Яд минувшего — страница 11 из 20

[27]

Сквозь изменчивость и шаткость, как будто царящие в мире, проглядывает некое скрытое сцепление событий, некий извечно предопределенный Провидением порядок, благодаря которому все идет как положено, по заранее предначертанному пути.

Франсуа де Ларошфуко

Глава 1. Талигойя. Ракана (б. Оллария) Талиг. Фебиды. 400 год К. С. Вечер 3-го дня Зимних Ветров

1

Зима раздумала быть зимой и попробовала стать осенью. Зарядивший вчерашним вечером дождь с упорством опытного нищего стучался в окна и плакал у запертых дверей. Откупиться от него было столь же невозможно, как и прогнать. Робер пытался не слушать и не думать о тех, кого хлещут ледяные струи, но монотонный вкрадчивый стук доводил до бешенства, не давая сосредоточиться. Дождю по мере сил помогал его крысейшество, норовивший рассесться на разложенных по столу картах. Иноходец спихивал крыса на пол, совал за пазуху, относил на кресло, но Клемент раз за разом возвращался, погребая под собой Олларию вместе с ближайшими окрестностями.

– Ну и что ты хочешь этим сказать? – осведомился Эпинэ, оглядывая высохшее перо. – Что все мы угодили в крысью задницу?

Клемент почесался и загадочно хлестанул хвостом по Барсине. Робер пощекотал приятеля пером, его крысейшество чихнул и отодвинулся. На пару волосков. Показались Фебиды… Карваль уже добрался, даже с Мэллит. Добрался и говорит со Спрутом, оказавшимся умнее всех. Это теперь понятно, что Альдо затеял убить Ворона при попытке к бегству еще до приговора, но замена Багерлее на Ноху спутала сюзерену карты. Пришлось всё менять на ходу, и ведь поменял же! Под носом у целой толпы, и никто не почуял подвоха, даже Левий! Еще бы, разве за пару часов такое устроишь? Да и Мевен с Диконом…

Альдо мог швырнуть толпе Айнсмеллера, но рискнуть капитаном гимнетов и Повелителем Скал?! Хотя риска как раз и не было. Алву прикончил бы Нокс, а Дикон бы подтвердил, что кэналлийцы напали на самом деле. Для пущего правдоподобия кого-нибудь бы убили.

– Монсеньор, – выплывший из сумрака Сэц-Ариж был полон сомнений и раскаянья. Еще бы, помешать маршалу щекотать крыса!

– Да, Жильбер, – Робер с наслаждением отвернулся от опротивевшей карты, – что-то случилось?

– Вас спрашивает судейский. Говорит, вы хотели его видеть.

– Он назвался?

– Это мэтр Инголс. Он защищал герцога Алва.

– Я помню, кто это, – усмехнулся Эпинэ. – И я его приму, а вы распорядитесь об ужине и постарайтесь, чтоб нас не беспокоили.

– Да, Монсеньор, – обрадовался Жильбер. Он всегда радовался, угадав, чего хочет его маршал. Эпинэ подтащил к камину второе кресло и достал бокалы. Никола будет в восторге, обнаружив по возвращении список договора Талига с Ноймаринен, а если Реджинальд струсил или не справился, придется отправить к Лионелю Жильбера. Или поехать самому, и пусть все станет ясно сразу и до конца!

– Монсеньор, – вошедший адвокат слегка наклонил большую голову, – благодарю вас за аудиенцию. Господин Клемент, счастлив вас видеть в добром здравии.

Клемент не ответил, но умываться перестал. Робер улыбнулся:

– Хорошо, что вы не забыли о моем приглашении. Садитесь к огню. Ужин будет чуть позже. Вина?

– Благодарю. – Мэтр Инголс с неожиданным изяществом опустился в кресло. – В такой дождь от вина не отказался бы сам святой Оноре, а я отнюдь не свят.

– Я тем более, – рассмеялся Иноходец, берясь за кувшин. – Вы решили, сколько стоит ваша работа?

– Судя по итогу, нисколько. – Законник с видимым удовольствием взял бокал. – Окончательное решение дела имеет мало общего с юриспруденцией, а намерения, даже самые благие, оставшись на бумаге или же в мыслях, не стоят ничего.

– В таком случае я заплачу́ вам столько, сколько сочту нужным, – пригрозил Иноходец. – Даже если придется употребить власть. Кстати, мой генерал с ваших слов упомянул о договоре Олларов с Ноймаринен. Я хотел бы получить копию.

– Нет ничего проще, – заверил адвокат. – Вы хотите предложить Альдо Ракану использовать опыт Олларов? Это было бы весьма разумно, особенно несколько месяцев назад.

– Суд заставил меня по-новому взглянуть на законы, – ушел от ответа Эпинэ, – их следует знать всем.

– Вы несколько преувеличиваете, – не согласился юрист, наблюдая за пересекающим ковер Клементом. – Прошу простить за каламбур, но законы должны знать законники. Другое дело, что законники должны их действительно знать.

– Тем не менее пришлите мне этот договор, – попросил Робер, подставляя ногу Клементу. – Если он так хорош, он пригодится.

– Он составлен достаточно грамотно, – снизошел до похвалы мэтр, – но святой Алан его бы не благословил. В отличие от святого Оноре.

– Святой Алан? – не понял Робер. – Его же казнили лет на сорок раньше…

– На сорок четыре, – со вздохом уточнил адвокат. – А святой Алан мне вспомнился в связи с оказией из Надора. Мой коллега был в тех краях и встретил там вашего будущего родственника. Я говорю про виконта Лара.

– Да, он там, – пробормотал Робер, – он сопровождает Айрис… Где его видели?

– Недалеко от Барт-Уизер. Виконт объезжал владения Лараков и был рад встретить человека, направлявшегося в столицу. Мой коллега согласился доставить его письма. – Адвокат неторопливо извлек из-за пазухи плоский ящичек. – В связи с последними событиями я передаю вам еще и послание герцогу Окделлу от его кузена.

– Благодарю вас и вашего коллегу. – Вот так ждешь, ждешь, а когда сбывается, не знаешь, за что хвататься. Сто́ит ли читать письмо сразу? Наверное… Прочитать и небрежно бросить на стол, как будто в нем нет ничего важного. – Вы позволите?

– Разумеется. – Мэтр поманил Клемента пальцем, но его крысейшество, не видя подношения, в переговоры не вступал. Робер ссадил зажравшегося нахала с плеча, подтолкнул к гостю и сорвал печати. Письмо было коротким и старательным.

«Монсеньор, – писал Реджинальд, – спешу заверить Вас, что милостию святого Оноре все обстоит благополучно. Оставив кузину Айрис в Надоре на попечении ее матушки, моих родителей и госпожи Арамона, я, исполняя свой долг, отправился на север. С помощью Создателя мне удалось успешно завершить дела, и я незамедлительно возвращаюсь к ожидающей Вашего приезда кузине. Когда Вы будете читать эти строки, я буду подъезжать к Надору, откуда тотчас напишу о самочувствии Вашей нареченной. Надеюсь, государь позволит Вам выехать в Надор в самое ближайшее время, ибо положение настоятельно требует Вашего присутствия. Боюсь навлечь на себя гнев эрэа Мирабеллы и моей кузины, но я вынужден сообщить, что пребывание в Надоре пагубно сказывается на здоровье Вашей невесты, которая считает дни до отъезда.

Да пребудет над Вами благословение святого Оноре.

Искренне Ваш Реджинальд Ларак, виконт Лар».

2

Она умрет, и грудь названного Альдо будет открыта клинкам судьбы. Смерть ничтожной откроет дорогу справедливости, но справедливость и месть ходят разными тропами. Ничтожная пособничала в обмане правнуков Кабиоховых, как может она мстить за боль сердца своего? Преступившему клятву нет прощения, но ставшая Залогом виновна дважды. Нанеси она удар, уверившись в предательстве любимого, луна бы благословила ее, но ничтожная Мэллит грезила о любви, забыв о долге, она не видела истинного и потеряла все. Названный Никола поклялся своему повелителю защищать баронессу Сакаци, но оружие не властно ни над луной, ни над совестью, ни над памятью, их не победить и от них не спастись…

– Эжен, – воин Дювье был весел, – приехали! Вот они, Фебиды… Городишко хоть куда, и никаких тебе Тараканов!

– Я вижу, – сказала Мэллит, глядя на огни и вдыхая дым, – здесь нас ждут.

– Ну и цацу нам придется назад волочь, – поморщился воин. Он был добрым, но скрывал это, как колючие листья скрывают нежные цветы.

– Герцог Окделл любит… своего государя. – Ничтожная тоже любила, как и названный Робером. Первородный сеет боль и ложь, но Повелевающий Скалами этого не видит. Она тоже не видела.

– Дурак он, этот Окделл, – свел брови воин, – а Таракан и вовсе… Клейма ставить негде! Вот кэналлиец, тот да, за таким хоть в Закат… Ну да ничего, даст Создатель, он еще повоюет, да и мы с ним.

– Эгей! – Усатый стрелок осадил коня и подмигнул. – Вот вы где! Эжен, давай прощайся, и к генералу! Он там с главным «спрутом».

– Ты гляди у меня, – голос сержанта стал суров, – чтоб до порога довел, а то башку отверну!

– А то не доведу? – не стал злиться посланец. – Не слепой, вижу, что за вояку везем. Петух склюет, не заметит.

– Петухи по курятникам сидят, – усмехнулся Дювье, расстегивая куртку. – Ты не бойся, малыш, «спруты», они хоть и северяне, а ничего.

– Не съедят, – добавил усатый. – Особливо при герцоге.

– Не съедят, – послушно повторила Мэллит. Она помнила Повелевающего Волнами. Высокий и равнодушный, он сидел за столом названного Альдо и улыбался одними губами, а потом оставил первородного и увез в цепях врага своего.

– Вот, – на широкой ладони остро блеснула звездочка из серебра, – возьми на удачу!

– Сдурел? – ахнул усатый. – Кто ж благословеньями разбрасывается?

– Сам ты сдурел, – глаза Дювье исполнились льда. – Мы, случись что, за мушкеты, а у это… го только и защиты, что Создатель сверху да мы сбоку. А ну, надевай!

– Ни… Я не могу… Это слишком дорого сердцу твоему.

– Много ты понимаешь! – прикрикнул воин, но гнев его был ложью. – Сказано – надевай, и к генералу!

– Я благодарю тебя. – У ничтожной не было ничего, чтобы ответить на дар даром. Слезы не заменят жемчуг, а пожелания не обратятся в золото. – Пусть тех, кого любит сердце твое, обойдут беды, и пусть твоя зима обернется весной…

– Эк загнул! – Губы Дювье изгибала улыбка, а в глазах были грусть и свет, как у Повелевающего Молниями. – Будет у нас весна, куда денется, все будет, дожить бы…

– И доживем, – тряхнул головой усатый. – Разрубленный Змей, чтобы мы да не дожили! Ладно, хватит болтать, генерал ждать не любит.

– И в самом деле, проваливайте! – велел не пожалевший драгоценного. – Как сделаешь, – возвращайся, с меня касера… А ты чтоб без глупостей… Эх ты, Эжени…

3

Удалось! Разрубленный Змей, удалось! Ожиданию, от которого впору рехнуться, конец. Лионель готов к переговорам, остается дождаться Никола, и в Надор!

– Вижу, вы получили приятные известия. – Долгожданное письмо отнюдь не превратило мэтра Инголса в дым. Юрист по-прежнему восседал в кресле и заигрывал с Клементом. – Мой коллега будет рад, он не любит становиться дурным вестником.

– Я узнал, что моя невеста меня ждет. Эта новость не может быть плохой.

– Как сказать, сударь, – не согласился адвокат, – невесты бывают всякими, а жены – тем более. Я искренне надеюсь, что святой Оноре и молитвы Жозины сохранят вас от неудачной женитьбы.

Если бы Робер разливал вино, вину пришел бы конец. Повелитель Молний оторопело уставился на гостя, а тот как ни в чем не бывало вытащил второй футляр.

– Мой друг привез еще одно послание.

– Благодарю… Я не думал, что жду именно вас.

– Жизнь непредсказуема, – адвокат вздохнул и сложил руки на объемистом животе, – в этом и состоит ее главная прелесть.

Робер не стал спорить, он просто взял письмо. Подписи не было, но почерк был знаком, хоть и стал тверже и проще. Лионель, в отличие от брата, писал матери много и охотно, а графиня Савиньяк показывала письма друзьям из Эпинэ. Тогда все они были друзьями, а теперь? Не враги, и на том спасибо…

«Герцог, – маршал Севера был краток, – Ваше предложение живо меня заинтересовало. У нас мало времени, и ждать личной встречи – излишняя роскошь. Человек, назвавший Вам известное нам обоим имя, уполномочен мною заключить соглашение на оговоренных условиях. Вы вольны отказаться, что никоим образом не ухудшит Ваше положение и положение лиц, за которых Вы ходатайствуете. Со своей стороны в случае заключения соглашения отвечаю за его исполнение своей честью и своей кровью.

С надеждой на успех в нашем общем предприятии.

Барт-Уизер, 400 год К. С., 5-й день Зимних Скал.

P.S. Приношу запоздалые извинения за оскорбление их величеств Франциска и Алисы и последующие неприятности, если они, разумеется, последовали. Это сделал я».

О том, что одним прекрасным утром королева на портрете в приемной деда обзавелась бородой и усами, а король – цветастой юбкой, знали только дед, отец и вызванные на дознание Робер с Мишелем. Мишель сознался, и дед успокоился. Про мирно спящих в южном крыле гостей никто даже не вспомнил… Эпинэ отложил письмо:

– Человек, назвавший известное мне и графу имя – вы. Я вас слушаю.

