Итак, во-первых, появились новые мощные инструменты; во-вторых, развивалось представление о молекулах жизни и, в-третьих, было много денег. С каждым успешным новым препаратом в отрасль вливались новые денежные средства. Компании по производству лекарств быстро росли. После войны этот рост частного сектора в США был дополнен огромным притоком финансирования со стороны федерального правительства, которое стало направлять десятки миллионов долларов на фундаментальные медицинские исследования через новые Национальные институты здоровья. Те фармацевтические компании, которые лучше всего понимали новые тенденции – были в курсе последних открытий, имели лучших лоббистов и были наиболее инновационными в своих собственных исследованиях, – процветали. Более мелкие компании, не имевшие ресурсов для конкуренции, разорялись или поглощались.
Hoechst процветала. После Петидина на протяжении всех военных лет фирма создавала все новые и новые варианты своего синтетического болеутоляющего средства. И после сотен неудач они наконец нашли другое эффективное обезболивающее – в пять раз лучше, чем Петидин, – которое, казалось, не вызывало привыкания. Они назвали его Амидоном. Но и у этого нового препарата были недостатки, в частности он вызывал тошноту. Он так и не получил широкого применения.
Пока после Второй мировой войны Амидон не попал в Соединенные Штаты и не стал известен под новым названием – Метадон.
Это был несколько необычный опиоид: приличное, но не отличное болеутоляющее средство; его можно было принимать перорально; он медленно действовал, требуя определенного времени на усвоение в организме; и он вызывал меньше эйфории, чем другие формы. Кроме того, у многих пациентов он вызывал тошноту. Первые американские испытания, казалось, подтверждали немецкие выводы о том, что он не вызывает привыкания. Но по мере его более широкого применения стало ясно, что пациентам, принимающим Метадон, как и пациентам, принимающим морфий, требовались все бо́льшие и бо́льшие дозы для облегчения боли, и у многих из них сформировалась зависимость. В 1947 году он был включен в список контролируемых лекарств США.
Метадон никогда не приносил больших денег как болеутоляющее средство. Но было кое-что еще: поскольку он вызывал скорее неприятные ощущения, чем эйфорию, и поскольку его можно было принимать без шприца, врачи начали заигрывать с идеей использования Метадона как способа преодоления героиновой зависимости.
Наркоманам он не очень нравился, но он снимал зуд ломки. К 1950 году несколько больниц начали использовать его для лечения героиновой зависимости.
Героин исчез с американских улиц во время Второй мировой войны, потому что прервались поставки опиума. Число наркоманов в США сократилось на 90 %: с 200 тысяч до войны до примерно 20 тысяч в 1945 году. По словам журнала Time, «война была, вероятно, лучшим, что когда-либо случалось с наркоманами».
Но как только война закончилась, торговые связи с Азией были восстановлены (самый известный путь шел из Турции через Францию в США – «Французская связь»), и героин вернулся с новыми силами. В 1950-х годах наркотик переместился из черных кварталов в богатые белые пригороды, из джаз-клубов на вечеринки у бассейна. Героин был крутым, модным, опасным. И прибыльным. «Наркота – идеальный продукт, – писал Уильям С. Берроуз в 1959 году, – потрясающий товар. Никаких коммерческих бесед не нужно. Клиент будет ползать по канализации и умолять, чтобы ему разрешили сделать покупку».
Чем больше и белее становилась проблема героина, тем больше правительство начинало беспокоиться. Сторонники непримиримой борьбы с наркотиками утверждали, что ответом на проблему будут более жесткие законы, нетерпимость и большие тюремные сроки, в то время как многие врачи и общественные активисты выступали за лечение от наркомании и сострадательный уход. Комиссия по марихуане и злоупотреблению наркотиками при президенте в 1963 году пошла на компромисс, рекомендовав как увеличение возможностей лечения для наркоманов, так и ужесточение наказаний для дилеров. Основной упор делался на то, чтобы убрать наркоманов с улицы и избавить их от наркотиков, поместив в тюрьму или в клинику. Считалось, что если они справятся с ломкой, то смогут не употреблять наркотики.
Но это не так. Примерно 3/4 героиновых наркоманов, вышедших из клиники и получивших доступ к наркотику, срывались в течение нескольких месяцев. Серьезную героиновую зависимость очень, очень трудно побороть.
Затем наступили благоприятные для наркотиков 1960-е годы, и все стало еще хуже. С 1960 по 1970 год число наркоманов в Соединенных Штатах выросло с 50 тысяч до 500 тысяч.
Именно тогда метадон снова стал популярным. Хотя в 1950-е годы многие врачи сторонились лечения наркомании – возможно, помня, как после принятия Акта Харрисона врачей сажали в тюрьму за назначение морфия для лечения зависимых, – некоторые все же рассматривали аддикцию как медицинскую проблему. Например, больницы Службы общественного здравоохранения США упорно продолжали оказывать помощь. И именно там все большее число врачей впервые применило метадон.
Замена героина метадоном давала несколько преимуществ: синтетический наркотик действовал дольше морфия, поэтому, вместо того чтобы колоться четыре раза в день, зависимые получали одну дозу; не требовались иглы; и он часто облегчал физическую тягу к опиатам, не давая наркоманам эйфорический кайф героина.
