От волнения я не слушал, что он говорил. Кроме одной, самой последней фразы:
– Принес я вам с далекого и холодного Севера сердце любящего отца [73] .
Слезы хлынули у меня из глаза. Еще миг, и я заплакал бы, как вдруг…
– Лицемер! – злобно прошипел кто-то совсем рядом. Я обернулся и увидел высокого плечистого семинариста со шрамом на левой щеке. Прикусив тонкую губу, с искаженным от ненависти лицом он не отрываясь смотрел на владыку Никодима…
4. Я встречаюсь с владыкой Никодимом
На святках, а именно на второй день после Рождества Христова, когда праздновалась память святого апостола и первого мученика архидиакона Стефана, владыка Никодим приехал к нам в училище. Такова была традиция: в праздничные дни архиереи посещали духовные школы своей епархии, поздравляли учеников и выслушивали их ответные поздравления.
Нас собрали в актовом зале. Однако епископ отчего-то запаздывал, и от нечего делать мы начали перешептываться. Разумеется, речь шла о новом владыке.
– А знаете, откуда он родом? – с таинственным видом прошептал Вася, сын дьякона Спасо-Преображенского собора. Учился Вася так себе, зато был страстным охотником собирать всякие новости, которые он потом пересказывал нам. – Нет? А вот я знаю. Мне папа рассказывал, а ему – кто-то из монастырских. Значит, так. Родом он из Архангельской губернии, из семьи священника Михаила Кононова [74] . Папа говорил, что у них на Севере есть целый род священников Кононовых, чуть ли не с XVII века. До того как он в монахи постригся, его звали Александром. Сперва он учился в Архангельской духовной семинарии…
– Погоди-ка! – перебил его Миша Кулижников, мой сосед по парте. Миша был из тех, кто думает много, но говорит редко, зато метко. – Это не та ли самая семинария, где батюшка Иоанн Кронштадтский [75] учился? Он ведь тоже был родом из Архангельской епархии.
– Точно… – Вася с изумлением уставился на Мишу. – Выходит, они и впрямь в одной семинарии учились! Постой-ка! Ведь папа говорил, что владыка Никодим был знаком с отцом Иоанном. И что будто бы именно отец Иоанн благословил его книги про святых писать. Вот оно значит как!
– Да ты дальше, дальше рассказывай! – нетерпеливо прервал его кто-то сзади. – А то владыка вот-вот приедет, а мы про него ничего и не знаем…
– А о чем я говорил-то? – замялся Вася. – Ах да, вспомнил! Значит, так. Дальше его, как отличника, послали учиться в Духовную академию… ту, которая в столице [76] , – Вася загнул один из пальцев на руке. – И там он принял монашеский постриг с именем Никодим, в честь преподобного Никодима Кожеозерского [77] . А когда он окончил академию, его там же, в столице, назначили смотрителем Александро-Невского духовного училища. – Он загнул еще один палец. – Потом он в Калуге был ректором семинарии. – Теперь на Васиной руке остались всего два незагнутых пальца. – Потом… забыл! Нет, вспомнил – затем его на Север послали, в Олонецкую губернию, тоже ректором семинарии. Ну, а потом он стал епископом, сначала Рыльским, потом нашим, Белгородским.
– Значит, он еще и книги пишет… – задумчиво произнес Миша Кулижников. – По благословению самого отца Иоанна…
– Да я же уже об этом говорил! – оборвал его Вася. – У нас дома есть две его книжки про северных святых: «Олонецкий патерик» и жизнеописания подвижников Соловецкого монастыря. А еще папа говорил, будто владыка Никодим написал несколько акафистов [78] : преподобным Иову Ущельскому, Трифону Печенгскому, Никодиму Кожеозерскому и святителю Иоанну Златоусту. За акафист святителю Иоанну он даже благодарность от Синода получил.
– Значит, он книги про святых пишет… – продолжал размышлять вслух Миша. – Интересно, а про нашего святителя Иоасафа он тоже книгу напишет?
Вася обернулся, чтобы ответить, но не успел – в зал вошел епископ Никодим. И певчие запели тропарь Рождества Христова.
Когда они смолкли, владыка поздравил нас с праздником. А потом мы читали ему стихи, пели колядки. Когда же закончили, он благословил нас и каждому вручил бумажный образок Рождества Христова.
– Как тебя зовут? – спросил он, когда очередь дошла до меня.
– Иоасаф, – ответил я.
– Он у нас первый ученик в классе, – прибавил стоявший рядом отец инспектор.
– Вот как… – Владыка Никодим улыбнулся. – И кем же ты хочешь стать, когда вырастешь, Иоасаф?
– Священником, – ответил я. – Как мой папа.
– Он – сын отца Иоанна, – произнес инспектор, – священника из Никольской церкви. Почтенный человек, добрый, набожный, вот и сын в него пошел.
– Вот оно как, – задумчиво произнес владыка Никодим, пристально вглядываясь в меня, словно прозревая что-то, видимое лишь ему одному. – Вот оно как…
Домой я летел, словно на крыльях. Ведь сегодня меня поздравил с Рождеством Христовым сам наш владыка, епископ Никодим! Вот это радость так радость!
На следующее утро я не пошел в Никольский храм вместе с отцом, а спозаранку побежал в Троицкий монастырь. Потому что очень хотел снова увидеть владыку Никодима, послушать, о чем он будет говорить с амвона. Отчего-то мне казалось, что я услышу от него слова, которые изменят всю мою жизнь.