– Извольте. – Адвокат больше не улыбался. – Упомянутый вами граф предлагает то, что уже косвенно одобрено вами и вашим ближайшим помощником, а именно договор, согласно которому Старая Эпинэ и примыкающие к ней графства получают совершенно определенные права. Маршал не сомневается, что регент Талига, будет ли им Рудольф Ноймаринен или же Рокэ Алва, подтвердит данные вам гарантии, о чем вы будете тотчас уведомлены.

Маршал также принимает на себя полную ответственность за безопасность тех, кто восстановит законный порядок в Олларии, ее ближайших окрестностях и Старой Эпинэ. Разумеется, ни о каких преследованиях участников восстания, вызванного преступным и недальновидным управлением губернатора Колиньяра, не может идти и речи.

Теперь о лицах, за которых вы ходатайствуете. Отъезд ее высочества Матильды Алатской, Удо Борна и Дугласа Темплтона делает ваше требование в значительной степени беспредметным, однако маршал, не зная всех обстоятельств, ручается за их жизнь и безопасность. Более того, Борну и Темплтону не будут предъявлены обвинения за участие в мятежах Карла Борна и Эгмонта Окделла. Последнее относится и к вам.

Что касается Ричарда Окделла, то, по мнению маршала, его следует для его же пользы заключить под стражу. Если вы с этой мерой не согласны, герцог Окделл останется на свободе, но за все, что он при этом совершит, ему придется ответить в соответствии с военным временем и законами Талига. Прежде чем перейти к последнему и самому сложному вопросу, я хотел бы услышать ваше мнение о первых предложениях маршала.

– Мэтр Инголс, сначала я хотел бы узнать, как давно вы получили эти письма.

Юрист усмехнулся и приподнял бокал:

– Когда мы беседовали в прошлый раз, они были со мной. Я получил их ранним утром.

– Чего вы ждали?

– Конца процесса, разумеется. Кроме того, мне следовало, уж вы меня простите, проверить вашу добросовестность. Я заговорил с вами об отторжении земель. Если б мои советы всплыли на суде, письма отправились бы в огонь.

– Понимаю, – Робер опрокинул бокал, не почувствовав вкуса, – вы бы убедились, что я двуличная тварь, хотя ваша проверка била не только по мне, но и по Алве.

– Вы ошибаетесь, – покачал головой юрист, – то, что в гальтарских законах обвинители, в отличие от обвиняемого, не смыслят ни кошки, было очевидно еще до начала процесса. Если бы Джаррик использовал мои слова, Алва из него сделал бы фрикасе. Я ответил на ваш вопрос?

– Да. – Робер взглянул в медвежьи глазки и медленно произнес: – То, что вы нам предлагаете, не просто хорошо, но очень хорошо. Я был бы глупцом, если бы хотел бо́льшего. Что до Дикон… до герцога Окделла, то Карваль передаст герцогу Придду мою просьбу доставить Ричарда в Ноймаринен. Если маршал Савиньяк походатайствует о снисхождении… О том, чтобы до конца войны с Диконом ничего не случилось.

– Можете быть спокойны, – заверил мэтр, – Ноймаринен отложил наказание даже Манриков и Колиньяров, а их вина очевидна.

– И все же я просил бы Лионеля… графа Савиньяка написать регенту.

– Он напишет. Таким образом, остается признать, что во всем, что не касается судьбы Ракана, мы сошлись. Теперь самое неприятное. Ни маршал, ни регент не могут обещать жизнь и свободу Альдо Ракану. Если бы маршал пообещал вам подобное, вы имели бы все основания заподозрить его во лжи. Единственное, в чем вы можете быть уверены, так это в том, что судьбу господина Ракана определит не месть, а закон и здравый смысл. Ваше здоровье, герцог!

Вот и все. Слово сказано. На одной чаше жизни южан, Дикона, того же Дэвида, может быть – Марианны, на другой – человек, называющий тебя другом, только вот дружба для него не значит ничего. Как и любовь, благодарность, совесть…

– Я знаю, что Альдо не любят… – начал Робер и замолчал, не представляя, что говорить дальше.

– Я не знаю, за что этого господина не любят другие, – пришел на помощь мэтр Инголс, – лично мне он неприятен за сочетание жестокости, безответственности и уверенности, что чем подлее выбранный способ, тем большей удачей он обернется. Такой человек не может быть ничьим другом, и все данные ему обязательства ничего не сто́ят, так как не являются обоюдными.

Возразить было нечего, но от адвокатской правоты легче не становилось. Альдо мог быть каким угодно… Он разбил любовь Матильды, потерял Мэллит, Удо, Дугласа, но они не ударили в спину. Они могли уйти, ведь за ними никого не было. Робер тронул браслет:

– Мэтр Инголс, вы – замечательный защитник. Может быть, лучший из ныне живущих. Я ценю вашу помощь и ваши советы, но ни один адвокат не защитит человека от самого себя. Я знаю, каков Альдо, и знаю лучше вас, но меня это не оправдывает.

– Значит ли это, что вы не настаиваете на сохранении Альдо Ракану жизни и свободы любой ценой? – Адвокат был само равнодушие, и Робер был за это только благодарен.

– Не настаиваю. – Иноходец оттолкнул бокал, словно он мог обжечь. – Что мне следует делать?

– Для начала – подписать сегодняшним числом вот эти бумаги. – Мэтр в очередной раз полез за пазуху. – Они совершенно одинаковы. Одна будет храниться у вас, другая – у меня. После чего остается готовиться и ждать указаний от маршала. Он, насколько мне известно, уже выступил.

– Прекрасно. – Робер принял бумаги и подошел к столу. Перо сиротливо лежало там, где он его оставил. Белый мостик между Ренквахой и Олларией. Начало и конец…

– Стойте! – Инголс аж задохнулся от возмущения. – Вы подписали не читая!

– Зачем читать? – Усталость осела на плечи мокрым весенним сугробом. – Я же сказал, что согласен, разве что… Я хочу, чтобы между нами была ясность. Мне помилования не нужно, и я им не воспользуюсь.

– Вы хоть понимаете, во что ввязались? – Мэтр Инголс был хмур и значителен. – Если возникнут малейшие подозрения, вы и ваши люди обречены.

– Если я не подпишу, мы обречены тем более. Вместе с Олларией.

– И все же прочитайте, – велел адвокат. Препираться не хотелось, и Робер поднес лист к глазам:

«Сим подтверждается, что член палаты защитников Конрад-Бенедикт Инголс получил в качестве платы за время, потраченное на подготовку судебной защиты герцога Алва, одну тысячу восемьсот двадцать два полновесных талла, кои были ему выплачены в доме герцога Эпинэ из личных средств герцога Эпинэ в 3-й день Зимних Ветров 400 года текущего Круга.

Со своей стороны, Конрад-Бенедикт Инголс подтверждает, что полностью удовлетворен полученной суммой и не имеет к талигойской короне никаких претензий».

– Я распоряжусь подготовить деньги. – Рука Эпинэ потянулась к шнуру, но на пути оказался крысиный нос. – Увы, может оказаться, что в доме не найдется нужной суммы.

– Монсеньор, – тоном закипающего котла возвестил Конрад-Бенедикт Инголс, – умоляю, когда все закончится, посвятите себя армии и только армии. Вы мне ничего не должны, но эти расписки объясняют мой визит и обязывают Альдо Ракана возместить ваши затраты. Золото вам понадобится, и очень скоро.

Глава 2. Талигойя. Надор Талиг. Фебиды 400 год К. С. 4-й день Зимних Ветров

1

– Она хочет ехать с нами! – Айрис смахнула рукавом со стола погнутый кубок. – Зачем ей это понадобилось? Я… Я лучше останусь.

– Кто она? – не поняла Луиза, поднимая фамильного уродца. – Жаль, что серебряный. Разбился бы – к счастью.

– Матушка! – выдохнула Айрис. – И что ей от меня надо?!

– Вероятно, поговорить, – предположила капитанша, – во время прогулки это удобнее. Эрэа Мирабелла хорошая наездница?

– Не знаю, – растерялась дочь. – Я… Я не помню, чтобы она ездила верхом.

– Значит, ей очень нужно. – Хватит ли у Мирабеллы ума промолчать про ссору в церкви? – Ты помнишь, что обещала?

– Я обещала с ней помириться, – не стала юлить Айрис, – я хотела… Я каждое утро хочу, только не получается.

– А сейчас получится! – уверенно объявила Луиза. – Только постарайся ее дослушать. Что бы твоя мать ни говорила, она не травила Бьянко, не нарушала присягу и не вламывалась в чужой дом, а своего у нее нет и не было.

– Это у меня не было, – серые глаза упрямо сверкнули, – а у Эдит и Дейдри нет и сейчас. Из-за нее.

– У тебя дом будет, – и не дай тебе святая Октавия узнать, каково жить совой в чужих развалинах! – а у Мирабеллы Карлион дома не было. Дом – это место, которое тебя любит, и которое любишь ты. Без любви дома нет, а твоя мать… А, что тут скажешь…

– Госпожа Арамона, – Айрис подбежала к Луизе и ухватила дуэнью за обе руки, – я обещала. Я сделаю, только бы она не…

– Если эрэа заговорит про Монсеньора, – спокойно посоветовала капитанша, – не слушай, но и не спорь. Перебей чем-нибудь… Лучше всего скажи про лошадь, что ты знаешь, отчего она погибла. Или про королеву вспомни, Катарина просила вас примириться.

– Только бы с ней ничего не случилось, – выдохнула Айрис. – Она же теперь совсем одна…

– Ничего с ней не станется! Эпинэ – ее кузен, да и дам ей оставили с избытком. Даже Дженнифер вернулась.

– А сначала струсила, – напомнила Айрис. – Нужно сделать так, чтобы Таракан отпустил Катарину раньше, чем мы приведем Савиньяка. Дядя Эйвон, что-то случилось?

– Дорогая Айрис, – Эйвон чинно чмокнул племянницу в бледную щечку, – все хорошо. Сегодня замечательная погода. Моя кузина и ваша матушка просит присоединиться к прогулке меня и госпожу Арамона с дочерью.

– Передайте мою благодарность эрэа Мирабелле, – Луиза отвесила любовнику наипридворнейший реверанс, – мы сейчас спустимся.

2

– Окделл, идемте со мной, – хмуро бросил Варден, – захватите плащ и шляпу.

За ним приехали… Наконец-то! Захотелось вскочить и броситься вон из убогой мещанской комнатенки, но Дикон заставил себя зевнуть, прикрыв рот ладонью.

– Прошу меня простить. – Юноша неторопливо одернул мундир и поднялся. – Я не выспался.

Варден не ответил, он желал разговора не больше, чем Повелитель Скал. Ричард глянул на спрутьи обноски, но брать не стал. В этом Повелитель Скал в Ракане не покажется, а у прибывших что-нибудь да отыщется. Если же нет – герцог Окделл согласен и на солдатский плащ.

– Вам предстоит путешествие, – напомнил чесночник, – а на дворе холодно.

– Я – северянин, – отрезал Дик. Варден пожал плечами и вышел, юноша шагнул следом. Висевшая над дверью тряпка прошлась по волосам, запахло пылью, шарахнулся и заорал толстый рыжий кот. Больше эту тварь он не увидит.

Улица обожгла холодом, выпавший ночью снег, как мог, приукрасил захолустный городишко. Крыши весело сверкали, в голубом небе таяли дымные столбики, деревья бережно держали пуховые шапки. Путешествовать в такой денек одно удовольствие, но плащ захватить стоило, хотя бы до коня. Встретиться со своими, засмеяться, бросить отслужившее свое тряпку под копыта, спросить, не одолжит ли кто Повелителю Скал плащ со Зверем…

– Идите быстрее, – посоветовал Варден, – простудитесь.

– Я северянин, – повторил Дикон, ускоряя шаг. Дом, куда они направлялись, был немногим больше того, в котором юноша провел две мерзкие ночи. У ворот стояло с полдюжины уставших лошадей, возле них терся высокий сержант. Ричард часто видел его с Робером, но имени так и не спросил. Зря…

– Заходите, – Варден распахнул двери, запахло лавандой и свежим хлебом, – прямо. Тобиас, доложи.

Великан хмуро кивнул и убрался, запах хлеба смешался с ароматами мяса, у окна что-то пискнуло, писк перешел в раскатистую трель. Морискилла.

– Монсеньор свободен, – объявил Тобиас, подпирая дверной косяк. Дик, не дожидаясь стражников, шагнул вперед и увидел Спрута с полковничьей перевязью. Рыбий взгляд равнодушно скользнул по лицу Дикона и переполз на Вардена:

– Теньент, почему Ричард Окделл не одет?

– Монсеньор, он отказался взять плащ и шляпу.

– Тогда распорядитесь передать их непосредственно генералу Карвалю. Он уже позавтракал?

– Да, монсеньор.

– Пригласите его сюда, – велел Придд, отворачиваясь к окну. Он не желал разговаривать, а вернее, боялся. Бьющие в спину не смотрят в глаза, это закон.

– Герцог, – с расстановкой произнес Ричард, – сейчас у меня нет оружия, так что вам ничего не грозит. Повернитесь, нам следует условиться о следующей встрече. Я бы предложил Старый Парк, но, если он вызывает у вас неприятные воспоминания, согласен и на другое место. Вы слышите меня? Отвечайте!

– Вас трудно не услышать. – Спрут медленно расправил расшитую розами занавеску. – Вепри вообще очень громкие… животные.

– Вы будете драться? – в упор спросил Ричард. – Или прика́жете оскорбить вас прилюдно?

– Оскорбить может отнюдь не всякий. – Придд все же соизволил обернуться. – Предатель, глупец и неудачник к таковым не относятся. Что до будущей встречи, то, как свидетельствует печальный опыт герцога Алва, проявленное к Окделлам милосердие впрок не идет. Я сделаю все, чтобы не дать вам сбежать от Занхи в Закат, как это сделал ваш приснопамятный батюшка. Здравствуйте, генерал, как доехали?

