Все газеты страны трубили о невероятном выздоровлении, и это подстегнуло сумасшедшую популярность сульфы. Все начали их требовать.
И как только фармацевтические компании поняли, что на активный компонент Пронтозила, «маленький белый двигатель» сульфа, патент не действует, все они начали производить сульфосодержащие лекарства. Чистая сульфа сама по себе работала; маленькие белые таблетки были дешевыми и эффективно помогали против любого заболевания, вызванного стрептококком. Но, проведя дополнительные исследования, химики обнаружили, что, присоединяя боковую цепь сульфы к различным молекулам, они могут создавать версии, действующие против различных бактерий. Пронтозил мог остановить стрептококковый сепсис, скарлатину, газовую гангрену, рожистое воспаление, воспаление рыхлой клетчатки (флегмона) и родильную горячку. Новые формулы распространили эффективность сульфы на другие серьезные заболевания, такие как пневмония, менингит и гонорея. И эти новые версии можно было запатентовать. «Самое сенсационно новое лекарство за многие годы», – трубила газета New York Times. «Современное чудо», – гласил журнал Collier’s.
Врачи с энтузиазмом начали использовать его во всех случаях. В одной больнице шутили, что, когда пациента госпитализируют, ему сразу же дают сульфу, и если через неделю ему не становится лучше, его могут подвергнуть медосмотру. Ее можно было приобрести без рецепта, поэтому медсестры обходили пациентов с горстью таблеток в кармане, раздавая их как аспирин. Она почти ничего не стоила, не имела побочных эффектов и, казалось, помогала практически от всего, что беспокоило людей. К осени 1937 года американские фармацевтические фирмы производили более 10 тонн сульфы в неделю.
Медовый месяц нового препарата был жарким, ярким и коротким. Ни одно эффективное лекарство не обходится без побочных эффектов, и по мере распространения начали проявляться побочные эффекты сульфаниламида.
Чистая сульфа прямо из банки была все еще удивительно нетоксичной, и было лишь небольшое количество серьезных проблем, связанных с редкими аллергическими реакциями. Но Американская медицинская ассоциация, с беспокойством наблюдая за стремительным распространением сульфидов, предупредила, что один или другой вариант все возрастающего числа новых сульфаниламидов может оказаться токсичным и что все-таки для большинства из них проводилось слишком мало тестов.
И это оказалось правдой.
Осенью 1937 года в Тальсе (штат Оклахома) начали умирать дети. Сначала они появлялись в кабинетах врачей с жалобами на ужасные боли в животе, переставали мочиться, потом впадали в кому. Через короткое время шестеро умерли. Но больных становилось все больше.
Это была ситуация, на разгадку которой у местных органов здравоохранения ушло несколько недель. Общей нитью в этой болезни было новое лекарство под названием «Эликсир сульфаниламида» – сладкая жидкая форма препарата, производимая компанией Massengill, занимавшейся патентной медициной. Идея компании заключалась в том, чтобы превратить сульфу в нечто, что понравится детям, женщинам и темнокожему населению – людям, которые, как считалось, предпочитают сладкие жидкости горьким таблеткам. Теперь оказалось, что Эликсир может убивать людей.
Врачи в Тальсе связались с Американской медицинской ассоциацией, и информация была передана в новую и очень маленькую федеральную службу под названием Управление по контролю за продуктами и лекарствами (FDA), которая направила в Тальсу одного из своих немногочисленных агентов для расследования. Он обнаружил, что назревает большая катастрофа: в местных больницах наблюдалось все больше и больше случаев заболевания. Вскоре у него возникло серьезное подозрение, что виной всему – Эликсир, и встал насущный вопрос: «Где он еще продавался?»
Оказалось, что препарат появился на рынке уже месяц назад и разошелся по всей стране. Massengill уверяли всех, что их лекарство не может быть причиной сложившейся ситуации. Но Американская медицинская ассоциация (АМА) провела анализы и выяснила, что для растворения сульфы компания использовала ядовитую жидкость – диэтиленгликоль, обычный ингредиент антифриза.
Пока АМА и FDA делали свою работу, количество смертей продолжало расти. Примерно 908 литров Эликсира уже были отправлены с фабрик к посредникам и дальше в местные аптеки, врачам и пациентам, в большинстве своем в обедневших южных районах, где плохо вели учет, потому следы лекарства было сложно отыскать. Врачи боялись потерять лицензию, признавшись, что выписывали это средство. Фармацевты не хотели признаваться в том, что продают яд. Покупатели, как и те, кто приобретал его для лечения гонореи, иногда называли при покупке вымышленные имена. Компания Massengill по-прежнему утверждала, что ее вины в этом нет. К середине октября число погибших составило 13 человек.
Типичный случай произошел с аптекарем в Джорджии, который купил галлон Эликсира, а затем раздал его пациентам в меньших бутылках. Он сообщил FDA, что продал только шесть унций. Но когда они измерили оставшуюся жидкость, то обнаружили, что ее должно было быть в два раза больше. Они встретились с фармацевтом, и он признался, что продал еще две унции. Оба покупателя были мертвы.
