иальных пациентов – бедняки. Поэтому шансы на прибыль малы. Некоммерческие организации хотели разработать новые лекарства от малярии для общественного блага, а не для частной выгоды. Могут ли они работать вместе?
Да, как оказалось, они могут. Например, один из их проектов, запущенный в 2012 году MMV совместно с Фондом Билла и Мелинды Гейтс и с фармацевтическим гигантом GlaxoSmithKline, был назван Malaria Box («Коробка от малярии»). По запросу MMV присылает исследователям коробку с сотнями труднодоступных экспериментальных лекарств, взятых из различных государственных и частных лабораторий. Предположительно эти лекарства могут в какой-то степени бороться с малярией. Для «всех, у кого есть хорошие идеи, как их использовать» они бесплатны в любой точке земного шара, как говорит Фонд Гейтсов, единственное требование – открыто опубликовать результаты исследований.
Кажется, это далеко от цифровых таблеток. Но такой глобальный охват и быстрый, открытый обмен информацией возможны только благодаря компьютерной коммуникации. Модель «Коробки от малярии» применяется к другим болезням, которым традиционно уделяли мало внимания, в надежде, что развитие лекарств выйдет за пределы тайн больших корпораций и подключится к тому, что один из экспертов называет «глобальным мозгом».
Персонализированная медицина
На другом конце спектра от глобального мозга находится мир персонализированной медицины. С нашей новой способностью довольно просто и быстро считывать детали ДНК каждого человека – его геном – появляется возможность найти, где что-то пошло не так. Каждый из наших генов – участков ДНК, которые кодируют отдельные белки, – имеет небольшой шанс быть поврежденным тем или иным образом: в ДНК не хватает фрагмента здесь, или она перекрещивается с фрагментом там, или возникает ряд других проблем. Когда инструкции ДНК повреждены, повреждаются и продукты (белки, которые кодирует ДНК). Иногда получаемые белки могут работать неправильно или вообще не работать, нарушая цепь реакций, препятствуя некоторым метаболическим процессам, что может привести к серьезным проблемам со здоровьем.
Геном каждого человека уникален, и каждый человек – воплощение своего генома. Есть только один-единственный вы. У вашего тела свой индивидуальный способ реагировать на еду, стресс, секс, на что угодно.
Это называется «биохимическая и психологическая индивидуальность». Мы не похожи друг на друга, и когда дело доходит до реакции на лекарства, одна и та же доза даст одним пациентам только улучшение, а другим – в основном побочные эффекты. Ни одно лекарство не работает одинаково для всех. Вот почему, когда исследователи высчитывают, какие нужны дозы, они опираются на усредненную статистику – на то, что работает лучше всего для большего количества пациентов. Нет гарантии, что на вас оно подействует таким же образом.
Теперь, когда мы можем прочитать инструкцию по эксплуатации каждого человека – его ДНК, – мы можем найти больше молекулярных корней этой индивидуальности и разработать лекарственные схемы, которые предназначены только для одного человека. Это и есть новая идея персонализированной медицины: медицинское лечение, разработанное с учетом наших личных генетических достоинств и недостатков.
Сейчас много восторженных разговоров о возможностях персонализированной медицины, но мне эта идея не нравится. Я не могу представить себе, чтобы каждый человек прошел сканирование ДНК и затем действовал в соответствии с тем, что он обнаружит. Во-первых, линия от гена к болезни редко бывает прямой. Те заболевания, о которых мы сегодня беспокоимся больше всего, такие как болезнь Альцгеймера, рак и болезни сердца, включают в себя не просто слабость одного гена, а взаимодействие многих генов в течение длительного времени, плюс факторы окружающей среды. Чтобы разобраться в этом, потребуется гораздо больше, чем распечатка ваших генов. Даже если проблема с одним геном смещает шансы в сторону потенциального риска для здоровья, нельзя утверждать, что данное заболевание действительно случится с вами. И если вы достаточно обеспокоены, чтобы что-то предпринять, нет никакой гарантии, что лечение будет доступно. Итог: даже если вы узнаете, что происходит с вашей ДНК, вы, возможно, не сможете ничего с этим сделать – это означает, что вы проведете всю оставшуюся жизнь, беспокоясь о молекулярном дефекте, который не сможете исправить. В чем преимущества?
Вот еще что: если вы посещаете хорошего лечащего врача, вы уже получаете своего рода персонализированные медицинские услуги, просто персонализация происходит благодаря врачу, а не компьютерному анализу вашей ДНК. Врач оценивает ваше индивидуальное текущее состояние, известные риски и привычки и создает план лечения, скроенный как раз по вам.
Тем не менее видение так заманчиво: чертеж рисков для каждого человека, доступный при рождении, позволяющий разработать индивидуальные планы здравоохранения, которые позволят избежать или отсрочить серьезные проблемы со здоровьем. Что может быть лучше? Поэтому поиск разумного применения персонализированной медицины продолжается.
