Господину Паланкену очень нравится.
– В роли Джульетты раскрывается твой талант. Джулия, теперь я понимаю, почему ты наперекор всем стихиям так хотела, чтобы спектакль состоялся. Ты хочешь стать актрисой?
– Нет.
– Это тебя не привлекает?
Все преподаватели-режиссеры – это несостоявшиеся актеры, Паланкен воображает, что каждый мечтает о подмостках и съемочных площадках.
– Уверяю вас, господин Паланкен: Джульетта будет моей первой и последней ролью.
Дневник Рафаэль
Дедушка умер сегодня утром.
Вот уже несколько лет он оплачивал больничную палату, где лежала моя бабушка. У нее болезнь Альцгеймера. Каждый день дедушка проводил возле нее по многу часов.
Мне было жаль его, он не допускал и мысли о том, что его жена невменяема. Он продолжал с ней говорить, дразнил, смеялся, ворчал, прощал, целовал, – короче, играл за обоих, потому что перед ним бездвижно сидела, скрюченная в невзрачном кресле, старушка в мятом халате, которая ничего не видела и не слышала, ничего не отвечала. Моя бабушка напоминала чучело мышки, но, очевидно, ему она казалась молодой, соблазнительной, привлекательной для него и для других. Каждое утро он клал ей на колени шкатулку, отделанную эмалью, доставал оттуда драгоценности, надевал их на нее – она была кокетлива и чертовски хороша в прежние времена.
На прошлой неделе дедушка упал в парке, где-то на дальней аллее. «Скорая помощь» приехала поздно, к переломам прибавилось воспаление легких. В своей палате, в том же здании, что и бабушка, этажом ниже, он понял, что на этот раз ему не выжить. Дедушка призвал своих детей, поручил супругу их заботам и, испытав облегчение от того, что успел это сделать, испустил дух.
Я высоко ценила своего деда, хотя мы не были особо близки с этим поблекшим ветераном, безумно влюбленным, ввязавшимся в заранее проигранную битву – он пытался продлить идиллию с женщиной, которая оставила на земле лишь свою оболочку. Порой его упорство мне казалось возвышенным, но чаще смешным.
Сегодня, объясняя это Теренсу, я осознала, что напрасно так сурово судила, во мне течет та же кровь: я люблю любить. Я хочу заставить любовь жить.
Рафаэль
Девочки, вы не поверите, моя бабушка умерла сегодня утром.
Анушка
Но…
Коломба
Наконец…
Джулия
Вчера ты говорила, что дедушка.
Рафаэль
Вчера мой дедушка. Сегодня бабушка.
Джулия
Та, у которой болезнь Альцгеймера?
Рафаэль
Она угасла в своей постели сегодня утром.
Джулия
Ты… это связано с твоим дедушкой?
Анушка
Она знала, что он умер?
Коломба
Анушка, что за бред! Она же ничего не понимала и не узнавала никого.
Джулия
Анушка права: бабушка знала или нет?
Рафаэль
Медсестра ей сказала. Из принципа. Из уважения. Как если бы… И…
Анушка
И?..
Рафаэль
Это неправдоподобно…
Анушка
Рафаэль, умоляю. Говори все.
Рафаэль
В результате моя бабушка с помощью этой медсестры спускалась в комнату дедушки две последние ночи. Кажется, она даже держала его за руку.
Дневник Коломбы
Рафаэль все время плачет из-за смерти своей бабушки. Да она не сможет вспомнить ни одного разговора со своей прародительницей, так как бабушка, сколько Рафаэль ее знает, всегда страдала умственным расстройством.
На самом деле у Рафаэль нет ни одного приятного воспоминания о бабушке.
Чего ж она тогда рыдает?
Она страдает оттого, что повелась, поверила тому, что говорили все вокруг, родители, врачи, все утверждали, что Альцгеймер отбирает память и ясность ума. А вот ее бабушка приняла мысль о собственной смерти, как только узнала, что мужчина ее жизни отошел в мир иной. В этом нет ни малейшего сомнения.
– Ты понимаешь, Коломба? Внутри этой недвижной плоти что-то было – пленница, которую я не замечала и даже не догадывалась о ее существовании. Я думала, что моя бабушка нас не видит. А это мы ее не замечали. Мы относились к ней ровно так, как, полагали, она относится к нам.
Дедушка единственный чувствовал, что она существует, он один вел себя с ней правильно и достойно, тот самый дедушка, которого Рафаэль принимала за старого жалкого сумасшедшего.
– Любовь существует, Коломба! Мои бабушка и дедушка тому подтверждение, любовь может длиться всю жизнь. Любовь страдает, но не умирает.
Она права. Но почему ей так важно повторять этот вздор? Я допускаю, что увлечения длятся столько, сколько длятся. В чем проблема? Я живу на земле не для того, чтобы совершать достижения, а чтобы быть счастливой.
– Коломба, мы ошибаемся во всем… Если есть сознание внутри тела, которое, кажется, его лишено, кто нам докажет, что нет жизни после смерти?
Глядя на труп, мы совершаем ту же ошибку: доверяемся видимости.