В 1963 году жесткий и расторопный нью-йоркский врач Винсент Доул выиграл грант на изучение методов лечения героиновой зависимости. Получить грант в то время было нелегко, потому что средства, которые он хотел изучать – морфий и метадон, – находились под контролем.
Как сказал ему агент Федерального бюро по борьбе с наркотиками, Доул нарушает законы, проводя эти исследования, и если он продолжит, его, вероятно, придется отстранить от дел. Доул не отступил, предложив федералам попытаться арестовать его, чтобы он мог подать на них в суд и получить соответствующее судебное решение.
Доул, его жена, психиатр Мари Нисвандер, и новоиспеченный молодой врач Мэри Джин Крик начали свою работу. Они быстро обнаружили, что морфий не подходит в качестве заменителя героина; наркоманы просто хотели его в бо́льших дозах. С метадоном дело обстояло иначе. Сначала исследователи смогли перевести пациентов на действующую дозу, облегчавшую ломку и тягу к героину, а затем смогли удерживать их на ней. Зависимые не просили добавки. Во-вторых, их пациенты, принимавшие метадон, в отличие от принимавших морфий, не дремали и не сидели без дела в ожидании следующей дозы. Они были активны и воодушевлены. Возможно, они даже могли бы найти работу.
Команда Доула попробовала медленно снижать дозу метадона и смотреть, смогут ли они отучить своих пациентов от наркотика, сделать их полностью чистыми. Но это не сработало. Они могли снизить дозу до определенного предела, но не ниже. При достижении этой критической дозы начинались симптомы абстиненции.
Решением было держать пациентов на метадоне в течение многих лет – возможно, до конца жизни. Это был компромисс – один наркотик менялся на другой. И метадон был лучшим выбором. На метадоне наркоманы не нарушали закон, чтобы получить деньги на наркотики, не кололись грязными иглами и не умирали от передозировки. Они могли наладить свою жизнь.
В 1965 году, когда Доул и Крик впервые представили свои результаты, лечение от героиновой зависимости вступило в новую эру. СМИ подхватили эту историю, начали поступать запросы от других врачей, и метадоновая поддерживающая терапия (MMT) рассматривалась как ответ на героиновую эпидемию.
Цикл Сайджа повторялся – дикий энтузиазм сменялся глубокими опасениями. Доул вспоминал годы с 1965 по 1970-й как медовый месяц. Врачи наперебой предлагали попробовать ММТ. Каждый большой город хотел его приобрести. Даже Бюро по борьбе с наркотиками, которое «преследовало, внедрялось и пыталось дискредитировать программу», как говорил Доул, не смогло остановить этот импульс.
Затем ММТ стала жертвой собственной популярности. В начале 1970-х годов метадоновая терапия распространилась так далеко и так быстро, что вышла из-под контроля. Ее подхватили слишком рьяные центры и порой неквалифицированные специалисты, и, по словам Доула, «начался хаос». Слишком большое число программ лечило слишком большую массу пациентов при слишком слабом надзоре или дисциплине. В этой атмосфере быстро стало ясно, что ММТ не является идеальным решением. Началась антиметадоновая реакция, причем не только со стороны жестких противников наркотиков, но и со стороны самих наркоманов. Им не нравилась тошнота. Им не нравился государственный контроль. Наркоманы даже придумали легенды о том, что метадон был разработан в Германии в годы нацизма; они прозвали его «адольфин» и придумывали теории заговора о нем. Многие наркоманы отказывались принимать метадон, а многие из тех, кто принимал, срывались, в итоге возвращаясь к героину.
Затем 1960-е закончились, и настало время снова ужесточить борьбу с наркотиками. Метадоновая терапия была поставлена под усиленный правительственный контроль. Количество бумажной работы увеличилось. Финансирование сократилось. Акцент сместился с бессрочного поддержания на краткосрочный контроль, на использование метадона как ступеньки, способа избавить наркомана от наркотика и перевести его на другие, возможно, терапевтические методы лечения: психотерапию, поведенческую терапию, двадцатишаговые программы, молитвы. Новой целью стало полное прекращение приема наркотиков, а не их пожизненное употребление. К 1980-м годам ММТ вышла из моды. Но совсем недавно она вновь стала популярной. Беспокойство по поводу передачи СПИДа привело к осознанию роли этого метода в сокращении использования грязных игл. Финансирование снова дало послабление. Консенсусный доклад Национальных институтов здравоохранения в 1997 году перечислил доказанные преимущества: снижение общего потребления наркотиков, снижение криминальной активности, уменьшение числа заболеваний, связанных с использованием игл, повышение уровня доходной занятости. Комиссия Национального института здоровья рекомендовала предоставить доступ к ММТ всем опиатозависимым персонам, находящимся под властью закона, и в настоящее время этот метод лечения одобрен FDA и находит все большее применение. Как отмечает один из экспертов, «сегодня безопасность, эффективность и ценность правильно применяемого ММТ вызывает не больше споров, чем утверждение, что Земля круглая».