Извлечение большей пользы из существующих лекарств
Это не так возбуждающе, как некоторые компьютерные и геномные штучки, но может оказаться более важным: мы увидим мощные улучшения в существующих лекарствах и методах лечения, а также расширение их применения. Частично эта тенденция будет обусловлена достижениями в области доставки лекарств, такими как специализированные покрытия таблеток и более долговечные составы, которые не нужно принимать ежедневно. Часть будет происходить за счет постепенного повышения эффективности по мере совершенствования дозировок и способов применения.
Это интересно для производителей, поскольку они могут выпустить на рынок что-то новое и лучшее, хотя в основе это будет тем же самым препаратом, уже прошедшим через все затраты на разработку, тестирование и утверждение. Существующие вакцины могут быть усилены путем присоединения к ним новых адъювантов (молекул, которые помогают разбудить иммунную систему и повысить эффективность вакцины). Добавление цифрового датчика или разработка улучшенной версии препарата с временным высвобождением может сделать старое лекарство новым, создав нечто, что можно продавать новым группам пациентов, расширяя рынок без огромных дополнительных затрат, требующихся, чтобы начинать все с нуля.
Есть еще одно новшество. Как только лекарство одобрили для одного, часто оказывается, что его можно использовать для другого. Поэтому компании ищут способы переориентации или модернизации уже существующих препаратов, расширяя их использование для новых симптомов. Примером могут служить такие лекарства, как лекарство-блокбастер Хумира, представляющее собой моноклональное антитело. Оно было впервые одобрено в 2002-м для лечения ревматоидного артрита и затем выпущено в 2007-м от болезни Крона, в 2008-м от псориаза и так далее. Сейчас оно одобрено не меньше чем для девяти пунктов, и это сделало Хумиру, как говорят газеты, «швейцарским ножом в мире лекарств». И даже это бледнеет в сравнении с нейролептиком арипипразолом (Абилифай), который одобрен для 24 областей применения.
Болезни, о которых вы никогда не слышали
Многие люди беспокоятся о том, что из джунглей Азии или Африки вырвется какой-нибудь новый странный микроб, который вызовет пандемию, сметающую все на своем пути.
Но беспокоились ли вы когда-нибудь о неалкогольном стеатогепатите (НАСГ)? Я тоже, пока в одной из недавних статей не было отмечено, что НАСГ, вид заболевания печени с жировыми отложениями и воспалением, поражает десятки миллионов американцев, связан с диабетом и ожирением и часто остается незамеченным. В некоторых случаях это может привести к серьезным повреждениям печени, а серьезные повреждения печени могут убить вас. Скоро вы услышите о НАСГ гораздо больше, потому что первые из 40 препаратов, тестируемых фармацевтическими компаниями, начнут поступать на рынок. Повсюду будет реклама и новости. Вполне возможно, вы забеспокоитесь о том, что у вас или у вашего близкого человека есть болезнь, о которой еще год назад никто не слышал. Врачи начнут делать анализы, пациенты начнут бить тревогу, таблетки начнут продаваться и глотаться, а прибыль будет огромной. Очень похоже, что некоторое количество жизней удастся спасти. Потом мы снова увидим опасные побочные эффекты, и цикл Сайджа зайдет на свой следующий виток.
Есть болезни, о которых вы не знаете, например, НАСГ – не суперопасные, широко распространенные, поддающиеся медикаментозной профилактике. Такие болезни будут продолжать возникать, но не потому что они необычайно существенны, а потому что на них делают деньги. Не то чтобы НАСГ – заболевание несерьезное, просто лекарство от него будет успешным на потенциально огромном рынке, а для большинства пациентов, которые годами будут его принимать, оно даст, скорее всего, незначительный эффект. Это как в случае со статинами: происходит медикализация нашей жизни.
Большие проблемы для Большой Фармы
Модель исследований и разработок в современной фармацевтической промышленности, как недавно написал один эксперт, «демонстрирует признаки усталости; затраты стремительно растут, прорывные инновации ослабевают, конкуренция обостряется, а рост продаж задерживается». Люди в отрасли беспокоятся, что они уже давно собрали все низко висящие плоды разработки медикаментов, что сложность испытаний и количество времени, необходимое для поиска новых лекарств-блокбастеров, делают все предприятие слишком рискованным и что в любом случае в организме есть только ограниченное количество целей для лекарств (по одной оценке, около восьми тысяч потенциальных мест для их воздействия), так что, хотя химикаты и биологические препараты, возможно, и не заканчиваются, у нас заканчиваются «яблочки», в которые их можно нацелить. Время для серьезных потрясений?
Возможно, да. Безусловно, рост краудсорсинговых исследований, обмен данными через Интернет и растущее значение новых стартапов приводят к тому, что старые гиганты мира лекарственных препаратов становятся все менее похожими на проворных победителей и все более на дремучих динозавров. Вероятно, им придется измениться или вымереть.