– Доброе утро, герцог Придд, – сухо произнес Карваль. – Герцог Окделл, я прибыл за вами.

– Здравствуйте, генерал. – Слышал ли коротышка их разговор и, если слышал, что именно? – Я рад вас видеть.

– В соответствии с распоряжением Первого маршала Талига герцога Алва, – процедил Валентин, – возвращаю герцога Окделла его нынешнему владельцу вместе с лошадью и верхней одеждой.

– Мы можем отправляться прямо сейчас? – Карваль не желал задерживаться в Фебидах ни минуты, и Дик был с ним совершенно согласен.

– Разумеется, – пожал плечами Спрут. – Только оставьте расписку, что означенный Окделл получен вами в надлежащем состоянии. Чтобы исключить возможные недоразумения.

3

Кавалькада то и дело объезжала рухнувшие сверху снежные кучи. Госпоже Арамона они очень не нравились, да и лошади не испытывали доверия к нависавшим над дорогой белым шапкам. Луиза предпочла бы держаться подальше от фамильных утесов, но другой дороги из Надора не было, по крайней мере зимой.

Женщина задрала голову, с раздражением разглядывая черно-белые осыпи. Окделлы веками поднимались на казавшиеся несокрушимыми скалы, но недавний обвал словно чудовищным хлыстом согнал древние валуны с насиженных мест. Опустела и каменная чаша, из которой изливался поток. Теперь под провисшей ледяной коркой зеленело нечто похожее на вытертый бархат, а вода ушла в трещину, отсекшую источник от скалы с мордами…

– Сударыня, – напомнил о себе Эйвон, – вы взволнованы?

Луиза улыбнулась:

– Если в за́мке узнают о наших прогулках, то решат, что ручей пересох из-за нас. Мы осквернили священное место, и предки отвернулись от Надора.

– Никто не узнает, – торопливо заверил граф. – И потом, любовь священна. Что сто́ит жизнь без любви? Ничего! Я понял это, лишь встретив вас, и я без колебаний умру за свое счастье, но не пожертвую им.

– Не надо умирать. – Капитанша украдкой оглянулась: Айрис с маменькой ехали рядом, значит, еще не разодрались. Женщина улыбнулась своему рыцарю. – Лучше расскажите, как Окделлы вновь получили Надор, а то нам все время что-то мешает.

– Герцог Раймон Ларак влюбился в Марию Тристрам, – послушно начал Эйвон, – но ему было всего пятнадцать. Восемнадцатилетнюю Марию отдали Артуру Окделлу, графу Горику, с которым она была обручена с детства. От этого брака родились сыновья Джеральд и Артур и дочь Дженнифер.

Безутешный Раймон искал смерти в Марагоне, но обрел славу. В двадцать семь лет он стал генералом. Ларак вернулся в Надор на похороны матери, вновь увидел Марию и понял, что все еще любит ее. Графиня Горик, уже зрелая женщина, ответила герою взаимностью, но супружеский долг был для нее превыше любви.

– Как это грустно, – сказала Луиза, чтобы сказать хоть что-нибудь. Страдания давно покойной Марии беспокоили женщину меньше затягивавших небо туч и дурацких осыпей, но прерывать Мирабеллу и Айрис не хотелось.

– Мария была добродетельна, – в голосе Ларака восторг и не ночевал, – и Раймон вернулся к армии, оставив любимую в принадлежащем Окделлам Горике. Через полгода Артур скончался. Его искусала бешеная собака, граф собственноручно зарубил смертоносную тварь, но было поздно.

Злые языки обвиняли Марию в убийстве мужа. Говорили, что графиня решилась на преступление из желания стать герцогиней и владелицей Надора. Тогда Раймон обратился к королю с просьбой передать его титул и владения малолетнему Джеральду Горику.

– Он отказался от Надора? – удивилась Луиза, объезжая очередной сугроб. – Поразительно.

– Ради любви Ларак пожертвует всем, – в глазах пятидесятилетнего графа бился юношеский восторг, – всем!

– Я верю… – Свинцовые тучи над самой головой и чудовищно яркий свет, на такое лучше любоваться из окна, если вообще любоваться. – А кто тогда был королем?

– Фердинанд Первый. – Эйвону не было дела ни до солнца, ни до туч. – Король объявил, что ему все равно, какой титул носит его маршал, ибо он ставит личные заслуги превыше гербов. Ходатайство Ларака было удовлетворено с оговоркой, что, если прервется род Окделлов, Лараки вновь примут герцогский титул и станут хозяевами Надора.

– Маршал не пожалел о своем решении?

– О нет! – Влюбленный в дуэнью граф закатил глаза. – Раймон и Мария прожили в любви и согласии до глубокой старости и умерли в один год.

– Господин Ларак! – Уехавший вперед вместе с Селиной Левфож показался из-за поворота, размахивая рукой, и сразу исчез. – Господин Ларак!!!

– Прошу прощения, – Эйвон приподнял шляпу и послал своего одра в галоп. Несчастный конь печально взмахнул хвостом и честно попытался скакать, при этом хрипя и кашляя. Зрелище было удручающим.

– Сударь, – завопила Луиза, – осторожнее!.. Умоляю! Эти ужасные скалы… Я так боюсь!

Ларак внял и остановился. Луиза с достоинством присоединилась к возлюбленному.

– Никогда так не поступайте, – потребовала она. – Если с вами что-нибудь случится, я буду несчастна всю жизнь.

– Это правда? – Граф немедленно забыл о Левфоже. – Правда?!

– Эйвон, – велела не забывавшая глядеть по сторонам капитанша, – обернитесь. Вернулся ваш сын!

4

Реджинальд осунулся и похорошел, оказалось, что у виконта недурные глаза и вполне пристойный подбородок. Эх, смешать бы их с Эйвоном и разделить пополам, цены бы обоим не было!

– Хорошо, что вы вернулись. – Луиза тепло улыбнулась молодому человеку. – Ваша кузина каждый день ездила вас встречать. Она очень беспокоилась.

– Где она? – Реджинальд беспомощно завертел головой. – Она не больна?

– Нет, – улыбнулась Селина, – Айрис сзади. С матушкой. Мы надеемся, что они помирились.

– Создатель, – глаза виконта стали почти большими, – как это…

– У Айрис доброе сердце, – напомнил Эйвон, – а эрэа Мирабелла так долго страдала.

– Кузина! – Реджинальд увидел долгожданную всадницу и покрылся красными пятнами. – Батюшка, разрешите… Я должен засвидетельствовать почтение… эрэа Мирабелле.

Эйвон потянул за повод, пропуская сына, но виконт принялся отряхивать плащ и поправлять шляпу. Чучело! Кто же прихорашивается на глазах у дамы? Нет бы пустить коня через пропасть и пасть к ногам, и хорошо бы с цветами…

Серебристая Майпо сорвалась в галоп: Айрис узнала кузена и забыла обо всем. Теперь за ней нужен глаз да глаз!

– Как вы нашли имения? – прервала молчание Луиза. – Там все в порядке?

– Да! – Глаза Реджинальда впились в приближающую всадницу. – Был неплохой урожай яблок… Как же она прекрасна!

– Ваша кузина хорошая наездница, – согласилась Луиза. – Значит, яблок было много?

– Очень!

– Наль! – Айрис, забыв об этикете, расцеловала вновь обретенного кузена в обе щеки, от чего несчастный окончательно превратился в вареную свеклу. – Ну почему ты так долго?!

– Дела, – промямлил виконт, – меня задержали дела… И еще дороги. Они очень опасны, особенно к северу от Старого Карлиона. Маршал Савиньяк захватил все земли за Танпом, мне пришлось добираться в объезд. Кузина, я второй раз встречаю тебя верхом на дороге. Как же ты…

– Савиньяк за Танпом?! – ахнула Айри. – Но это же…

– Весьма прискорбно, – отрезала Луиза. – Какое счастье, виконт, что вы не попали в плен! Ведь вы родственник Повелителя Скал и будущий родич Повелителя Молний.

– В самом деле, Айрис, – забормотал Реджинальд, – нам и впрямь… Мы живем в такое опасное время… Эрэа Мирабелла! Я счастлив видеть вас в добром здравии.

– Хорошо, что вы снова с нами, Реджинальд, – выразила одобрение герцогиня. – Ваши родители о вас весьма беспокоились. Как обстоят дела в Лараке?

– Все обстоит очень неплохо, – послушно начал виконт, вне всякого сомнения, разбиравшийся в делах хозяйственных лучше, чем в сердечных.

Мирабелла с ледяной физиономией слушала о яблоках и овцах, Левфож подобрался к Селине, Айрис нетерпеливо покусывала губу. Еще бы, Савиньяк сдвинулся с места, а тут какие-то урожаи! Госпожа Арамона подобрала выпущенные из-под мантильи локоны и посмотрела наверх. Так она и думала, снежные тучи откусили уже полнеба, нависнув над изломанной скальной стеной и замком. Бьющие непонятно откуда лучи заливали нижние холмы и замерзшее озеро безжалостным светом, но не могли прорвать закрывшего даль тумана.

– Эрэа Мирабелла, – не выдержала капитанша, – может быть, имеет смысл вернуться в замок? Мне кажется, приближается ненастье.

– Весьма вероятно. – Герцогиня и не подумала упираться. – Реджинальд, вам следует переодеться и отдохнуть. Вы, без сомнения, устали.

– Благодарю вас, эрэа, – учтиво наклонил голову уставший. – Дорога и в самом деле была долгой, но кончилась величайшим счастьем.

– Прошу разрешения откланяться, – теньент Левфож приподнял шляпу, – хочу выбраться на тракт до снегопада.

– Конечно, – разрешила Айрис, в голове у которой был один лишь Савиньяк, – поезжайте…

– Если позволит погода, послезавтра я буду в замке, – начал южанин и не договорил. Взгляд Левфожа заметался, тихо охнула Селина, неистовой белизной полыхнули снега, волна света покатилась вниз, к зеленому озерному льду.

– Мама! – вскрикнула Сэль и закрыла лицо руками, – Мамочка!

Над Надорским утесом поднималась молочно-белая арка. Она охватила вершину, и тотчас над озером вспыхнул светящийся круг, в центре которого замерли огромные всадники. Гигантов окружал бледно-желтый ореол, дальше дождевыми кругами разбегались цветные кольца – багряное, оранжевое, черно-фиолетовое…

Странные всадники сдерживали своих коней, тени людей и лошадей были длинными и темными. Они двигались так же, как и породившие их призраки, хотя какие у призраков тени?! Айрис пошевелила пальцами, небесная всадница повторила ее жест, от каждого пальца протянулся золотистый луч. Так и есть, тени! Тени на туманном полотне!.. Госпожа Арамона помахала рукой призрачной кавалькаде. Небо не откликнулось, только по радуге пробежала багровая волна.

Темные кони ростом с башню медленно развернулись и тронулись к облачной горе, из-за которой веером расходилось серебряное зарево. Луиза вновь подняла руку, и ей никто не ответил. Всадники удалялись, не оглядываясь и не двигаясь, только лошади нет-нет да и взмахивали обметанными светом хвостами. Раздался хруст, ледовое поле внизу стремительно покрывалось трещинами, с обрыва сыпались мелкие камни.

– Едемте, – крикнула Айрис, заворачивая дрожащую лошадь, – скорее!

– Да, – отчеканила Мирабелла, – пора возвращаться. До встречи, господин Левфож.

– Я вернусь, – заверил офицерик, еще раз приподнял шляпу и исчез за поворотом. Тихонько всхлипнула Селина, печально заржала чья-то лошадь. Луиза подняла глаза к громоздящимся над скалами тучам и зачем-то подставила руку. На ладонь упала снежинка. Первая.

Глава 3. Талиг. Старая Придда. 400 год К. С. Ночь с 4-го на 5-й день Зимних Ветров

1

Замок был просторным и старым, а небо – красным, высоким и тревожным, в нем висела стареющая луна, сухая и полупрозрачная, как крыло мертвой бабочки. Завтра придет ночь Флоха, но завтра древние башни останутся позади. Первородные поедут дальше, они мало знают о неизбежном, им не страшен гнев луны, их не держит страх пред неведомым, только то, что они зовут совестью, и у одних это стальная цепь, а у других – гнилая нить…

– Сударыня, позвольте пожелать вам доброй ночи.

Повелевающий Волнами. Он дал слово и исполняет его, но зачем беречь разбитую скорлупу? Зачем спасать утратившую дом и любовь? Тело не становится живым лишь потому, что сердце бьется, а по жилам бежит кровь. Жизнь – это надежда, любовь, долг и страх. Пока остается хоть что-то, смерть не придет.

– Сударыня, вам дурно?

– Вы очень добры. Недостойная… Я недостойна вашей заботы, герцог.

– Госпожа баронесса, – так возчик смотрит на поклажу, которую подрядился доставить в чужой дом, – я сделал бы для вас все от меня зависящее и без просьб герцога Эпинэ и генерала Карваля, но вы дали мне возможность оказать им услугу. Я вам за это благодарен.

– Это я вам благодарна. – Названного Робером ведет сердце, Повелевающего Волнами – разум, и разум этот холоднее зимних вод. – Дурной наездник в тягость и коню, и спутникам, я – дурная всадница, а ваш путь долог.

– В тягость может быть безобразие, но не красота. – Можно сменить серое на цвет ириса, но не пепел на огонь. – Вам здесь удобно?

– Да, – как трудно говорить с чужим и далеким, – но мне стыдно перед оставившей гостье свою постель.

– Не думайте об этом, эрэа Мелания. Уступать гостю свои покои – долг хозяина, по крайней мере в этой местности. Отдыхайте, завтра нам предстоит трудный день.