Увы, меня ожидала совсем иная встреча!
5. Мой новый друг
– Хочешь, покажу, где раки зимуют?
Я остановился. Дорогу мне преграждал рослый лохматый оборванец.
– Хочешь, покажу, где раки зимуют? – переспросил он, надвигаясь на меня.
– Нет, – ответил я, отступая назад. Он ощерил гнилые зубы.
– Все говорят «нет». – Наглая ухмылка на его лице не предвещала ничего хорошего. – А хочешь, малявка, покажу тебе, где раки зимуют?
– Не надо… – на сей раз я уже перепугался не на шутку. Но его, похоже, забавлял мой страх.
– Все говорят «не надо». Надо, птенчик, надо. Эй, братцы, сюда! Покажем ему, где раки зимуют!
В следующий миг вокруг меня запрыгало, заблеяло, заулюлюкало несколько парней. Один из них сорвал с меня шапку. Другой вывернул мне карман, и я услышал жалобный звон монетки, выпавшей из его руки на булыжную мостовую. Третий больно щелкнул меня по лбу. Я вскрикнул и закрыл голову руками. Да и что еще мне оставалось делать? Их было много, а я один. И некому было прийти мне на помощь. «Господи, помоги!» – взмолился я…
– А ну, убирайтесь отсюда! – раздался чей-то звонкий голос. – Не смейте его трогать!
– Сам вали отсюда, кутейник! [79] – огрызнулся мой обидчик. – Тоже мне, защитник нашелся! Кутейка-балалайка-соломенна струна! Бей его, ребята!
До меня донесся глухой звук удара, потом еще один… И вдруг мой обидчик взвыл от боли.
– Не надо… я же пошутил… что, мне и пошутить нельзя? Тикаем, братцы!
Когда я осмелился открыть глаза, моих обидчиков и след простыл. А рядом, положив мне руку на плечо, стоял высокий плечистый семинарист со шрамом на левой щеке… кажется, я уже где-то видел его. Вот только где именно?
– Не бойся, приятель, – успокоил он меня. – Больше они тебя не посмеют тронуть. А если кто захочет тебя обидеть, будет иметь дело со мной.
– Спасибо… – проговорил я сквозь слезы. – А как тебя… вас… зовут?
– Павел, – произнес он, протягивая мне руку. – Павел Рахов.
Так это сам Павел Рахов! Семинарист, о бесстрашии и лихих проделках которого у нас в училище рассказывали легенды. Самый сильный, самый смелый, самый умный! И вот теперь он предлагает мне свою дружбу. Неудивительно, что я обеими руками схватился за протянутую мне руку!
– Добре, – усмехнулся он. – А как тебя зовут? Иоасаф? Вот что, Асаф, хочешь, я тебе интересную книжку дам почитать? Хочешь?! Тогда пошли ко мне!
И я пошел за ним, совсем забыв о том, что направлялся совсем в другое место: в храм, к владыке Никодиму… далеко же увел меня этот новый друг!
Книга, которую он мне дал, называлась «Спартак» [80] . Никогда прежде не читал я ничего подобного – ведь мой отец-священник считал чтение светских книг пустой тратой времени и признавал только духовные книги. Неудивительно, что я за три дня (точнее, ночи, так как читать приходилось тайно от отца) прочел «Спартака». После чего прибежал к Павлу, чтобы вернуть ему книжку.
– Ну как, понравилось? – спросил он.
– Очень! – воскликнул я. – А еще что-нибудь такое у тебя есть?
– А как же! – усмехнулся он. – И получше кое-что есть…
С тех пор я зачастил к Павлу за книгами. И вскоре прочитал не только «Спартака», но и рассказы Максима Горького, и «Андрея Кожухова» [81] , и «Овода», и много других подобных книг. Однако Павел не просто давал мне книги: он подолгу беседовал со мной. О том, как несправедливо устроен мир, в котором одни люди пользуются всеми благами жизни, в то время как другие не имеют даже хлеба насущного. Но если бы бедные и обездоленные, вместо того чтобы терпеть гнет и смиряться, восстали против своих угнетателей, отняли у них богатства и поделили их поровну между всеми, на земле настало бы царство свободы и счастья. Сначала я слушал Павла с опаской. Ведь он говорил прямо противоположное тому, чему меня учили и отец, и преподаватели семинарии. Вдобавок он крайне недоброжелательно отзывался о владыке Никодиме, называя его обманщиком и пособником угнетателей. Но, как говорится, капля камень долбит. Чем больше я слушал Павла и читал его книги, тем больше мне казалось, что он говорит правду. В самом деле, разве это подвиг – безропотно сносить лишения и муки, вместо того чтобы восстать и покарать злодеев? Разве это подвиг: бежать от мира, лежащего во зле, или покорно терпеть это зло, вместо того чтобы дать ему бой, как это делали Спартак, Овод… со временем в списке героев прибавлялись все новые и новые имена из книг, которыми щедро снабжал меня мой новый друг. Мысленно я был с ними, не замечая, что все больше и больше отдаляюсь от Бога. Как это происходит со всеми, кто ищет истину «на стране далече», забыв о Том, Кого называют Путем, Истиной и Жизнью [82] .
6. Самые главные слова
– Что это, сынок? – встревожился отец, увидев в конце учебного года мой табель с отметками. – Ты же раньше так хорошо учился. А теперь – сплошные тройки. Уж не заболел ли ты? Н