– А что насчет вас, капитан? Решили перебраться сюда жить?
Ей не хотелось говорить истинную причину. Этот человек слишком многое от нее скрывал – а значит, она имела право ничего не сообщать ему в ответ.
– Нужно было доделать кое-какие дела.
– Я, конечно, уважаю вашу приверженность работе, но это уже перебор.
Она встала с дивана, небрежно поправляя волосы.
– Ну, раз решили прийти пораньше, приступайте к работе.
Судя по тому, как целеустремленно он вошел в кабинет, сержант явно куда-то спешил. Но теперь он не может уйти, не спросив ее разрешения, и в глубине души Кристиан надеялась, что сейчас он, поставленный в тупик, наконец объяснит ей, что происходит. Лишь бы этот круг недоверия и недомолвок разорвался.
Но Фледель лишь рассмеялся, садясь за свое место.
Мерно зажужжал компьютер; Кристиан едва сумела скрыть эмоции, повернувшись к одному из столов. Ее захлестывало нечто среднее между отчаянием и беспокойством. Она не чувствовала злости или обиды – теперь ей стало страшно. Если он отказывается говорить что-либо, значит, это что-то, что она не готова была услышать. Капитан уже не хотела выяснить правду или призвать его к ответственности – она просто хотела, чтобы все было как раньше.
Уняв дрожь в руках, она глубоко вдохнула и шагнула в сторону своего кабинета. Конечно, стоит двери закрыться за ней, как сержант сможет уйти, но Кристиан не хотела и думать об этом. Хотелось не знать ничего, не замечать, не носить в сердце бесконечные подозрения.
– Эй, капитан, помните, как мы учились вместе?
Она остановилась.
– К чему этот вопрос так внезапно?
– Нам так редко выпадает шанс поговорить наедине. Я не хочу, чтобы вы уходили.
Повисло молчание. Что-то шевельнулось в душе, похожее на надежду, и Кристиан обернулась. Сержант сидел за столом, откинувшись в кресле; взгляд его был слегка опечаленным, но спокойным. Словно не нужно было ничего скрывать; словно и правда все вернулось на круги своя, когда он был ее безответственным, но дружелюбным подчиненным – только она теперь стала на пару шагов ближе.
– Останьтесь. Наконец-то только вы и я. Я так долго ждал возможности поговорить с вами.
Какой странной, однако, бывает жизнь – никогда не знаешь, что ждет тебя за ближайшим поворотом. Еще неделю назад капитан бы почувствовала раздражение, высказалась бы как-то грубо, ушла бы без промедления. Но сейчас волна облегчения прошлась по всему ее телу, и она не знала причины; скованно улыбнувшись, она сделала шаг вперед, чтобы сесть за соседний стол.
– Сказать по правде, едва ли я помню что-то о вас. Мы учились в разных группах, а я и о своей-то не многое знала.
– Грустно, конечно, но я и не ожидал иного ответа. Это очень на вас похоже. Мне всегда казалось, что вы полностью погружены в учебу.
– Так и было, – она невольно улыбнулась, вспомнив, как верила тогда, что вся несправедливость мира может быть искоренена лишь одними ее руками.
– А я вас помню, капитан. Подходил даже пару раз с какими-то глупыми вопросами, надеялся познакомиться.
– Познакомиться…
То, что должно было порадовать ее, вызвало лишь неприятный укол в груди – мало какая девушка тогда не удостаивалась внимания Фледеля; это же заставило Кристиан вспомнить вчерашнюю сцену, невольной свидетельницей которой она стала. Как странно, наверное, выглядела она со стороны. Даже для нее самой ее настроение менялось в мгновение ока – улыбка сменялась печалью, подозрение страхом, обида горечью, а мимолетное счастье – бесконечным падением вниз.
– Столько лет прошло, а вы так и не остепенились, сержант.
Это была простая фраза, которая наверняка должна была спровоцировать очередную шутку. Однако Фледель выглядел так, словно глубоко задумался, подбирая слова.
– Просто я не думаю… Что сейчас это может быть уместно в качестве моей жизненной цели.
Что-то в этой формулировке показалось Кристиан тревожным. Какова же тогда его жизненная цель на данный момент? Она знала, что не услышит ответа на этот вопрос, даже если задаст его.
– Вы ведь тоже имеете… несколько иные приоритеты? – он подбирал слова осторожно, словно ступая по минному полю.
Приоритеты… Задумавшись о жизненной цели сержанта, она невольно задумалась и о своей собственной. Ради чего она вообще живет последние… двенадцать лет? Было ли что-то определенное в ее существовании до того, как началась череда этих странных убийств?
– Мой единственный приоритет сейчас – это дело.
– Как же я понимаю вас, – он горько засмеялся.
Что-то в его голосе заставило ее душу болезненно сжаться. Что-то, позволившее почувствовать какое-то родство с ним. Может, поэтому она решила открыться.
– Я… по правде говоря, не знаю, есть ли что-то еще. Даже эти убийства заставляют меня словно возвращаться в прошлое, времена, когда я была эмоциональнее, импульсивнее… Живее. Мне казалось, что пути назад уже нет, но сейчас меня засасывает в водоворот воспоминаний, чувств, которые я давно позабыла. Вынуждает сердце вспоминать, каково это – биться от страха, трепетать в ожидании хоть каких-то новостей, разрываться на части от эмоций, которые я даже не могу осознать.
