– Я не отсюда, – пришедшее с охватившей ее слабостью откровение сразу же было вновь обращено в ложь. – Перевели из другого города. Каким он был?
– Очень добрым. Хорошим, ответственным человеком. И я уверена, что прекрасным полицейским. Никогда не жаловался. Простите.
– Все… Все в порядке. Да, я слышала, что его любили в отделе, – Кристиан была практически уверена, что не соврала на этот раз.
– У нас должен был быть ребенок. Но когда я узнала о смерти, то… Вы понимаете. Слишком большой стресс.
Руки, едва начавшие успокаиваться, задрожали снова.
– У вас… Осталось что-то от него?
– Да. Вещи, письма… Фотографии. Вам показать?
– Да, если вы не против.
– Нет, конечно, не против. Если это хоть как-то поможет полиции… – женщина встала, и от взгляда капитана не укрылось то, как тряслись ее ноги. Кристиан знала, что стоит ей встать, и она также не сможет сдержать дрожи.
Дверь мягко хлопнула, закрываясь, и капитан осталась наедине с миссис Дартл. Весь ее вид выражал презрение и ненависть, но Кристиан знала, почему. Гантер умер при исполнении. Если бы не полиция, счастье ее дочери не было бы безвозвратно разрушено. И даже последнюю возможность попрощаться отобрали у них, осквернили отсутствием хоть каких-либо объяснений.
Женщина так ничего и не сказала, встав и отойдя к окну.
Миссис Хонеккер вернулась со стопкой фотографий. Кристиан еще издали заметила на них белое платье – наверное, со свадьбы. Возможно, она просто хотела еще хоть с кем-то погрузиться в эти далекие воспоминания.
«Единственная счастливая дорога ведет назад», – сказал ей как-то Аднет.
«Прошлое остается в прошлом», – возражал сержант.
Кристиан медленно перебирала одну фотографию за другой. Тихий голос миссис Хонеккер рассказывал повесть их печально оборвавшейся любви, и капитан медленно утопала в прошлом вместе с ней. И все же что-то не давало ей покоя. Что-то знакомое, что она видела в запечатленных на снимках чертах.
И она вдруг поняла, что.
Фотография на стене сержанта. Несколько улыбающихся мужчин.
– Вы знали Митча Эванса и Берикера Коппа?
– Да, конечно. Они служили в одном отряде. Они тоже…
Она подняла голову, и Кристиан почувствовала, как ее пробирает озноб от одного ее взгляда.
– Пожалуйста, скажите мне, что с ними произошло?! Весь отряд целиком… Я слышала, что капитан Крайше остался жив, но, когда я попыталась дозвониться до него, чтобы хоть что-то выяснить, я… Он… Я не видела его с тех пор…
Перед глазами помутнело. Все тело отчаянно нуждалось в кислороде. Кристиан неосознанно встала, ноги подвели ее, и она тяжело оперлась на стол.
– С вами все хорошо?
– Да… Да. Не волнуйтесь, просто небольшое головокружение. Нужно просто немного подышать свежим воздухом. Прошу прощения, что так долго задерживала вас.
– А как же чай? – женщина с беспомощной тоской посмотрела на горстку фотографий, лежащих на столе.
– Я с удовольствием бы осталась, но и так задержалась дольше, чем планировала. Обещаю, если хоть что-то станет ясно…
Ложь. Наглая ложь. Яд надежды, снова и снова изливающийся из ее лживого рта. Сколько раз она слышала эту фразу тогда, двенадцать лет назад, когда знала, что никакой надежды все равно нет?
– Я… буду очень ждать.
Сколько лет потребуется миссис Хонеккер, чтобы осознать, что Гантер не вернется?
С каждым новым пролетом ноги все быстрее несли ее вниз. Нажав на кнопку домофона, Кристиан вырвалась наружу, словно из душной клетки, и оперлась на колени, глубоко дыша.
Части мозаики медленно вставали на свои места.
Смерть целого отряда убойного отдела, после которой даже семьям не было дозволено узнать причины. Единственный оставшийся в живых – капитан Фледель Крайше. Длительная реабилитация – едва ли Кристиан могла представить себе человека, которому она не потребовалась после подобного.
Но как это связано с секретным агентом из наркоотдела и, тем более, с серийным убийцей в их городе?
Лежа в гостиничном номере, она вспоминала осунувшееся и постаревшее лицо миссис Хонеккер. Была ли она похожа на нее? Перебиравшая старые фотографии, как капитан недавно – безделушки из ящиков. Гниющая изнутри яблоня, пытающая доказать всем вокруг, что ее ствол способен выдержать бурю. Должна она была пойти путем Аднета, спрятавшись в окутывающей пыли прошедших десятилетий, или оставить прошлое в прошлом, как молил ее сержант, и отправиться вперед, в неизвестность?
Одно Кристиан знала точно – она должна продвигаться в расследовании. Теперь у нее осталось лишь три имени – Ирван Райт, Жаклин Лифшиц и Лия Рокка. И мужчина, отбывающий срок за контрабанду оружия.
Она вытащила пистолет из кобуры и подняла вверх, рассматривая его в свете горевших над головой ламп. Голову вновь обожгло болезненными воспоминаниями.
