайней мере, я знаю тебя очень давно… И я всегда уважал тебя, Маркеллин. Ведь ты не таков, как все прочие люди. Ты лучше их, ты выше, чем они. Где еще найдешь такой ум, такую ученость, такую добродетель, как у тебя? Право слово, жаль, что столь достойный человек попал в руки обманщиков и безумцев, именующих себя христианами и называющих Бога своим Небесным Отцом. Но какой отец не заступится за своих детей? Особенно, если они просят его о помощи. Однако разве так поступает Бог христиан?
Еще вчера я нашел бы, что возразить ему: из Писания, из творений святых мужей. Но я молчал. Ведь память о том, что я видел и пережил на судилище, была еще слишком свежа… В самом деле, почему Господь не услышал моих молитв? Почему не помог нам? Почему не совершил чудо? Разве любящий Отец может так поступить? Или…
Тем временем незнакомец продолжал:
– Одно из двух: либо Он жесток и равнодушен к тем, кто называет Его Отцом. Либо Его просто-напросто нет. В любом случае веровать в Него – безумие. Не так ли, Маркеллин?
Я молчал. Ибо чувствовал, что моя вера, прежде непоколебимая как скала, рушится, как дом, возведенный на песке. Действительно, если Благой и любящий Бог допускает, чтобы мы, Его рабы и чада, страдали, то можно ли назвать Его Благим? Можно ли после этого любить Его? Можно ли в Него верить? Мы с Руфом готовы были умереть за Него – что Он сделал, чтобы избавить нас от мук?..
В этот миг я вспомнил, как терзали Руфа. Вспомнил и слова императора: то же самое ждет и тебя. И мне стало страшно. Где мне взять сил, чтобы вынести эти муки? Бог не помог Руфу… не поможет Он и мне. А я… что я без Него? Всего лишь слабый человек, который боится страданий, боится смерти. Но ведь именно это ждет меня… и неоткуда ждать спасения!
– Но все еще можно исправить… – донесся до меня вкрадчивый голос участливого незнакомца.
– Как? – вырвалось у меня. В ответ он ласково улыбнулся:
– Откажись от своего безумия, Маркеллин. Повинную голову, как говорится, и меч не сечет. Принеси жертву богам. Тогда ты убедишься, что наш император милостив к тем, кто раскаивается в своих ошибках. Ну как, ты согласен это сделать?
Голос Маркеллина задрожал, казалось, еще миг – и он разрыдается.
– И я… я согласился…
– …Да, я согласился принести жертву Весте и Изиде [36] . Разумеется, люди императора позаботились о том, чтобы по такому случаю собрать у храма Весты как можно больше народа. Ведь отречение от веры даже простого христианина – редкое зрелище. И уж тем более – если это делает епископ столицы великой империи… Меня сопровождала целая процессия жрецов, жриц и воинов, а слева от меня шел мой участливый наставник (я так и не удосужился узнать его имя, впрочем, и он, похоже, не горел желанием его называть). По сторонам, справа и слева от дороги, толпился народ. Я чувствовал на себе их взгляды: любопытные, насмешливые, ненавидящие… да, я знал, что в толпе наверняка есть и христиане, пришедшие посмотреть на мой позор. И потому боялся поднять глаза, чтобы ненароком не встретиться с ними взглядом.
Но моя предосторожность была напрасна. Когда я уже подходил к храму, кто-то крикнул из толпы:
– Иуда!
Его поддержали другие голоса:
– Трус! Предатель! Отступник!
Что-то больно ударило меня в спину. Кажется, это был камень. Второй камень угодил мне в плечо. Несколько воинов, из тех, что сопровождали меня к храму, бросились в толпу, послышались чьи-то крики… А я покорно шел туда, куда меня вели, – в храм Весты. Тем временем мой наставник вкрадчиво шептал мне на ухо:
– Видишь, как твои бывшие единоверцы-христиане ярятся от того, что ты познал истину и порвал с ними! Какая злоба, какой фанатизм! И это люди, утверждающие, будто их Бог есть любовь! Безумцы, недостойные жизни и свободы! Разве я не прав, Маркеллин?
…Меня подвели к жертвеннику, дали в руку горсть фимиама и объяснили, что я должен делать. Я выполнил все, что мне велели, и принес жертву.
Собственно, это было условием моего прощения и освобождения. И я рассчитывал, что теперь меня просто отпустят на все четыре стороны. Однако вместо этого я снова был приведен к императору.
– Я рад, что ты образумился, Маркеллин, – промолвил Диоклетиан, милостиво взирая на меня с высоты своего трона. – И потому я не только прощаю тебя, но и хочу сделать тебе подарок.
По знаку императора его слуги подошли к мне и облачили в драгоценную одежду, достойную вельможи.
– Это мой дружеский дар тебе, Маркеллин, – сказал император. – Ибо отныне мы с тобой друзья.
– Великая милость, великая честь, – прошептал знакомый вкрадчивый голос за моей спиной. – Император нарек тебя своим другом, Маркеллин. Теперь ты убедился, насколько он милостив!