Повелевающий Волнами попрощался, и Мэллит осталась одна в желтой от свечей комнате. Здесь жила сестра барона, имя которого гоганни не разобрала. Она казалась счастливой и ждала жениха, а он был воином. Что легче: потерять любимого или любовь? Раньше Мэллит знала ответ, но любовь мертва, бывшее очевидным затянуло туманом, а достославный из достославных ушел. Почему? Как вышло, что мудрость забыла и закон, и справедливость?

– Госпожа баронесса, – красивая девушка с желтыми волосами присела и улыбнулась, – меня зовут Грета. Я буду служить вам. Ваша постель готова, я помогу вам раздеться и умыться.

– Мне не нужна помощь, – Мэллит постаралась, чтобы голос ее звучал уверенно, – благодарю тебя. Иди.

– Я буду в передней, – названная Гретой поклонилась и вышла. Если б волосы Мэллит были желтыми, а бедра – широкими, сказал бы ей первородный Альдо то, что сказал? Его душу источила ложь, а душу названного Робером – жалость. Оба называли ничтожную красавицей, и глупая верила.

Гоганни вздохнула и умыла лицо и желавшие лить слезы глаза. Утомленное дорогой тело просило покоя, но покой несет сон, а сны полны лунной зелени и горячего песка.

Правнуки Кабиоховы не спят четырежды в месяц, ставшая Залогом боялась уснуть со дня своего величайшего горя. И все-таки засыпала, чтобы оказаться на озерном берегу, зная, что гнилая зелень предвещает беды, от которых не уйти.

Ноги тонут в песке, сухом и сером, мертвые деревья тянутся к пустому небу, у них нет тени. Нет тени и у покрытых трещинами камней, и у бредущей вдоль кромки воды лошади. Вода нестерпимо блестит, но на небе не видно солнца, озеро светится само по себе и в его глубинах шевелится нечто чудовищное. От озера не уйти, ты бежишь, а оно ползет следом вместе с валом мертвых водорослей и бредущим конем. Ноги вязнут в холодном сухом песке, не оставляя следов.

– Ты… – шепчет песок.

– Ты… – дышит в спину озеро.

– Ты… – раздвигаются знакомые губы, обдавая сладкой озерной гнилью, – ты…

– Ты… – Гоганни вздрогнула и открыла глаза. Было холодно и сыро: древний камень вбирал тепло, как соль вбирает воду. Два свечных огарка и масляная лампа не могли разогнать наполнившей спальню темноты. Девушка облизала пересохшие губы. Уходящий сон кружил голову, но Мэллит уже понимала и еще помнила. Она не хотела засыпать и все равно заснула в кресле у печи, но нет огня, который горел бы вечно. Все проходит, стареет, умирает…

Разбуженная холодом гоганни беспомощно оглянулась, словно за спиной кто-то стоял, и увидела окно, красноватую луну и увенчанные стрелами черные крыши. Из-за самой высокой показалась звезда, одинокая и яркая, вздрогнула и покатилась вниз. Искрящийся росчерк прочертил небо и погас, в черное окно застучал кто-то невидимый, и шрам на груди откликнулся резкой болью.

Мэллит собралась с силами и спрыгнула с кресла на лохматую шкуру. Узкое облако разрубило луну, окрасилось красным и уползло за дальнюю башню – поднялся ветер. Это он стучался в окна, срывал звезды и выл в трубах, а остальное нашептали страх, холод и сон. Гоганни глубоко вздохнула, тронула шрам и поднесла к глазам пальцы. Крови не было, а за стеной спала названная Гретой, ее можно позвать, попросить воды или свечей, просто разбудить… Огонек в ночнике забился рыжим мотыльком – масло было на исходе, догорела и одна из свечей. Девушка взяла последний огарок и распахнула дверь. На пороге стоял бледный высокий воин, и Мэллит его знала.

2

– Ты, – сказал гость, – ты…

Слово было знакомым и страшным, слово, но не голос и не лицо!

– Назва… Граф Гонт? – прошептала гоганни, сжимая свечу. – Я не ждала… вас… Но я… рада.

Глаза названного Удо были закрыты, он пришел без оружия и без камзола.

– Ты… – Огонек в руках Мэллит погас, но тьма не пришла. Или пришла, но не скрыла ночного гостя. Лицо названного Удо было спокойным и молодым, а волосы слиплись, словно он вышел из воды. Из зеленой сонной воды, как и тот, другой…

– Что ищет блистательный? – Боль в груди заставила покачнуться и отступить. – То есть… Сударь, что вам угодно?

Первородный не открыл глаз и не улыбнулся, как улыбался в Сакаци. С тех пор случилось многое. Названный Удо потерял брата, оскорбил повелителя и был изгнан. Мэллит не изгоняли, она бежала сама…

– Ты можешь не звать, но я войду. Меня ведет не память тепла, а память холода.

Гость шагнул через порог, и вместе с ним шагнул свет, багряный, как на закате.

– Что хочет… – Губы не слушались, а шрам горел, словно в рану вернулся кинжал, и был он раскаленным. – Что…

– Ты – моя смерть, – сказал Удо, – и ты уйдешь со мной.

– Ничтожная Мэллит… не пойдет с… блистательным, – слова застревали в горле, голос стал чужим и хриплым, – нет… Не пойдет…

– Ничтожество, – по белому лицу пробежала тень. – Трусливое ничто… Вперед!

Она пошла, не могла не пойти. Так бредет на бойню овца, так плывет в пасть морского зме́я лишенная воли рыба. В передней све́чи не горели, но Мэллит видела всё: погасшую печь, тяжелые сундуки, свернувшуюся клубочком Грету. Налетел сквозняк, красные отблески залили рубашку прислужницы кровью, девушка заметалась и застонала, но не проснулась.

– Мама! – выкрикнула спящая. – Ой… Мамочка!

Названный Удо поднял руку, прислужница повернулась на другой бок, облизнула губы и затихла, а они пошли дальше длинными, как ночь, коридорами. Гоганни хотела остановиться, броситься назад, запереть двери, только запоры не спасут… Нужно бежать туда, где бодрствуют, где пляшет пламя и висят стерегущие первородных звезды. Они защитят ничтожную, но губы не разжимаются, а ноги спешат за названным Удо.

Нет ни тьмы, ни света. На стенах спит оружие, скалятся убитые звери, смотрят в ночь предки хозяев. Они знают все и не могут ничего… Впереди сверкнуло золото, негаданное тепло провело по лицу легким шелком, желтый отблеск заколыхался, разрастаясь в светящийся круг, что-то застучало ровно и сильно. Сердце! Два сердца и огонь! Стражи! Стражи в лиловом у лестницы, над ними горят факелы, их дыхание горячо, а глаза открыты…

– Помощи! Во имя Кабиохово, помощи! – Она кричит, кричит во весь голос, как никогда не кричала. Стражи смотрят друг на друга, их губы шевелятся, они говорят между собой, они не слышат, а названный Удо ступает на верхнюю ступень. Его спина прямее копья, он не говорит и не оглядывается. Мэллит, давясь криком, торопится следом, воины больше не говорят, один проводит ладонью по лбу, другой отворачивается и смотрит вверх. Его волосы треплет сквозняк, рыжее пламя пляшет, словно в печи, и вместе с ним пляшут тени, но у первородного Удо тени нет! Он мертв, он давно мертв! Его послал спящий в озере, чтобы ничтожная, увидев лицо друга, назвала имя…

– Помощи! – Ноги отсчитывают ступень за ступенью, они не могут остановиться, теплый свет уступает место красному сумраку, они уходят во тьму – предательница и не имеющий тени, но он пришел не за Мэллит. Он ищет свою смерть… Кабиох даровал убитым власть над убившими, а правнуки Его защитили названного Альдо – убийцу, лжеца, клятвопреступника… Как же ничтожная его любила и как теперь ненавидит и, погибая, спасает! Ставшая Залогом умрет, а погубивший ее и многих будет смеяться, пить, целовать красивых и лгать верящим…

– Блистательный ошибся! Мэллит не убивала нареченного Удо…

– Я не знаю Мэллит.

– Она пред тобой! Это я! Я не делала тебе зла… Только не тебе!

– Довольно лжи, Альдо Ракан, она тебе не поможет.

– Ничтожная не Альдо! Нет!

– Замолчи.

Губы немеют, не слушаются… Во имя Огнеглазого Флоха, почему? Почему сейчас, а не раньше, когда она любила?! Уходя навсегда, она бы верила, что о ней плачут. Она была готова и в Ночь Расплаты, и до нее, а теперь не хочет… Не хочет!

Лестница вьется змеей, обнимая площадку; на изгибе замер еще один воин. Мертвый и могучий, он стоит здесь века, его лицо – шлем, его тело – доспехи, за спиной – секиры и мечи, у ног – щит. Железо помнит кровь и тепло, плач и крики, жизнь и смерть. Теперь жизнь ушла, смерть осталась, смерть, пустое железо и что-то еще…

– Помощи! – Она кричит или шепчет? – Помощи и защиты!..

Кого она зовет, на что надеется? Ее не слышат, не хотят слышать, кому она нужна?! От нее все избавились, о ней все забыли… Робер лгал словами и розами, а когда пришла боль, отослал ее с чужим и холодным!..

Скрежет и лязг прорезали тишину. Тяжелая рука медленно потянулась к мечу и рухнула на щит. Железный воин наклонился, словно готовясь шагнуть, и повалился на ступени. Звон и грохот заполнили лестницу, рванулись к высоким сводам, вернулись назад и смолкли. Названный Удо наступил на украшенный двумя журавлями щит и двинулся дальше. Замок равнодушно молчал, а тот, кто клялся защищать Мэллит, спал, и его воины тоже спали. Внуки Кабиоховы слышат лишь то, что хотят, помнят лишь о приятном и считают чужие грехи и удачи. Смерть лишает их тени, но не меняет сути.

Лестница кончилась. В сводчатом зале горели факелы, под ними стояли караулящие, но гоганни не закричала. Здесь ей не помогут: она одна, она всегда была одна. Семья отдала ее достославному из достославных. Мать, отец, дед, сестры – никто не сказал «нет», они думали о себе, угождали сильным и умерли. Она о них плакала. Зачем? Ведь ее никто не жалел.

– Поторопись, – первородный распахнул дверь, и Мэллит увидела черные башни и припорошенный снегом двор. Ноги Удо не оставляли следов, розовый от восходящей луны ковер был страшен. Мэллит вцепилась в дверь, но скользкое дерево предало. Девушка покатилась вниз по ступеням, снег забрался под одежду, но он не казался холодным. Гоганни поднялась на четвереньки, глядя на враз позеленевшую луну. Влажный ветер бросил в лицо запах лилий и негаданное тепло, негромко фыркнула лошадь, Мэллит затравленно оглянулась и увидела коня. Оседланный и одинокий, он стоял у стены. Его шкура была двуцветной, а грива длинной и белой, как волосы старухи.

3

Влажное тепло обволокло тело свадебным одеянием, которого у ставшей Залогом нет и быть не может, призывно пахли цветы, по лошадиной шкуре гуляли лунные блики. Забраться в седло, послать коня через мост, и ее не догонят… Гоганни поднялась на дрожащие ноги, но шагнуть не смогла. Вернее, смогла, но не к спасению, а к смерти. Конь был ближе мертвеца, но тело не желало подчиняться, единственное, что удалось Мэллит, это вновь броситься в снег и замереть. Она не желала платить собой за растоптавшего любовь и не верила обещавшим и предавшим! Первородный Робер называл себя другом, а принес цветы обмана! Он спал, когда его господин топтал тело и душу ничтожной. Она думала, ее не слышат, а ее не хотят слышать! Потомок Флоха отдал ненужную равнодушному, а тот лишь рад сбросить обузу…

Девушка затравленно оглянулась: человек без тени остановился, сейчас он вернется. За ней. Мэллит вздрогнула от безнадежной ненависти к предавшим ее и выдохнула:

– Приди! – Гоганни сама не знала, кого зовет, но ее услышали. Конь ободряюще мотнул гривой и потрусил к ней. Мэллит рванулась навстречу, и ей удалось подняться. Незримая цепь лопнула, девушка была свободна. Свободна и сильна, как никогда. Теплый ветер стал сильнее, слаще и безумней запахли цветы, кровь на снегу сменилась зеленью, угасла даже боль в груди. Спину ожег холод, зарычала промешкавшая гибель, бледный луч скользнул по пятнистой конской морде, побежал навстречу.

– Ты… – шипел в спину снег, но Мэллит почти добежала… Ее не догонят. Она спасется сама, без помощи чужих и лживых. Ей не нужны хозяева дома, не нужен названный Робером, не нужен никто! Пусть ее оставят в покое! Навсегда! Мертвый уберется к мертвым, и тогда она вернется. Придет к тем, кто ее оставил без помощи, без любви, без надежды, без утешения… Сколь многие ей должны, она же – никому! Оскорбленные и отринутые превыше любимых и обласканных, не имевшие ничего получат все…

Мэллит вцепилась в зеленую уздечку, рубином полыхнула дальняя неприятная звезда; лошадь с яростным визгом вскинулась свечкой, отшвырнув девушку назад в снег. Гоганни вскочила, и конь отпрянул, дрожа и злобно прижав уши. Он тоже предал.

– Ты обманул сам себя. – Мертвый стоял рядом, его губы кривила усмешка. – Я рад, что ты украл еще и это. Адриан не любил предателей. Теперь тебе не улизнуть даже к Ней.

– Оставь меня! – выкрикнула Мэллит. – Оставь меня, мертвый!

– Да, я мертв. – Гонт так и не открыл глаз, а луна опять стала красной. – И ты мой.

