Многие полицейские возводили огнестрельное оружие едва ли не в культ – как обычно мужчины обожали трепаться о машинах, стражи закона, обладавшие привилегией на ношение оружия, любили поспорить об особенностях той или иной модели, да и просто выпендриться своими знаниями. Некоторые чуть ли не боготворили свои пушки – ухаживать за своим оружием и чистить его считалось практически ритуалом. Неудивительно, что за такой коллекционной редкостью тщательно следили.
Только вот сержант не был из тех, кто возводил оружие в культ. По крайней мере, как ей всегда казалось. Но может ли Кристиан до сих пор утверждать, что знает о нем хоть что-то?
И все же капитан не могла не признать, что что-то не сходится. Почему пистолет, за которым так скрупулезно ухаживали и которому место под стеклом в частной коллекции, просто валялся в нижнем ящике гардероба? Если бы для Фледеля он так много значил, он бы не хранил его так.
Но нельзя было сбрасывать со счетов то, что оружие реализовали в столице. И сержант был оттуда же. Не может же это быть всего лишь совпадением?
Кристиан колебалась, словно весы, измеряющие его душу. Каждая мысль, каждый аргумент аккуратно помещались на чаши «за» и «против», «виновен» и «невиновен». Она, привыкшая работать с голыми фактами, сейчас могла полагаться только на свое внутреннее чутье.
Что, если оно подведет?
Бросив взгляд на часы, капитан встала из-за стола. Время посещения скоро начнется.
– Ему становится хуже. Заболевания, крепко захватившие тело вследствие пребывания в чудовищных условиях, ослабили его, и сейчас лечение продвигается с трудом.
– Но с ним же в итоге все будет в порядке?
Доктор Бьерсен уставился куда-то ей за спину, поправляя очки в крепкой дорогой оправе.
– Постарайтесь не наседать на него сейчас с допросами. Или… – он вновь перевел взгляд на Кристиан, – выясните у него все как можно скорее.
Ник сидел в кровати, положив под спину подушку. Его руки казались еще худее, чем до этого – по словам врачей, он наотрез отказывался есть, поэтому его временно снова перевели на капельницы. Причина, названная доктором Бьерсеном, заставила Кристиан вздрогнуть – желудок снова начал отторгать любую пищу, включая простую воду, и едва ли с этой стороны будут какие-то улучшения. С остальными органами было не лучше – одни были увеличены, другие поражены, покрыты фиброзными тканями и требовали хирургического вмешательства. Участки тела, где раньше зияли фиолетовые язвы, теперь были вырезаны и зашиты многослойными стежками – врачи удалили некроз, где могли до него добраться.
Он был бледен. Даже простыни, на которых покоилось его изрезанное тело, казались темными на его фоне. Сил едва хватало, чтобы смотреть – тонкие ресницы медленно покачивались, прикрывая покрасневшие глаза.
– Ты снова пришла.
Его голос похрипывал, и он с трудом поднял руку, чтобы потереть горло. Потом вздохнул и закрыл глаза.
Кристиан села на стул, не проронив ни слова. Рядом с ним всегда было тяжело, но в то же время какая-то особенная тишина наполняла эту комнату вместе с запахом медицинского спирта и лекарств.
Ник не разрывал тишины. Рука, лежащая на горле, слегка подрагивала.
– Ник…
– Я ничего не скажу.
– Мы не враги друг другу. Мы могли бы…
Его глаза раскрылись, и Кристиан запоздало заметила блестящие в них слезы. Затянутые пленкой зрачки с трудом сфокусировались на ней.
– Я тебя ненавижу…
Злость и исступление перемешивались в этом взгляде. Словно разорвав невидимый барьер, слезы стремительно потекли вниз по впалым щекам. Стиснув зубы, он всхлипнул и принялся насилу утирать щеки.
– Мы… могли бы поговорить без записи. Просто так. Все, что ты скажешь, ни к чему тебя не обяжет.
Он вцепился руками в лицо, словно от боли, и, тихо заныв, подогнул ноги к голове, как будто защищаясь. Кристиан видела, как кое-где бинты окрашиваются в алый – незатянувшиеся швы расходились от спазма напрягшихся мышц, но Ник, похоже, не чувствовал этого. Страдания, терзавшие его, были иными.
– Лучше бы принесла мне дозу. Я знаю, ты можешь. У них тут есть где-то.
– Это исключено.
– Ты же хочешь, чтобы я что-то рассказал, и если…
– Нет. Я не веду так дела.
– Ненавижу…
Он обхватил колени, спрятав лицо, и начал медленно раскачиваться. Кристиан молча скользила взглядом по кровавым пятнам, думая о том, что нужно сказать об этом доктору Бьерсену.
– Зачем ты вообще приходишь? Ты знаешь, что я ничего не скажу, но все равно возвращаешься, думая, что твоя записывалка что-то изменит.
Если бы она знала ответ.
– Уходи. Мы оба знаем, что толку от твоих допросов никакого. Или что ты будешь делать – пытать меня?
Он засмеялся – истеричным, булькающим смехом. Руки непроизвольно сжались, и ногти впились в колени словно в попытке доказать, что боль уже не имеет значения.