– Звучит как… перерождение.
– Да, но оно болезненное. Я не хочу этого.
– Капитан, я… Работая рядом с вами все это время, мне казалось, что в вас что-то выключили. Многие, кто знал вас раньше, наверняка сказали бы, что ничего не изменилось – все такая же преданная делу и равнодушно холодная, но я видел разницу. Мы… – он поколебался, но все же продолжил, – все знаем, что за события виной тому. Но сейчас что-то происходит. С вами. С нами. Со всем этим городом. Трагедия, в которую мы все оказались втянуты, как пешки, словно включила этот свет внутри вас снова – и если эти убийства тому причина, простите меня за эгоистичность, то это то, что должно было произойти.
– Не говорите так.
– Капитан, я хочу знать, в чем дело. Я пытался разобраться, подступиться с разных сторон, но я никак не могу понять, что именно заставило ваши чувства снова включиться. Я просто не понимаю, что происходит. Этот преступник, он будто говорит с вами на каком-то лишь вам понятном языке, и он меняет вас, переплетает так, как ему хочется.
– Прошу, не надо.
– Я просил вас оставить прошлое в прошлом, но кому как не мне знать, насколько это сложно. Этот лишь вам понятный язык кроется в ваших воспоминаниях, и если вы как-то можете объяснить, что все это значит, наше расследование…
– Это ничем нам не поможет! – Она резко встала, повысив голос, и почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Уйти. Сбежать. Не позволить ему видеть все это, не позволить ему находиться рядом…
Уже дернувшись в сторону кабинета, она почувствовала, как он сжимает ее запястье. Почему-то это вызвало ступор; она не стала вырываться, лишь затихла, не оборачиваясь.
Они стояли так секунд десять, словно оба не знали, что предпринять; наконец, она услышала тихий шаг вперед, эхом отдавшийся в темноте комнаты, и теплые руки обняли ее с обеих сторон.
– Соблюдайте субординацию… – она пробормотала это как-то отчаянно, чувствуя, как слезы начинают течь по щекам. Нужно было оттолкнуться, уйти, но присутствие рядом другого человека, чужие прикосновения, все, что она так желала, наконец-то было рядом. Фледель сжал ее крепче, словно протестуя, и Кристиан замерла, зажмурив глаза.
Темнота. Тишина.
Тепло.
Ком, поднимающийся по гортани наверх, расширялся, расползаясь болезненной волной, и капитан с трудом сдерживала дыхание, пытаясь скрыть слезы. Она знала, что это бесполезно, но так мучительно старалась спрятать неясные всхлипы, вырывающиеся из груди.
Нельзя. Ни в коем случае. Это слабость. Это унижение.
Он прижал ее крепче, словно пряча в своих объятиях, и что-то сказал. Его связки задрожали, завибрировали, рождая новые и новые слова, содрогая грудную клетку. Она чувствовала это так близко. Чувствовала, как звуки проходят сквозь его грудь, сквозь нее саму, и голос звучал над ее головой, словно отдаленные раскаты грома – гулкие, но успокаивающие. Она не могла понять, что именно он говорил. Едва ли что-то, отличное от привычных утешающих фраз, но само ощущение единения от звука его голоса заставляло зачерствевшее сердце пропитываться кровью, истекая забытыми доселе чувствами.
Боль. Одиночество. Вина. Желание быть рядом с кем-то.
То, что она так долго прятала, вырвалось наружу с новыми слезами и всхлипами, и вот она, изнемогая от ненависти к себе, рыдала, уткнувшись в сержанта. Она так долго не плакала, что сейчас просто не могла остановиться.
Это длилось так долго, что капитан потеряла счет времени.
Она не хотела думать о том, что пытался сказать ей преступник. Не хотела видеть этого, не хотела вспоминать. Мир менялся слишком быстро, и она мечтала вернуться в то время, когда не было ни этих убийств, ни посланий, ни странной черты, разделившей их с Фледелем.
Она подняла голову, взглянув ему в глаза. Много лет прошло с тех пор, как она видела кого-то настолько близко. И в то же время Кристиан знала, что сама построила своим недоверием непроходимую стену. Ей казалось, что она стоит вплотную к прозрачному, пуленепробиваемому стеклу, но не может дотронуться до души Фледеля и поверить.
Она надеялась, что он сам сделает что-то, что разрушит все подозрения. Но с каждым днем стена лишь росла, и даже сейчас, оказавшись в его объятиях, капитан знала, что не может игнорировать все улики, что у нее были.
Глубоко, прерывисто вдохнув, она утерла слезы и отстранилась. Совладать с собой было сложно, но Кристиан собрала всю свою волю в кулак, выпрямляясь.
Она не могла прочитать выражение его лица. Была ли это жалость? Сострадание? Нечто иное? Фледель смотрел ей в глаза, но в то же время было что-то пустое в его взгляде.
– Если это настолько болезненно… Не вспоминайте.
Его голос был тихим. Винил ли он себя за настойчивость, вызвавшую столь сильный взрыв эмоций? Кристиан не могла сказать.