– Нет! – Она еще смогла оглянуться. Белогривый исчез, только снежную простыню пятнала редкая цепочка следов. – Нет… Пожалуйста… Мэллит не сделала блистательному Удо ничего…

– Просишь? – Бледные губы раздвинула усмешка. – Поздно!..

Он повернулся, и Мэллит повернулась вместе с ним. Перед ней была стена. Холодная, черная, страшная, а за ней – те, кто ворвался в отцовский дом и выпил из него жизнь.

– Удо Борн! Что вы здесь делаете?

Повелевающий Волнами! Один… Его люди глухи и слепы, но он услышал…

Мертвый поднял голову и застыл. Так собака ловит новый запах.

– Я знаю тебя, – сказал он, – ты мне не нужен.

– Разве мы перешли на «ты»? – Лица хозяина и гостя были равно холодны. – Госпожа баронесса, вы звали на помощь? Я не ошибся?

– Названный Удо мертв! – крикнула Мэллит, – Мертв!.. Его убил… первородный Альдо!

– Это не оправдывает его навязчивости. – Повелевающий Волнами скрестил руки на груди. – Госпожа баронесса, здесь слишком холодно, вернитесь в дом.

Мэллит повиновалась, хотела повиноваться, но что значат желания в Ночь Расплаты? Гоганни могла дышать, слышать, видеть, но не бежать.

– Идите, сударыня, – повторил Придд, – не ждите меня.

– Ничтожная не может, – холод и страх обвивали тело, норовя добраться до сердца, – мертвый не отпустит…

Повелевающий Волнами шагнул вперед:

– Только трус, будучи не в силах отомстить мужчине, срывает обиду на женщине. Удо Борн, вы трус или слепец?

4

Они стояли лицом к лицу, а над ними светила луна, полная, как в ночь Оллиоха, и вокруг нее мерцал радужный круг. Они стояли, живой и мертвый, затем мертвый открыл глаза, и Мэллит канула в синюю пустоту. Она не хотела, но что может унесенный ветром листок, подхваченная водоворотом щепка, увязший в трясине ягненок? Синева голодна и равнодушна, с ней нельзя спорить, ей нельзя противиться, она возьмет все…

– Оставь ее! Оставь, я приказываю тебе, вассал!

Кто это? Где? Где небо, где луна, где она сама? Холодно, надо идти, пока не ушла луна. Ночь Луны не терпит лжи, за все надо платить, но как же страшно, а Енниоль ушел. Ушел и покинул ставшую Залогом за свое и за чужое… Она должна, она согласилась, но ведь глупая не знала, как это больно!

– Выходит, смерть в самом деле слепа. Досадно, но через свою, не вредившую тебе кровь ты не переступишь! Баронесса, назад! За меня!..

…Она вернулась! Она стоит на снегу за плечом Повелевающего Волнами, и он сжимает локоть недостойной. Его вторая рука вытянута вперед, темные блестящие капли падают вниз. Красное на розовом… Луна утолит свой голод.

– Клянусь кровью: перед тобой – девушка.

– Ты первый Придд, что верен сюзерену. – Синяя пустота, как можно в нее смотреть?! – Жаль, твой король не стоит твоей верности.

– Ни один Придд не служил потомкам Бланш, но эта девушка под моей защитой. Это просьба герцога Эпинэ. Его вы тоже забыли?

– Я помню все, – синий взгляд потянулся к Мэллит, – ты…

– Я… – покорно откликнулась гоганни. Ей было холодно, она устала, как же она устала от крови, луны, страха…

– Нет, я. – Чужая рука отстраняет недостойную. – Она за Альдо, я – за нее.

– Не надо! – Темные струйки днем были бы алыми. – Не надо! Ничтожная Мэллит недостойна жизни… Первородный Валентин, оставь дочь отца моего и живи!

– Нет. Удо Борн, ты слышишь? Разве Альдо говорит так? Разве он отвечает за свои преступления? Ты не видишь, так слушай!

– Ты… – Синий взгляд тяжелее горы, но Мэллит не станет прятаться за чужой долг!

– Я – Залог, нареченный Удо. Забери ничтожную и оставь своего убийцу без Щита. Оставь другим убитым и оскорбленным…

– Замолчите, баронесса! Вы слишком многим нужны живой. То, что связано, можно и развязать. Проклятье, да идите же наконец в спальню!

– Нет! – Мертвый прикрыл глаза, и Мэллит смогла вздохнуть, – Придд прав, мы развяжем завязанное… Пусть… девушка возьмет кинжал с твоей кровью, пока она горяча.

– Берите, баронесса. – В ладонь гоганни скользнула жесткая рукоять, и Мэллит невольно сжала пальцы.

– А теперь в сторону, брат. Девушка, иди ко мне. Смелее!

К нему?! Идти к нему? После всего…

– Ну же! Хочешь свободы – иди!

– Баронесса, решать вам. – Повелевающий Волнами отступил, зажимая рану, мертвый ждал молча, закрыв страшные глаза.

– Я иду. – Мертвые лгут, они голодны и помнят всё, но она не делала зла названному Удо, и она не хочет быть щитом лжеца и убийцы. Она пойдет, и да смилуется над ней луна. – Я иду…

Шаг, и красная, дымящаяся полоса позади. У ничтожной Мэллит больше нет защиты, она выбрала, только что? Свободу или синюю мглу? Черные стены, белый снег, красное небо и луна… Какая длинная ночь, какой короткий путь. Ноги скользят и стынут, рана на груди наполняется болью, наползает дурнота, но она почти пришла.

– Я, – говорит гоганни, протягивая мертвому рукоять, – я пришла.

– Ты, – отвечает Удо. Он высокий, выше Повелевающего Молниями. – Ты…

Ледяные пальцы впиваются в руку, не давая отбросить кинжал, поток холода бежит, растекается по жилам, вспыхивает сумасшедшая синь.

– Ты! – произносит Борн, всаживая клинок в свое молчащее сердце. – Ты свободна, девушка.

– Названный Удо! Зачем?!

– Иначе нельзя, – в пустой синеве прорезаются зрачки, – или я, или ты… Теперь все будет хорошо… Хорошо для всех!

Горячая волна слизывает холод, горячая и красная. Синь, белизна, зелень – все тонет в крови, а кровь уходит в песок, шелестят ветви, мчатся сквозь звездный дождь всадники, и песок становится снегом…

– Мэллица… Теперь я тебя узнал… Бедная ты, бедная…

Серые глаза – живые, знакомые, грустные. И улыбка… Такая же, как прежде.

– Блис… Удо, ты вернулся?

– Нет, Мэллица, я ухожу. Вынь кинжал, больно.

Рукоять была мягкой и теплой, как родившийся крольчонок. Мэллит неловко ее потянула и с клинком в руках отлетела назад, прямо в руки Повелевающего Волнами.

– Вот ведь, – посетовал Удо из дома Борнов, – раз в жизни встретил нелгущего Придда, и надо прощаться.

– Граф Гонт! Стойте!

– Валентин! – Темная фигура пошатнулась, отступая к стене. – Не дайте… Не дайте Рудольфу разрушить Борн… Рихард расплатился… Не дай!

– Клянусь кровью.

Первородного нет, есть фреска, осыпающаяся, сливающаяся со стеной. Фреска на глазах исчезает, распадается на бледнеющие пятна. Пятна тоже тают, краски уходят в старую штукатурку, остается лишь кровь, потом бледнеет и она.

Глава 4. Талиг. Тронко. 400 год К. С. 7-й день Зимних Ветров

1

Дорогу заступил серый козел, да не простой, а с горного жеребчика. Нагнув рогатую башку и чуть присев на задние ноги, зверюга явно готовилась к драке.

– Вот ведь скотище, – проворчал рябой Антуан, – отвязался, видать.

– Это бакранский? – полюбопытствовал Дуглас, разглядывая бодливую тварь. – Я думал, они все-таки меньше.

– Как же! – хмыкнул адуан. – Этот мелкий еще, вы бы глянули, на чем ихние главные ездиют!

Козел наклонил голову еще ниже, его терпение подходило к концу.

– Ну, держись, зараза. – Адуан потянул с седла свернутую в кольца веревку. Козел, заметив маневр, презрительно мемекнул и попятился.

– Ученый попался, – усмехнулся встречавший пленных адуанский капитан. – Эти твари по-хорошему только своих понимают. А так, начнет дурить – аркан на шею да поленом по лбу. От бодливости.

– И помогает? – удивился Темплтон, косясь на отступившего врага.

– На недельку хватает, – пожал плечами капитан, – а потом опять учить надо. Ну, считай, приехали. Вот она, резиденция, на самом берегу. Заворачиваем.

Освещенный полуденным солнцем особняк казался вполне генеральским, а может, это они одичали в здешних степях. Рука Матильды скользнула за пазуху, нащупала флягу и вернулась назад. Разговаривать с теми, кто тебя поймал, лучше на трезвую голову, а напиться они еще успеют. Если обойдется.

– О, – Антуан ткнул пальцем влево, – Хавьер, дютант генералов. По вашу душу, видать.

Красивый чернявый парень ловко остановил серого жеребца и застыл, поджидая выехавшего навстречу капитана. Что-что, а ездить паршивец умел, не то что внучек.

– Хороший конь, – подал голос Лаци, – скажи, гица?

– Скажу, – буркнула Матильда, чувствуя в груди противный холодок. Путешествие подошло к концу, а она, как ни крути, бабушка принца, которому никто не удосужился вовремя дать по башке поленом. А с Дугласом и того хуже… Мятежник, с какой стороны ни гляди! Конечно, ни полковник Коннер, ни адуаны, ни прицепившиеся к ним на въезде в Тронко талигойские кавалеристы на зверье не походили и уж всяко были приятнее покойного Коурвилля, но война есть война.

Офицеры закончили с разговором, капитан остался на месте, а Хавьер направился прямиком к чужакам.

– Сударыня, – вблизи кэналлиец был не хуже, чем издали, – адъютант командующего Южной армией теньент Торрихо к вашим услугам. Господин генерал желает знать, что вы предпочитаете: отдых или немедленный разговор?

Отдых – это хорошо… Отдых, касера, приличная кровать, Лаци под боком… Матильда поправила куртку и сощурилась.

– Разговор. И поскорее.

– Как вам будет угодно, – вежливость в Тронко была чуть ли не дворцовой, – соизвольте следовать за мной.

– А мои спутники? – Матильда натянула поводья. – Без них я никуда не поеду.

– Как вам будет угодно, – повторил кэналлиец. Он то ли не хотел спорить, то ли не имел насчет Темплтона и Лаци никаких распоряжений. – Сударыня, если вы желаете видеть господина командующего, поторопитесь, вечером он уезжает.

– Желаю. – Ломиться в открытые двери Матильда никогда не любила. Упрямство хорошо в меру, и уж точно не среди пусть и приличных, но врагов. Бочка придерживался такого же мнения. Рысак покосился на таящегося у стены козла, презрительно фыркнул и направился к белому дому над замерзшей рекой. На серого собрата нахал и не взглянул, словно того и не было.

2

Адуанский капитан галантно распахнул двери, и трое то ли пленных, то ли гостей ввалились к командующему. Кем их здесь считают, Матильда так и не поняла. С одной стороны, оружие им не вернули, с другой – никаких утеснений во время пути они не видели, но и возможности улизнуть ни разу не представилось.

– Добрый день, господа. – Человек, от которого все зависело, был худым, высоким и спокойным. – Я – командующий Южной армией Талига генерал Дьегаррон. Представляю вам генерала Шеманталя и полковника Бадильо. Сударыня, не угодно ли сесть?

– Благодарю, – буркнула ее высочество, с удовольствием плюхаясь на самый настоящий стул и пытаясь представить, на что она похожа. В степи принцессу это не волновало, но Тронко был городом, и не таким уж и маленьким.

– Надеюсь, вам у нас будет удобно. – Генерал казался молодым, но виски у него были седыми. – Правильно ли я понял, что мне выпала честь принимать сестру великого герцога Алатского?

– Правильно. – Чего ходить вокруг да около, все равно про них все известно. – Я – Матильда Ракан.

Называла она так себя хоть когда-нибудь или в первый раз сподобилась? Дьегаррон очень вежливо улыбнулся:

– Если мне не изменяет память, особа королевской крови, выходя замуж за человека не столь высокого происхождения, не лишается родового имени.

– Вроде бы, – выдавила из себя Матильда, представив рожу муженька, услышь тот, что алатская дикарка для него слишком высокородна.

– С вами будут обращаться сообразно вашему происхождению, – обрадовал талигоец и неожиданно поморщился: – Если вам что-нибудь потребуется, немедленно обращайтесь ко мне.

– Уже требуется. – Генералу, может, и нравится играть в придворного, а ей нужна правда, и побыстрее. – Кто мы? Пленники или что-нибудь другое? И что нас ждет?

Дьегаррон нахмурился и потер украшенный шрамом лоб. Неужели отпустит? Нет, на дурака этот вояка не похож, да и откуда здесь взяться дураку? Чай, не Агарис!

– Вы – гостья Южной армии Талига, – наконец изрек командующий, – и останетесь в Тронко до конца… известных событий. Я мог бы добавить «ради вашей же безопасности», но не стану.

– И на том спасибо, – не сдержалась ее высочество. – Надеюсь, мои друзья останутся со мной?

– Ваш капитан свободен, он может остаться с вами, а может уехать. Что до господина Темплтона, то…

– Твою кавалерию! – Матильда вскочила, сожалея не столько о пропавших пистолетах, сколько о том, что потащила Дугласа за собой. – Темплтон – мой друг!

Худющий полковник у окна нахмурился и переглянулся с носатым генералом, звякнули какие-то железки.

– Ваше высочество, – шагнул вперед Дуглас, – прошу меня простить, я предпочитаю отвечать за себя сам.

– Сколько вам было, когда Борны подняли восстание? – Заговоривший полковник походил на лиса, но не рыжего, а горного, черного с белым воротником.