Кристиан не знала, что удерживает ее на месте, но ей не хотелось оставлять его одного. Ник был прав – она ничего от него не добьется. Нужно было послушать Аднета и отдать наркобольного во власть наручников с батареей. Но она не решилась на это, а теперь и подавно не сможет.
Капитан сделала все, что могла. И для расследования, и для самого Ника. Отправила в больницу, оплатила лечение. Она не сможет объяснить ему, почему приходит, потому что ответ на этот вопрос не имеет никакого смысла. Чувства часто лишены хоть какой-либо рациональности.
Она тяжело встала со стула, глядя ему прямо в глаза. Возможно, в последний раз.
– У меня есть только один вопрос. Ты знаешь эту женщину?
Она наклонилась, приблизив к его лицу фотографию, найденную в ящике сержанта. Ни на секунду ее взгляд не оторвался от бледно-голубых глаз.
– Нет. Не знаю.
Лишь на мгновение зрачки вздрогнули, расширяясь, но Кристиан хватило и этого. Он лгал. Жаклин Лифшиц имеет отношение к тому, что творится в городе.
Капитан выпрямилась, коротко кивая самой себе. Затем повернулась к Нику и, помедлив, сказала:
– Часы посещения заканчиваются. Я ухожу.
Она так и не решила, что должна сказать: «до свидания» или «прощай».
– Ты еще вернешься?
Вопрос застал ее в дверях. Еще долго Кристиан гадала, послышалась ли ей надежда в этом тихом голосе.
Сидя за рулем автомобиля, Кристиан жалела лишь о том, что не может прямо сейчас связаться с сержантом. Если бы она только могла узнать его версию событий, выяснить все, что ему известно, вместе они бы гораздо быстрее нашли способ оправдать его.
Сомнения таяли, как утренний туман, оставляя кристально чистую картинку. Фледель вышел на их след. Поэтому его и убрали.
Жаклин была частью группировки. Глаза Ника выдали его, и теперь капитан должна действовать быстро. Здесь она ничего не найдет.
Хлопнув дверью машины, она чуть ли не бегом влетела в свой подъезд. Теребя ключи, ожидала лифта.
Понял ли Ник, что его блеф не удался? Сможет ли сообщить кому-нибудь из своих сообщников?
Если да, то у нее не так-то много времени.
Нужно отправиться туда, где все это началось. В столицу. Выяснить, что произошло в этом шумном и кипящем жизнью городе.
Морган будет только рад, если Кристиан возьмет все те отгулы, что он предоставил ей после случившегося. И едва ли он сможет догадаться, какие дела увели ее прочь от родных краев.
Ближайший рейс был через пять часов. У нее есть время собраться.
Пара комплектов одежды, гигиенические принадлежности, документы, деньги, ноутбук. Больше ей ничего не понадобится.
Она тяжело опустилась на стул. До аэропорта можно было доехать за час и пройти регистрацию за два часа до рейса. У нее есть немного времени.
Кристиан вновь открыла уже ставшее родным дело. Водоворот тайны все сильнее засасывал внутрь, лишая воздуха, но с каждой новой спиралью она могла посмотреть на дело с совершенно нового угла.
Но на этот раз это не помогло.
Пытаясь отыскать в мельчайших деталях доказательства невиновности Фледеля, капитан находила лишь новые сомнительные моменты. Как бы ей не хотелось, она не могла закрывать на них глаза.
Во-первых, единственный раз, когда у Фледеля было алиби на момент убийства, это операция по захвату преступника. Операция, которую разрабатывал сам Фледель и которой он же и руководил. Его место находилось в самом низу здания, и отписывался о занятии позиции он самым последним, а значит, никто не мог подтвердить, что он действительно находился там. Ничто не мешало ему пробраться в соседний подъезд, перейти поверху к позиции Кристиан, сыграть свой спектакль и так же скрыться.
Тело, летящее с лестницы. Кровавое пятно.
То, что пришлось испытать ей той ночью, до сих пор оставалось одним из худших ее ночных кошмаров. Если все это дело рук Фледеля, которому она позволила себе рассказать столько сокровенного…
Она не хотела верить. Но отсутствие алиби было не единственным, что привлекло ее внимание. И, увы, не худшим.
Лия Рокка. Первая обнаруженная полицией и вторая по счету убитая.
Единственное убийство, в котором Кристиан почувствовала личное отношение.
Убийца, опустившийся на колени, чтобы взглянуть в глаза своей жертве и выпустить три пули в упор.
Девушка, которой светила блестящая карьера в столице, но которая отчего-то сорвалась с места, не стала поступать в престижный университет и уехала в их ничем не примечательный город. Словно бежала отчего-то. В то же самое время, когда сержант запросил перевод в их полицейский участок.
Неужели Кристиан поторопилась, убедив себя в том, что Фледель невиновен?
Она устала от этих бесконечных качелей. Но назад пути не было – только вперед, в столицу, за правдой.
Сколько ночей он провел, наблюдая за этим одиноко светящимся окошком? Он пытался найти закономерность, но никогда не знал, когда эта бестия вернется домой на этот раз. Нужно было рискнуть пробраться днем, и все бы закончилось. Наконец-то. Навсегда.
Но он не мог рисковать. Не мог рисковать всем, что у него было.