Мы не замечаем сознания в теле, обреченном на растительное существование; мы не замечаем сознания, глядя на недвижное тело. Душа невидима.
Рафаэль меня поразила, хоть я и не любительница рассуждать на подобные темы. Мы говорили с Джулией, она сказала с отвращением:
– Надеюсь, вы ошибаетесь и смерть нас освобождает. Если конца нет, стало быть, это все будет длиться бесконечно?
От Джулии обалдеть можно в последнее время, с каждым днем все больше. Ее утверждения категоричны. Можно подумать, что она террорист-фанатик на службе собственных идей.
Сегодня, например, заметив фотографию бабушки и дедушки, которую теперь носит с собой Рафаэль, Джулия выхватила ее, стала рассматривать.
– Так вот как выглядели Ромео и Джульетта, если бы их родители прекратили распрю? – со вздохом произнесла она. – Вечные влюбленные, которым обстоятельства позволили остаться вместе? Какой ужас! Тщедушные старики, похожие на черепах.
Рафаэль оскорбилась и назвала Джулию монстром, Джулия в ответ обозвала ее внучкой монстров. Они бы повыдергали друг другу волосы, если бы не прозвенел звонок.
В любом случае я осторожно наблюдаю. Я знаю теперь причину противоречий между ними. Рафаэль призналась мне, что у нее роман с Теренсом и что ей неловко смотреть на Джулию. Знает ли та, какое место занимает Теренс в жизни Рафаэль? Каждый раз, когда Рафаэль просит объяснений у своего англичанина, он отвечает, что не желает затрагивать эту болезненную тему.
Я-то чувствую, что Теренс все-таки упоминает о Рафаэль, потому что Джулия, похоже, ведет себя с Рафаэль очень сдержанно. Тут явно что-то кроется.
С ней что-то не так… с Джулией… На уроке французского в среду мадам Ромили, пользуясь тем, что готовится постановка «Ромео и Джульетты», устроила обсуждение пьесы. Каждый говорил, что ему это дало, чем разочаровало… и т. д.
Анушка сказала, что драма напугала своим необузданным буйством.
Я обратила внимание на тот факт, что Ромео чуть было не связался с другой девушкой, недоступной Розалиндой, и Джульетта появилась в этой истории, когда Ромео остался один.
Рафаэль испытывает симпатию к обоим героям, потому что они нарушают запреты.
А Джулия развила какую-то сложную теорию, якобы Шекспир написал эту пьесу, чтобы излечить нас от любви, а не чтобы ее превознести. Любовь затуманивает рассудок молодых людей, они забывают свои семьи, кланы, к которым принадлежат, – Капулетти и Монтекки, позорят себя, любовь заставляет Джульетту изобразить мертвенное оцепенение, не предупредив жениха, любовь заставляет Ромео выпить яд, как только он видит свою суженую распростертой на каменном полу. Разве не следовало ему подойти к ней и убедиться, что она еще дышит, растормошить ее?
– Нужно быть дебилом, – добавила Джулия, – чтобы настолько утратить способность рассуждать здраво. Шекспир любил не любовь, а только ее начало, первую встречу. Остальное казалось ему бессмысленным, даже гибельным.
Мадам Ромили нервно сглотнула во время обличительной речи Джулии. Очевидно, она никогда не рассматривала пьесу с такой точки зрения.
– И тем не менее именно ты, Джулия, насколько я поняла, будешь играть Джульетту?
– Да.
– Как ты можешь воплощать персонаж, который ты осуждаешь?
– Я не осуждаю Джульетту, я осуждаю любовь, как и Шекспир. Лично я ничем не лучше Джульетты. И я идентифицирую себя с ней.
– В какой момент?
– Таких моментов два.
– А именно?
– Когда она влюбляется. И когда умирает.
– Когда она умирает, да? А почему?
– Она выбирает смерть, а в любви она не могла выбирать, в любви не выбирают. И к тому же она избегает старения.
– Нет ничего ужасного в старении, – возразила мадам Ромили, ей за пятьдесят.
– Это вы так думаете, мадам.
Вот новая Джулия этих последних недель. Ужас, ужас, ужас, как говорит Анушка.
Дневник Рафаэль
Никогда я так еще не радовалась. Мы с Теренсом пишем друг другу нежные страстные послания днем и ночью. «На легких крыльях страсти через эту я стену перенесся… Удержать ли любовь преградам каменным?..»[10]
Ах, скорее к нему. Обнять его. Или нет, лучше позволить ему заключить меня в объятия. Да какая разница! Прикасаться друг к другу, вдыхать, сжимать, целоваться.
Увы, его не будет в Лондоне в те выходные, когда я могу приехать. Ладно, пусть это будет позже.
Сегодня вечером я прижимаюсь к подушке с мыслью о нем.
Дневник Коломбы
Огюстена скоро выпустят. Владелец гаража забрал жалобу, потому что родители Огюстена пообещали все оплатить и дать еще денег сверху.
Мари трясется. Теперь она знает, что он вернется, но не знает, чего она сама хочет – видеть его или бежать от него.
Даже если она его все еще любит, она боится человека, которого она не понимает.