– Я был совершеннолетним. – Парень не собирался хвататься за чужие веревки.

– Вы были оруженосцем Карла Борна? – не отставал «лис».

– Он был другом моего отца. Лучшим другом.

– Почему вы бежали? – резко бросил Дьегаррон.

– Проигравшие мятежники всегда бегут.

– Вы не поняли, – генерал поднес руку ко лбу и опять поморщился, словно проглотил какую-то дрянь. – Я не спрашиваю, почему вы отправились в Агарис, я спрашиваю, почему вы оставили ваших… теперешних соратников?

Скулы Дугласа пошли красными пятнами, но он промолчал. Стал бы паршивец говорить, будь он с генералом наедине?

– Виконт Темплтон оставил, как вы выразились, соратников, – отчеканила Матильда, – потому что он – порядочный человек. Слишком порядочный, чтобы оставаться в этом кубле.

– Вы имеете в виду… – начал Дьегаррон, но Матильде Рассанна уже была по колено. Даже без фляги.

– Я имею в виду своего внука Альдо, который, среди всего прочего, отравил Удо Борна. Мы… Твою кавалерию, не мы, а я, дура старая, ничего не смогла с ним сделать! Ничего… И удрала, потому что… Потому что сил не было смотреть на то, что этот петух золоченый вытворяет!..

Она не плакала лет сорок, если не больше. Пила, ругалась, угрожала, хваталась за пистолеты, но не плакала, а сейчас прорвало. На ровном месте, перед чужими людьми, можно сказать, перед врагами. Тоже мне, великолепная Матильда! Видели бы ее Адриан с Левием или шад…

Ее высочество грозно хлюпнула носом и вопросила:

– Ну, чего уставились? Генералы… Твою кавалерию!

3

– Ваше высочество, – Дьегаррон держался как ни в чем не бывало, – может быть, воды? Шеманталь…

– Какое там, воды, – огрызнулась Матильда. – Касера есть?

Носатый генерал снял с пояса фляжку и вдобавок поклонился. Скотина!

– Благодарю. – Принцесса еще разок шмыгнула носом и взяла угощение. – Обычно я не рыдаю. Что будет с Дугласом?

– Трудный вопрос, – начал Дьегаррон, но не закончил: зашуршало, и в комнату ввалился Хавьер. – Тебя только за слепой подковой посылать!

– Рыба мелкая была, – живо откликнулся адъютант, – пришлось губернатора обобрать. Сейчас накроют.

– Хорошо. Темплтон, что скажете в свое оправдание?

– Ничего, – Дуглас вздернул подбородок. – Я – сын мятежника и я добровольно нарушил присягу, бежал в Агарис и там присоединился к Альдо Ракану, полагая его дело правым.

– Вы нарушили одну из двух данных вами присяг, – поправил лисий полковник. – Как оруженосец, вы исполняли приказы господина, которые шли вразрез с присягой его величеству. Это наказуемо, но основная вина лежит на вашем отце, а затем – на вашем господине и герцоге Окделле.

– Я был согласен с повстанцами, – уперся Темплтон, – я хотел сместить Фердинанда и возвести на трон пристойного короля.

– Альдо Ракана? – уточнил Дьегаррон.

– Нет, – слегка растерялся Дуглас. – Мы о нем даже не думали… Люди Чести должны были вручить корону достойнейшему.

– И кому же? – сухо поинтересовался генерал.

– Это решили бы после победы… Граф Борн считал, что это будет герцог Анри-Гийом. Отец был с ним согласен.

– А кого сажал на трон Эгмонт Окделл? Себя?

– Королем стал бы тот, чей вклад в победу был бы наибольшим.

Дьегаррон опять поморщился, похоже, это было привычкой.

– Орасио, ты ведь был в Ренквахе? Кто мог принести Окделлу победу?

Полковник нехорошо улыбнулся:

– Дриксы и гаунау.

– Значит, королем и королевой Талига стали бы Фридрих Дриксенский и его медведица. Это было бы похлеще Алисы.

– Господин генерал, – перебила вояк Матильда, – вы ответите или нет? Что ждет Дугласа?

Дьегаррон сцепил руки под подбородком и уставился в окно. За окном блестел снег, под которым спала река. Дальний берег Рассанны был пологим, не понять, где кончается заснеженный лед и начинается степь. Странная земля: все как на ладони, ни спрятаться, ни подкрасться. В горах уютнее и надежней, но где они, эти горы?

– Дуглас Темплтон, – генерал хлопнул по столу ладонью, – я как старший воинский начальник предлагаю вам вступить в Южную армию Талига под начало генерала Шеманталя. Если это по каким-либо причинам вас не устраивает, вы будете задержаны до конца войны, после чего вашу судьбу решит король или регент. Жан, возьмешь к себе мятежника?

– Пойдет – возьму, – твердо ответил носатый. – Наши про него хорошо говорят.

– Виконт Темплтон, – Дьегаррон сощурил глаза, – решайте!

– Сударь… – Дуглас судорожно сглотнул и повторил: – Сударь… Ваше предложение более чем великодушно, но я… Я смогу его принять, только получив разрешение ее высочества!

Разрешение ему понадобилось, обалдую! Да кто она им всем такая, чтобы ради нее жизнь ломать?!

– Попробуй только не пойти! – рявкнула на благородного рыцаря принцесса. – Нашел на кого оглядываться, умник! Я свою жизнь коту под хвост пустила, а ты мне чужую подсовываешь!..

– Ее высочество советует вам поступить под начало генерала Шеманталя, – перевел полковник Бадильо. – Я верно понял?

– Да, – подтвердила Матильда. Дуглас уйдет, и слава Создателю. Из парня выйдет толковый офицер, очень толковый. Что там сказал на прощание Удо? Пусть нас сведет во время боя, и пусть мы друг друга узнаем… Узнает ли Дуглас Робера и Ричарда? А эти двое, примут ли они милость от ушедших друзей? Ее высочество зачем-то пригладила волосы и поднялась:

– Господа, я вам весьма признательна, но я уже немолода и переоценила свои силы. Прошу проводить меня туда, где я смогу отдохнуть.

Глава 5. Талигойя. Ракана (б. Оллария). 400 год К. С. 8-й день Зимних Ветров

1

Выходить в пока еще полусонные продрогшие дворы не хотелось, но расспрашивать Карваля в дворцовом кабинете было столь же невозможно, как и откладывать разговор. Ждать чуть ли не две недели и не вытерпеть пару часов – глупо, это Робер понимал, но академическая отрешенность доступна не всем. Иноходец, во всяком случае, на оную не претендовал, а Никола громко доложил об исполнении приказа и замолчал, многозначительно глядя на своего «Монсеньора».

– Так вы говорите, Ричард свернул… домой? – на всякий случай повысил голос Эпинэ. – Это на него не похоже.

– Герцог Окделл знает, что его величество работает допоздна, – развеял маршальское удивление Карваль. – Повелитель Скал приведет себя в надлежащий вид и явится во дворец к выходу государя.

– Что значит «в надлежащий»? – Эпинэ потер недоспавшие глаза. Умнее вообще не ложиться. – Вы же сказали, с ним все в порядке.

– С самим герцогом – да, но не с его одеждой. Гальтарский этикет, как вы знаете…

– Знаю, – зевнул Робер. – Вы как хотите, а я обойду дворовые караулы, иначе не проснусь.

– Монсеньор, – встрепенулся Никола, – вам следует больше отдыхать!

– А я что делаю? – усмехнулся Иноходец. – Сегодня даже к Капуль-Гизайлям собрался… Удивительно приятный дом. Приглашаю вас с собой, не пожалеете.

– Если Монсеньор настаивает…

– Настаиваю, – отрезал Робер, подхватывая плащ со Зверем. – А пока поведайте, что вам попалось по дороге.

– Ничего, достойного особого внимания, – отчеканил комендант столицы и покосился на дверь. – Зато в Фебидах живет негоциант, готовый поставлять фураж.

– Об этом доложите его величеству, – скучным голосом объявил Иноходец. – Вы, между прочим, комендант Раканы и подотчетны лично государю.

– Да, Монсеньор, – радости в голосе облеченного августейшим доверием генерала могло быть и побольше, – негоциант требует письменных гарантий и охраны.

– Так обеспечьте. Полагаю, вы в состоянии защитить одного купца?

– Разумеется, – «обиделся» Никола, придерживая дверь, чем не замедлил воспользоваться восточный ветер, бросив в лицо холод и дальний колокольный звон.

Робер глубоко вздохнул и улыбнулся:

– Хорошо, что вы вернулись, Никола! Правда, я рассчитывал, что Дикон останется на севере.

– Сожалею, – маленький генерал развел руками, – но герцог Придд наотрез отказался взять на себя ответственность за Окделла. Он сослался на приказ Алвы, предписывающий отпустить заложника у Кольца Эрнани, свою личную неприязнь к Повелителю Скал и особенности характера последнего.

– Он так и сказал? – не выдержал Эпинэ. – Про особенности?

– Примерно, – уклонился от ответа Карваль. – Герцог Придд выражается слишком витиевато, я не могу дословно передать его мнение о недостатках и будущей судьбе герцога Окделла.

– А что Мэл… баронесса Сакаци?

– С ней все благополучно. Герцог Придд предпримет все усилия, чтобы разыскать ее высочество Матильду и сообщить ей, где находится девушка. У меня нет сомнений в том, что свое обещание он сдержит.

– У меня тоже, – пробормотал Иноходец, вспоминая одинокого солдатика. Лошадку для Мэллит Никола подобрал невысокую, и все равно в седле гоганни казалась крохотной и хрупкой, а уж рядом со «спрутами»…

– Монсеньор, – лицо Карваля стало сразу значительным и участливым, – госпожа баронесса просила передать, что никогда не забудет вашей доброты. Если бы не вы, она бы не вынесла выпавших на ее долю испытаний.

– Спасибо, Никола. – А что тут еще скажешь? Не станешь же объяснять, что любовь была, но ушла, а девушка не заметила ни первого, ни второго. – Вы условились о тайном знаке? Я имею в виду Придда.

– Да, Монсеньор. Я уже говорил про купца. Обозы станут приходить каждые две недели. Кроме того, я привез книгу… Прошу меня простить, запамятовал название, но у Придда такая же. Я покажу вам, как с ней обращаться, ну а если нам понадобится написать в Ноймар, не дожидаясь обоза, мы можем обратиться к старшему судебному приставу. Это он вложил в бумаги ультиматум Сузы-Музы. И он же в случае необходимости свяжется со мной или с вами. Кроме того, к вам может прийти поставщик и предложить кэналлийское того года, который вы уже получали.

– Постойте, – взмолился Эпинэ, – я сейчас с ума сойду! И как вы только это запомнили?

– Мы проговорили со Спрутом более восьми часов, – с достоинством объяснил маленький генерал. – Смею предположить, что я теперь лучше понимаю север, а он – юг. Герцог Придд дал несколько ценных советов о будущем договоре между Олларами и Старой Эпинэ…

– А я получил копию договора между Талигом и Ноймаринен, – перебил радетеля Великой Эпинэ Робер. – Никола, вы принесли хорошие известия, хотя лучше бы Ричард отправился к регенту. А теперь, как вы думаете, что сделал я?

– Объехали гарнизоны и составили диспозицию на весну? – предположил комендант Раканы.

– Не без того. – Эпинэ поглубже нахлобучил шляпу, с сожалением вспоминая торские меховые колпаки. – Господин Карваль, я подписал договор с Савиньяком. Маршал согласен способствовать заключению соглашения, о котором вы говорили. Никто из участников восстания не будет обвинен, а тех, кто поможет возвращению Олларов, наградят.

– А Ракан? – подался вперед Никола. – Савиньяк согласен его отпустить?

– Нет, – хорошее настроение погасло, осталось лишь чувство правоты, – не согласен, но я не настаивал. Если Альдо не погибнет во время переворота, его судьбу решит король или регент.

Можно было добавить, что мир в стране и процветание Эпинэ дороже жизни бывшего друга. Никола пришел бы в восторг, но это смахивало бы на оправдания, а оправданий не было, была необходимость. Как у Ворона или маршала Шарло.

2

Запах был восхитительным и волнующим. Маркиз Габайру принюхался, довольно кивнул и направился в столовую, Марсель последовал его примеру, а Котик – примеру Марселя. Полубритый волкодав времени зря не терял, добившись немыслимой для представителя собачьего рода привилегии, а именно – допуска под личный стол его превосходительства посла Ургота, то есть, простите, временно бывшего посла.

– Прошу, – маркиз указал гостю на обильный, но легкий завтрак, но первым у стола оказался Котик. Друг папенькиной молодости, впрочем, и не подумал возмутиться.

– Итак, мой мальчик, – изрек он, бросая на колени салфетку, – ты в Ракане двенадцатый день, а я до сих пор не слышал, как ты ее находишь.

– Я потерял не Ракану, а Олларию, – не согласился виконт, – и я ее еще найду, а пока собираю знакомых. Вчера я выражал соболезнования вдове маршала Рокслея…

– Для соболезнующего ты вернулся слишком рано, – заметил Габайру, с некоторым сомнением разглядывая спаржу. – Ты уверен, что графиня Рокслей утешена должным образом?

– Я выказал безусловное уважение к ее горю, – заверил Марсель и положил себе паштета. – Оно слишком глубоко для того рода утешения, коим владею я. К тому же у графини гостила родственница.

– Понимаю, – участливо кивнул Габайру, – для тебя это стало неприятным сюрпризом.

– Не для меня, – запротестовал Валме, – обо мне доложили после того, как госпожа Мэтьюс отпустила портшез. Собственно говоря, я видел, как она входит в дом. И вошел следом.