Эта история попала в газеты, и тревога начала распространяться. К тому моменту, когда в конце ноября Министерство сельского хозяйства (которое в то время курировало FDA) представило отчет Конгрессу, было подтверждено 73 смерти от яда, плюс еще одна гибель: главного химика компании Massengill, который, осознав, что натворил, застрелился.
Это было крупнейшее массовое отравление в истории Америки. Национальный скандал. И он принес хорошие плоды: принятие в 1938 году Федерального закона о продуктах питания, лекарствах и косметике, первого в истории США закона, который требовал, чтобы новые лекарства были проверены на безопасность, прежде чем появятся на рынке, и чтобы все активные ингредиенты были указаны на этикетках. В соответствии с новым законом было создано современное Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Многократно измененный и расширенный, этот закон по-прежнему является основой сегодняшнего фармацевтического законодательства.
Любой, кто когда-либо смотрел фильмы о Второй мировой войне, наверняка замечал тот напряженный момент, когда медик судорожно рассыпает беловатый порошок над раной солдата. Этим порошком были сульфаниламиды. В течение войны использовались горы этого лекарства – для того чтобы предупредить ужасные инфекции, с которыми прежде столкнулся Герхард Домагк. В 1943 году американские компании произвели более 4500 тонн сульфы, чего хватило бы для лечения более 100 миллионов пациентов; немцы, которым отчасти помогли продолжающиеся исследования Домагка, произвели еще тысячи тонн. И это сработало.
Смертность от раневых инфекций во Второй мировой войне была лишь малой толикой того, что происходило в Первой. Мечта Домагка о борьбе с «безумием» раневых инфекций сбылась.
В 1939 году Домагк был удостоен Нобелевской премии по физиологии и медицине. К сожалению, он не смог ее принять. Гитлер, возмущенный решением Нобелевского комитета в 1935 году присудить премию мира антинацистскому активисту, издал указ о том, что отныне ни один немец не должен принимать эту премию. Домагк, законопослушный гражданин, не стал официально принимать свою, но совершил ошибку, написав письмо с благодарностью шведскому комитету за оказанную честь. Через некоторое время явилось гестапо, обыскало его дом, арестовало его и бросило в тюрьму. Позже он пытался отнестись к этому с юмором, рассказывая анекдот о своем пребывании за решеткой. «Один человек пришел убирать мою камеру и спросил меня, что я там делаю, – рассказывал Домагк. – Когда я сказал ему, что сижу в тюрьме, потому что получил Нобелевскую премию, он постучал себя по голове и сказал: «Он сумасшедший».
Через неделю правительство посчитало, что добилось своего, и освободило Домагка. Но он был уже другим человеком. «Легче уничтожить тысячи человеческих жизней, чем спасти одну», – писал он в своем дневнике. Ему разрешили продолжить исследования, но только после того, как он подписал резкое письмо в Нобелевский комитет с отказом от премии. Он начал страдать от тревоги и проблем с сердцем.
Он продолжил работать с сульфаниламидами, разрабатывая новые вариации, расширяя сферу их использования для лечения новых заболеваний.
Сульфа стала основным медикаментом и в нацистских военных госпиталях, и в госпиталях союзников. Это было лучшее лекарство, которым располагали военные врачи до самого конца войны, когда благодаря сульфе появилось кое-что еще лучше.
Примерно в то время, когда Домагк только-только был привлечен к поиску новых лекарств в компании Bayer, один шотландец, работавший в лондонской лаборатории, заметил кое-что странное. В 1928 году Александр Флеминг выращивал бактерии на пластинах с питательной средой и был недоволен тем, что в его образцы попала бродячая плесень. Но в этой плесени было что-то странное. Где бы она ни росла, ее окружала чистая, свободная от микробов область, своего рода запретная зона для бактерий. Казалось, что плесень выделяет что-то, что каким-то образом останавливает бактерии. Флеминг попытался очистить активное вещество, проводя опыты на так называемом «бульоне из плесени», который нам теперь известен как пенициллин. Но активное вещество оказалось так трудно выделить и сохранить свежим, что в итоге он забросил этот проект. Вместо этого он, как и многие другие ученые того времени, обратил свое внимание на сульфу.
Успех сульфы заставил других исследователей вернуться к поиску новых волшебных лекарств, включая пенициллин Флеминга. Во время войны воодушевленные необходимостью найти что-то, что действовало бы на еще большее количество видов бактерий, чем сульфа, ученые придумали, как очищать, производить и хранить пенициллин в больших количествах. Как только он стал широко доступен в последние дни войны, новое лекарство быстро вытеснило сульфу: пенициллин был эффективнее против большего числа видов бактерий и лучше справлялся с такими заболеваниями, как сифилис и сибирская язва, которые сульфаниламид не мог побороть. Вскоре в плесени и грибках были обнаружены другие химические вещества, борющиеся с бактериями: стрептомицин, неомицин, тетрациклин и ряд других.