Отвратительнейшее изобретение человечества. Творение, направленное лишь на то, чтобы лишать жизни. Столь легко, что держащему его в руках достаточно одного мозгового импульса, чтобы убить. Не нужно прикладывать сил, не нужно сомневаться. Словно одного только существования подобных вещиц достаточно, чтобы обесценить человеческую жизнь.
Она ненавидела их всей душой. За то, что лишили ее самого дорогого.
Во сне она вновь сидела на поляне – месте, где она была уже тысячи раз. Кристиан помнила этот день наизусть – день, разделивший ее жизнь на «до» и «после». Последний счастливый день в ее жизни.
Она слышала свой смех – заливистый и игривый от красного вина. Слышала нежный шепот в ответ, хихиканье, хруст фруктов, взятых с собой на пикник. Шорох постеленной на землю ткани, тихие разговоры, голос, который так старательно хранила в памяти, но который с течением лет все сильнее размывался, превращаясь в призрак.
Закатное солнце, медленно ползущее по траве, длинные тени деревьев, тянущиеся вдаль, словно Парфенон. Тепло лучей, но сильнее – тепло тела.
А затем звук выстрела. Выстрела, разорвавшего тишину надвое, выстрела, прошедшего через всю ее судьбу кровоточащей раной, взорвавшего сознание, разбившего жизнь на мириады осколков, которые больше никогда не склеишь. Небо, залитое кровью заката, а потом темнота, растекающаяся между деревьев чернильной тушью.
И крик – крик отчаяния, боли и ужаса, состоящий из одного-единственного имени. Крик, с которым она просыпалась годами ночь за ночью.
Холодно. Как же сильно трясет.
Ник посильнее закутался в одеяло. Доктор Бьерсен провел с ним длительную беседу, расписывая то, что их отношения вышли на новый уровень и как сильно он ему доверяет, и разрешил отвязать одну руку. У Ника не было сил даже засмеяться.
Кости ныли. Особенно сильной болью отзывались колени – коленные чашечки словно поворачивались вокруг своей оси, и Ник то садился, то вновь ложился, сгибая и разгибая ноги, пусть толку от этого не было.
Он знал, что может быть намного хуже. Ему уже доводилось переживать полноценную ломку, и сейчас было гораздо легче. Что за термин он подслушал от одного из врачей? «Заместительная терапия»? Кажется, они вводят ему немного наркотика, чтобы тело отвыкало постепенно. Вот бы знать, где они хранят его.
Тем не менее он начал замечать, что мысли его все меньше и меньше крутятся вокруг того, как бы было здорово, окажись у него хотя бы небольшая доза. Возможно, потому что лечение и правда действовало, а может быть, он просто смирился с тем, что это невозможно. Но с каждым шагом, на который отступала зависимость, Ник все отчетливее ощущал собственную истощенность. Боли, которые раньше заглушали мучения от ломки или экстаз, теперь терзали его, словно рой мух над падалью.
Иногда он остервенело рвался из цепей, обезумев от бесконечных мыслей и мучений. Иногда лежал, не в силах пошевелиться.
Все чаще его мысли возвращались к ней. Капитанше, снова и снова приходившей к нему в попытках выведать про босса. Именно поэтому она была готова вложить любые деньги, и именно поэтому приказывала отвязать его каждый раз, как приходила. Но почему Нику постоянно казалось, что она почти не старается?..
В последний раз он подумал, что может вить из нее веревки, если пообещает что-нибудь рассказать. Его ломало так сильно, что он и правда был готов все выложить за одну-единственную дозу. И все же она отказалась.
Ник уже не знал, что ей на самом деле нужно.
Он так устал видеть ее во снах. Там, где он забывался от боли, всегда звучал ее мягкий голос. С каких пор он стал заглушать голос человека, ради которого он был готов на все?
Ник снова вспомнил его. Всегда тихий, вежливый и вкрадчивый, пробирающийся в самое сердце. Босс был первым и единственным в его жизни, кто сказал, что Ник ценен. Что он нужен, необходим. Слишком ли опрометчиво было думать, что это означает, что он также любим?
Видимо, слишком.
Он стал ловить себя на том, что ждет ее появления. Пару раз ему казалось сквозь сон, что она была рядом – просто сидела, не говоря ни слова. Ему даже почудилось, что она прикасалась к нему; провела рукой по волосам, кажется. И не тошно же ей было…
Зачем эта жестокая женщина заставляет его верить в то, что для него еще не все потеряно? Он сказал ей убираться, а теперь боялся, что она и правда больше не придет.
Тело вновь содрогнулось в резкой боли, и он закричал, впиваясь зубами в подушку. Санитары давно перестали обращать внимание на эти крики. Ночь шелестела за окном, и Ник закрыл глаза, пытаясь поскорее погрузиться в сон. По крайней мере, есть надежда, что он снова услышит голос…
Холодно. Как же сильно трясет.
Кристиан посильнее закуталась в одеяло. Наверное, зря она вчера поверила лживому столичному солнцу и позволила себе расстегнуть пальто. Но сейчас это было неважно – морок сновидения еще не до конца покинул ее сознание, и капитан обнимала колени, уткнувшись в них лицом.
На ее ночной крик сбежались постояльцы соседних номеров, и Кристиан пришлось убеждать их, что все в порядке. Но ничего не было в порядке. Ей снова сн