– Мужество Валмонов не имеет предела. – Ургот рассеянно погладил высунувшегося из-под стола Котика, но этим и ограничился. – И что ты вынес из беседы с двумя дамами?

– Множество очаровательных подробностей. – С паштетом было покончено, и виконт потянулся за рогаликом, однако, вспомнив о пузе, передумал. – Теперь я знаю, как себя чувствует дочь госпожи Мэтьюс и ее новорожденный сын, сколь счастлив ее зять, к слову сказать, один из двух гимнет-капитанов, и как нехорошо со стороны баронессы Сакаци было покинуть его величество Альдо вслед за ее высочеством Матильдой.

– Я видел баронессу на одном из малых обедов, – припомнил временно экс-посол, – Девушка – само очарование, хотя я представлял алатских красавиц несколько иначе. Признаться, ее исчезновение меня удивляет. Малышка смотрела на его величество такими глазами, что я чувствовал себя обделенным.

– Если она отправилась в Сакаци, о ней позаботятся, – утешил сотрапезника Марсель. – Позаботились же о господине Тристраме и о других… господах. Ваше превосходительство, при дворе весьма опечалены вашим недугом!

– Я тронут, – заверил маркиз, хрустя не дождавшимся Марселя рогаликом. – Увы, мне заметно хуже. Боюсь, я не скоро смогу тронуться в путь, но я упрям и намерен передать письмо его величества Альдо его величеству Фоме и ее высочеству Елене лично. А ты не решаешься меня огорчать, зная, сколь губительны для стариков дурные эмоции.

– Не решаюсь. Вам требуется молебен об исцелении?

– Не сейчас. Я и так отнял у его высокопреосвященства много времени. Есть души, куда сильнее нуждающиеся в утешении.

– Вы имеете в виду меня? – несколько удивился Валме. – Но я привык утешаться иным образом. Сегодняшний вечер я намерен провести у Капуль-Гизайлей. Говорят, баронесса сменила кресла в гостиной.

– Кто говорит? – уточнил посол.

– Виконт Мевен, мой однокорытник и еще один гимнет-капитан… Закатные твари, ну и нелепое же слово!

– В жизни, мой мальчик, много нелепого, – философски заметил ургот и поделился с Готти хлебной корочкой. – Что ты думаешь о Мевене, и что он думает о тебе?

Марсель задумался, вспоминая минувшие дни. В Лаик Мевен казался глупее, в Нохе – откровеннее.

– Мы провели вместе целый вечер. Иоганн-Йозеф стал больше пить, – наконец объявил виконт, – и меньше говорить.

– Исходя из первого, он тебе доверяет, – сделал вывод старый дипломат, – исходя из второго – нет.

– Он меня радует, – уточнил Валме. – Старый добрый Мевен не в силах откровенничать со щеголем, который ушел на войну, разболтал доверенную ему тайну и сбежал под юбку к урготской купчихе, заработав отцовское проклятие. Для военного, только что сменившего короля, это… э-э-э… поносно!

– Доверять тебе не следует ни в коем случае, – назидательно сказал бывший посол. – Если его величество этого не понимает, пусть пеняет на себя.

– Вот именно, – согласился посол нынешний, роняя под стол добрую половину куропатки. Внизу раздался хруст, Габайру улыбнулся:

– Это прекрасная политика, молодой человек. Никогда и никому не бросать костей и почаще ронять. Их живо подберут, а ты останешься вне подозрений.

– Как и положено болтуну и дамскому угоднику. Эх, слышал бы батюшка, что про меня говорят, он бы прослезился и послал Мевену и Рокслею корзину лучшей рассады. Это так благородно: служить Ракану и сочувствовать отцу-навознику.

– Если бы про тебя не говорили, – лицо Габайру было задумчивым, – нам бы пришлось немедленно распустить парочку слухов, но они, слава Создателю, появились сами. Твое дело – использовать их наилучшим образом.

– Мой дорогой маркиз, – понизил голос Марсель, – в последнее время я стал лучше понимать людей. Вас, батюшку…

– Это не может не радовать, – ургот рассеянно уронил под стол подрумяненное крылышко, – или ты имеешь в виду нечто определенное?

– Пожалуй, – сощурился виконт. – Батюшка, если вы помните, любит повторять: «Что не нравится Валмонам, будет убрано». Раньше меня это коробило. Зачем убирать, если можно обойти? Но недавно я увидел его величество. И понял, что оно мне не нравится. По-настоящему не нравится, а не как сдохшая корова на тракте или некстати забеременевшая любовница. Я не могу радоваться жизни, зная, что через несколько кварталов от меня обретается господин, имевший наглость приставать с пошлостями к моей знакомой принцессе и лезть в тайны моего отсутствующего друга. И то, что этот господин под давлением обстоятельств сменил штаны, ему не поможет.

3

Благие намерения еще никого не оправдали, и неважно, что ехать через старые аббатства предложил Нокс, а Спрут перекрыл все возможные проходы. Цивильный комендант Раканы должен был найти выход – увеличить охрану, выслать разведку, в конце концов – не покидать Ружского дворца до утра. Пожалуй, это было самым разумным: к утру бы вернулся Карваль и Придду пришлось бы убраться в нору, так и не укусив…

– Герцог, – лицо гимнет-капитана было непроницаемым, – государь ждет вас.

– Благодарю, Лаптон!

Три десятка шагов через кишащую придворными Большую приемную до дверей в кабинет. Три десятка шагов и ощущение бессилия. Такое уже было. После дуэли, после Доры, после смерти Удо и теперь опять… Четвертый раз, как в сказке! Простит ли Альдо еще одну ошибку?

– Входи и закрой дверь. – Высокий человек в лиловом стоял возле заваленного книгами и документами стола. Ричард едва не схватился за шпагу, но лиловый обернулся. Это был сюзерен.

– Мой государь, – начал юноша, – позвольте доложить…

– Не позволю. – Альдо оперся обеими руками о темное дерево. – Итак, Карваль опять вытащил тебя из ямы?

– Опять? – растерянно переспросил юноша. Он успел не раз и не два прожить предстоящий разговор, но все пошло не так с первых же слов. Сюзерен не нуждался в докладе. О случившемся на Желтой рассказал Мевен, остальное – коротышка-южанин. Карваль дорвался до государя, пока Дик смывал с себя память о «спрутах», и повернул разговор так, как нужно ему. Что ж, герцог Окделл не станет опровергать ординара. Если Альдо не желает слушать, пусть не слушает.

– Ты мне вот что объясни, – прервал молчание его величество, – за какими кошками вас понесло на Желтую? Чем вам Триумфальная не угодила?

– Это было мое решение, – отчеканил Ричард. – Я готов за него ответить.

– А толку-то… – отмахнулся Альдо. – Да и виноват по большому счету я. Нужно было вместо тебя Карваля отправить, он бы не попался.

– «Спруты» расползлись по всему городу, – не выдержал Дикон, – они были и на Вдовьей, и на Чулочной, и у Триумфальной…

– На Триумфальной их не было. В какое положение ты меня поставил? Левий, кошки с ним, он враг, в чем и расписался, но послы?! Посуди сам – никто ничего не знает, тебя ищут по всему городу, а ты объявляешься в Новом городе в объятиях бывшего однокорытника. Не будь ты Окделлом, я бы решил, что вы в сговоре, а дуэль устроили для отвода глаз. Это суметь надо – бояться засады и забраться туда, где на тебя нападут.

– Лучше бы в карету к Ворону сел я! – Дик сам не понял, как у него это вырвалось, но умереть и не слышать упреков сюзерена было бы легче.

– Если бы ты позволил себя убить, я бы тебя точно казнил, – рассмеялся Альдо. – Что ж, теперь, по крайней мере мы знаем, что Спрут – предатель, хотя без него вряд ли бы удалось доказать сговор Алвы с Левием.

– Государь, – не принял шутки Дикон, – я понимаю, что виноват, и готов понести любое наказание. Кому передать перевязь?

– Никому. – Альдо выглядел удивленным. – А разве тебе Карваль ничего не сказал?

– Нет.

– Кто бы мог предположить в нашем маленьком друге такую чуткость? – Сюзерен взял со стола какой-то указ, поднес к глазам и положил обратно. – Я отменил должности военного и цивильного комендантов. Теперь в Ракане только один комендант – генерал Карваль. Знаю, ты его не любишь, но порядок недомерок наведет, а не сможет… Что ж, ординара не жаль и расстрелять, но этот справится. И получит маршальский жезл.

– Карваль?! – не поверил собственным ушам Дик.

– Именно, – подтвердил Альдо. – Как вояка он немногим хуже Робера. И тоже глуп, когда речь идет о вещах, выходящих за пределы его разумения. Зато выставить охранение, провести отряд лучшей дорогой, а то и битву-другую выиграть он способен, а бо́льшего мне и не нужно. Вспомни Манлия Ферру, тоже происхождением не вышел, а скольких заговорщиков в Закат отправил? Нет, Дикон, цепные псы лишними не бывают, просто они должны знать свое место. И будут знать! Ты не согласен?

– Люра не был эорием, – упрямо произнес Ричард, – но он был другом и человеком Чести.

– А Карваль, выходит, нет? Твое счастье, что он тебя не слышит, и вообще, хватит с меня ревности! Робер ревнует Карваля ко мне, а ты меня к Карвалю… Нашли время, кавалеры гайифские! Кто тебе сказал о засаде на Триумфальной?

– Нокс, – честно ответил юноша, – но… Он не предатель, он погиб!

– Я знаю, – хмыкнул сюзерен. – Ворон зря времени не терял, жаль, монаха не тронул… Нет, Дикон, Нокс не предатель, предатель тот, кто рассказал бедняге про засаду, а кого попало твой полковник слушать не стал бы, не такой он был человек… Закатные твари, опять мы уткнулись в предательство!

– Ноксу мог сказать Спрут, – не очень уверенно предположил Дикон.

– Не смеши меня! – отмахнулся его величество. – Придду Нокс бы не поверил. Не потому, что подозревал, просто девятнадцатилетний для сорокалетнего всегда щенок. Скажи про засаду Придд, Нокс бы все лично обнюхал, а тут ни на секунду не усомнился. Вот и думай, кому он доверился… Мевен, Эпинэ и южане отпадают, Халлоран с Кортнеем-младшим ни кошки не знали.

– Может, Левий?

– А ему и вовсе незачем, Алву так и так в Ноху везли. Кстати, почему Ворон вернулся?

На этот вопрос Дикон мог ответить даже среди ночи.

– Они сговорились с Левием еще в Багерлее. Теперь Алва станет выжидать и ударит, когда сочтет нужным. Ты не представляешь, как Ворон умеет ждать… Он так выиграл Сагранну. Сперва напал на «лапу»… то есть на бирисский эскадрон. Взял их, когда они сами думали, что охотятся. Потом послал ультиматум в крепость на перевале и затаился. Кагеты его ждали, ждали и перестали, а Ворон пришел, когда о нем забыли. И у Дарамы тоже. Нас мало было, в двадцать раз меньше…

– Я не собираюсь слушать про вороньи победы, – нахмурился Альдо. – Я тебя о чем спросил? Почему кэналлиец не удрал с Приддом? Пожалуй, в главном я с тобой согласен. Он решил захватить Ракану. Для этого он достаточно нагл, а ваша с Ноксом глупость его наглость изрядно укрепила. Что ж, будем ждать. Карваль, конечно, провонял чесноком, но врасплох его не застать, да и твои северяне… Кого, кстати, поставишь вместо Нокса?

– Блора. Он тоже из людей Люра, и я ему верю. Альдо, нужно предупредить Эсперадора… Ну, что Ворон сговорился с Левием.

– Спасибо, научил! – Сюзерен весело засмеялся, и у Дика отлегло от сердца. – Я уже написал в Агарис. Надеюсь, магнусы уймут голубиного недоноска, но пока придется терпеть и заниматься тем, что поближе. Дикон, мне нужна твоя помощь. Ты помнишь виконта Валме?

– Ну… Я видел, как он проиграл в карты баронессу Капуль-Гизайль… Потом он уехал с Алвой.

– Он вернулся. Теперь этот хлыщ – граф Ченизу и посол Фомы. Я его видел, редкостный болван, но хотя бы не ядовитый. Отец его, кстати говоря, проклял.

– За что? – не понял Ричард.

– Вообще-то за дело. Наследничек бросил армию и прыгнул в постель к урготской старухе… Я о сестрице Фомы.

– В постель?! – растерялся Дик, припоминая роскошного томного кавалера. – То есть он и сестра герцога…

– А ты думал, пятидесятилетняя карга его за красивые глаза усыновила? Разумеется, он ее обихаживает. Дикон, я должен знать, что случилось. В то, что этот щеголь бросил Ворона и Олларов, потому что они не правы, никогда не поверю. Валме не мужчина, а баран в завитушках! Алва его за шута прихватил, но и шут может что-то углядеть, а Ворона он боится больше отца, это ясно.

Короче, Дикон, постарайся с этим чудом сдружиться. Баронессу свою попроси помочь, вряд ли ей нравится, когда на нее играют. Поговорите о Марианне, об Алве, в карты перекиньтесь. Продуешься – не беда, оплачу́, но я должен знать, что такого он разнюхал. Допрашивать посла, тем паче урготского, я не могу, а тебе он скажет. Особенно выпив и после выигрыша.

4

Карваль от визита к Капуль-Гизайлям увильнул, что Робера никоим образом не удивило. Маленький генерал скучал не по изысканному обществу, а по своему гарнизону, который за время его отсутствия, без сомнения, разболтался и утратил бдительность. Никола умчался в казармы, а Эпинэ отправился слушать птичек. Всем, и прежде всего сюзерену, надлежало привыкнуть к тому, что Первый маршал Великой Талигойи близок с красавицей баронессой, к тому же собственный дом после ухода Енниоля и рассказа Карваля о Мэллит казался полным одиночества колодцем. Клемент и тот не столько утешал, сколько напоминал об Агарисе, Сакаци и погибшей в ночь Осеннего Излома Лауренсии. До появления Мэллит Иноходец прятался от памяти за маленькую гоганни, но при встрече любовь разлетелась сухими листьями, и он остался один. Как осенним утром на дороге в Старой Эпинэ.

– Монсеньор, – благообразный слуга почтительно поклонился, – позвольте ваш плащ.

– Госпожа баронесса дома? – Запах роз, тепло, дальний звук свирели… Здесь нет ни зимы, ни сомнений.

– Да, монсеньор. – Лакей смущен, или это господин Первый маршал стал излишне осторожен? – Госпожа баронесса в музыкальной комнате.

– Мой друг! – Барон Капуль-Гизайль уже катился вниз по лестнице, раскрывая объятия. – Мой дорогой друг! Я в полном восторге!

– Благодарю, – пробормотал подавленный бурным гостеприимством Эпинэ. – Боюсь, я к вам слишком зачастил.

– Напротив! – забил крылышками Капуль-Гизайль. – Вы бываете у нас до отвращения редко. Конечно, вас несколько извиняет служба, но дружба требует полной самоотверженности. Вы не находите?

– Пожалуй. – Любопытно, что этот человечек считает дружбой? Совместное музицирование, совместную жену или совместный кошелек?

– Должен вам сообщить, – понизил голос барон, – что у нас гость. Неожиданный. Очень неожиданный.

– Герцог Окделл? – предположил Робер, не испытывая ни малейшего желания встречаться с Диконом здесь и сейчас.

– О нет, – затряс паричком Капуль-Гизайль. – Это граф Ченизу. Он… старый друг баронессы, очень старый и очень верный. Он долго отсутствовал и вернулся несколько дней назад.

– Я слышал, – кивнул Робер. – Раньше этого человека звали виконт Валме.

И «этот человек» увязался за Вороном в Фельп, а вернулся урготским графом. Скотина!

– Не напоминайте ему об этом! – всплеснул ручками барон. – Эта рана еще свежа.

– Не беспокойтесь, – заверил хозяина Эпинэ, – но если госпоже баронессе угодно…

– Никоим образом! – Лицо маленького барона стало решительным. – Марианна ценит прошлое, но не в ущерб настоящему. Я надеюсь… Нет! Я настаиваю, чтобы вы чувствовали себя у нас как дома, кто бы ни играл в карты в гостиной, но Марсель Ченизу – чудесный человек. Чудеснейший! Представьте себе, он завел себе собаку львиной породы. Это так необычно, но идемте же!

– Как вам угодно, – пробормотал Робер. Встреча с новоявленным Ченизу не радовала, но повидать его не мешает. Конечно, если гость заявит права на хозяйку, будет не до разговоров, но тут уж решать Марианне, и только Марианне, а она вряд ли выберет того, кто предал Алву.

– Дорогая, – возвестил барон, пропуская гостя вперед, – смотри, кого я привел!

– Эпинэ, – проворковала баронесса, протягивая вперед обе руки. – Вы несносны! Я не видела вас целых два дня…

Восседавшая на юбках хозяйки левретка, разделяя ее возмущение, залилась визгливым тявканьем, но была немедленно подхвачена бароном и выдворена за пределы комнаты. Щелкнул замок, защебетала морискилла.

– Драгоценная, – подал голос развалившийся в кресле высокий щеголь, – будьте милосердны! Увы, первые маршалы, в отличие от послов, почти всегда заняты.

– Дорогой Робер, – немедленно засуетился Капуль-Гизайль, – разрешите вам представить графа Ченизу. Он наш старый друг.

– Рад вас видеть в добром здравии, герцог. – Щеголь поднялся из кресла и отвесил изящный поклон. Несмотря на полноту, он двигался ловко и изящно, надо полагать, сказались балы и мистерии. – А вы изменились… Эта белая прядь надо лбом, она просто великолепна!

Может, и великолепна, Иноходец об этом как-то не думал, но невыспавшийся маршал и выглядящий как причуда куафера бездельник смотрят на жизнь разными глазами.

– Вы раньше встречались? – удивилась баронесса. – Я не знала.

– Очень давно. – Бывший Валме не замедлил чмокнуть ручку красавицы. – Не уверен, что господин маршал меня помнит. В юности я заезжал в Эпинэ по приглашению брата вашего друга. Мы вместе были в Лаик, потом судьба нас развела.

Да уж, развела… Один лежит в Ренквахе, другой бродит по дамским будуарам и носит камзолы цвета персика.

– Я вас помню, – буркнул Робер, не представляя, о чем говорить. За дверью раздалось царапанье и обиженное тявканье, оборвавшееся звенящим грохотом.

– Не обращайте внимания, – посоветовала Марианна, – это ни в коем случае не разбойники.

– Как сказать! – разволновался барон. – Там моя лучшая ваза. Среднегальтарский период… «Волк Агмарена на террасе Мечей». Прошу простить…

Барон исчез за полускрытой обитой шелком дверью. В этом доме не поймешь, где настоящая дверь, где – ложная. Баронесса засмеялась:

– Господа, я вас ненадолго покину. Боюсь, Коко потребуется моя помощь или утешение. Будьте благоразумны.

– Разумеется, – заверил однокорытник Мишеля и опять слегка поклонился. – Эпинэ, полагаю, вам следует знать, что Марианна не имеет обыкновения спускаться. Став урготским графом, я мог потеснить талигойских виконтов и баронов, но спорить с герцогом и маршалом не могу и не намерен.

– Вы откровенны, – протянул Иноходец, разглядывая холеное, обрамленное русыми локонами лицо.

– Разумеется, – улыбнулся Ченизу, или как его там теперь? – ведь я дипломат, а дипломаты, когда нет другого выхода, всегда откровенны.

– Когда вы переедете в свой особняк? – Зачем он спрашивает, не все ли равно, когда сынок Валмона займет отцовский дом.

– Мой особняк? – Щеголь знакомо, слишком знакомо поднял бровь. – Вы шутите? В посольстве намного удобней, и потом, став ласточкой, нельзя остаться борзой. Тот, кто этого не поймет, уподобится не собаке, но нелетающей птице. Я имею в виду курицу.

– У вас странная логика, граф, – произнес подхваченную где-то фразу Робер, – но она не лишена смысла.

– Еще бы. – Валме усмехнулся и щелчком расправил кружева цвета топленого молока. – Признайтесь, я вам неприятен?

– Неприятен? – переспросил Эпинэ, борясь с искушением согласиться. – Мы встречались в юности, вы были гостем моего брата, сейчас вы посол дружественной державы. Почему вы должны быть мне неприятны?

– Ну, потому же, почему я неприятен Мевену. – Посол Фомы ослепительно улыбнулся. – Военные плохо понимают людей, ценящих собственную жизнь, и совсем не понимают тех, кто ценит комфорт. А я ценю, и вам советую.

– Марсель! – Золотистая дверца распахнулась, и в комнату ворвался истошный визг, перемежаемый дружелюбным урчаньем. – Марсель! Скорее… Коко не в состоянии спасти Эвро из пасти вашего чудовища…

Глава 6. Талиг. Старая Придда. 400 год К. С. 9-й день Зимних Ветров

1

Крыши, стены, карнизы, шпили ослепительно и весело искрились. Соль в Гальбрэ тоже сверкает, но ее блеск и снежное северное мерцание рознятся, как звериный оскал и девичья улыбка. Зимний день в Старой Придде дарил радость, яркую, неожиданную и звонкую, словно в детстве или во сне.

– Я обещал вчера солнце? – осведомился подкравшийся Вальдес. – Обещал или нет?

– Обещал, – честно признал Луиджи, – и тебе поверили.

– Они меня знают, – Кэналлиец удовлетворенно кивнул, – а драться полезней с утра и на свежем воздухе.

– Таким утром уместней стихи писать. – Луиджи запрокинул голову, глядя на облитые светом флюгера. – Одна беда, холодно, долго на месте не простоять.

– Моя бергерская половина с тобой не согласна, а марикьярская уповает на бергерские же одежки. Бери с нее пример и не бойся.

– Я не боюсь, – засмеялся фельпец, – но у тебя одна половина мерзнет, а у меня – обе.

– Я пошлю гонца госпоже Гогенлоэ, и она завалит тебя шерстяными подштанниками. Ради дочерей. – Вальдес подхватил Луиджи под руку и поволок на верхний двор. Там солнца было еще больше, солнца и синевы.

– Мы первые. – Луиджи оглядел утоптанный снег и бороду сосулек на карнизах галереи. – Пока все соберутся, я успею…

– Жениться, – услужливо подсказал Вальдес.

– Я тебе четыреста раз говорил, – огрызнулся фельпец, – я никогда не женюсь. После Поликсены я не смогу привязать себя на всю жизнь к какой-нибудь женщине!

– А к мужчине? – шелковым голосом уточнил Ротгер. – Ты меня предупреди, если что, я к дядюшке сбегу.

– Тварь закатная! – с чувством произнес Джильди. Злиться на Ротгера было еще глупей, чем с ним спорить. Адмирал жил, сражаясь и танцуя, любовь для него была такой же нелепицей, как и смерть. Он в них просто не верил.

– Ты полагаешь? – Кэналлиец непринужденно поклонился. – Что ж, всегда к твоим услугам… Когда ты наконец поймешь, что верность – это зола любви? Пока горит огонь, ее нет и быть не может. Остается верность – любовь погасла.

– Ты не любил, – привычно отмахнулся Луиджи, – ты не поймешь.

– Где уж мне! – сверкнул зубами Вальдес. – Любовь – это по части дядюшки Везелли, да продлятся его дни до скончания… тетушки. О, а вот и наши жизнерадостные друзья, как молодые, так и не слишком. Ты не находишь, что Кальдмеер помолодел? Похоже, ему снятся веселые сны…

Смотреть против солнца всегда непросто, но Луиджи помнил вчерашних спорщиков наперечет, потому и узнал. Генерал Ариго и младший Савиньяк доказывали, что на дриксенской классике теперь не выехать, а белокурый барон с жутким именем заступился за старую школу. Разумеется, Руппи фок Фельсенбург этого не вынес, а Савиньяк с восторгом вцепился в предложение доказать свою правоту клинком. Теньент с лейтенантом были готовы начать немедленно, но барон объявил, что поздний час и выпитое вино не способствуют выяснению истины.

– Надеюсь, Ледяной поставит на свое отечество в лице своего же адъютанта, – предположил Вальдес. – Иначе зачем бы ему было выползать?

– А ты ставишь на Арно? – предположил Луиджи.

– Нет, я за моряка. – Вальдес по-кошачьи сощурился. – Нас тут слишком мало, а дядюшка Везелли чем дальше от моря, тем несносней. Проиграть тебе золотой?

– Я тоже за Руппи, – признался Луиджи. – Думаешь, Савиньяк сильнее?

– Ну, должен же он поднабраться от братцев, а те – от Алвы. Добрый день, господа. Господин адмирал цур зее, я намерен поставить десять таллов на Руперта фок Фельсенбурга. Вас это не шокирует?

– Никоим образом. – Ледяной Олаф тронул шрам и неожиданно улыбнулся. – Более того, господин вице-адмирал, когда у меня появятся десять таллов, я их поставлю на вас.

– Вас неправильно поймут в Эйнрехте, – поджал губы Вальдес. – Хотя на Бермессера я бы не поставил и сосульки.

– Господа Савиньяк и фок Фельсенбург готовы. – Командор явно был человеком дела. – Нужно оговорить условия и, при желании, заключить пари.

– А что тут думать? – удивился генерал Ариго. – Обычный бой до четырех уколов, затем можно повторить. После перерыва.

– Только шпага? – Арно Савиньяк улыбался совсем как Эмиль.

– Разумеется, – кивнул Ариго, – классика кинжала не предусматривает, что, между нами, свидетельствует не в ее пользу. Я уже говорил, что дриксенская школа – это линарец для парадов.

– Да, Герман, – подтвердил барон, – ты это вчера говорил, но я с тобой не согласен. Я высоко ценю северную школу, которую по недоразумению называют дриксенской. Пять таллов.

– Десять на юг, – сверкнул глазами Ариго. – Ойген, принимаешь?

– Вне всякого сомнения. – Нудного барона звали Ойгеном, но фамилию его Луиджи все равно не помнил. – Кто-нибудь готов к нам присоединиться?

– Десять на господина фок Фельсенбурга. – Вальдес подмигнул Кальдмееру. – Школы, названия… Кому все это надо? Решают люди, а выбирает море.

– Господин Кальдмеер, господин Джильди, – педантично уточнил Ойген, – вы принимаете участие?

– Нет. – Дриксенец опять тронул шрам. – Мне никогда не везло в игре, а знатоком парного фехтования я не являюсь. Я моряк, а не придворный.

– Не судите о придворных по моему дорогому Бермессеру, – потребовал Вальдес. – Луиджи, что скажешь?

– Вы не оставили мне выбора, – засмеялся Джильди, – десять на юг и пять – на море.

2

Плащи и камзолы повисли на перилах галереи странными флагами, ветер, почти незаметный, когда ты одет, шмыгнул за пазуху, стало зябко. Ничего, скоро они согреются, и как бы не слишком.

– К бою, господа, – объявил бергер, и Руппи весело отсалютовал противнику. Он ничего не имел против этого фрошера, но Ледяной будет рад победе адъютанта, а Бешеный ставит не на южанина-соотечественника, а на Фельсенбурга. Это – доверие, а доверие нужно оправдывать. И вообще, не проигрывать же в такой чудный день и при таких зрителях!

Виконт Сэ ответил на приветствие коротко и красиво. Он был уверен в себе и, без сомнения, имел на это все основания. Говорите, юг против севера и море против кавалерии? Вот и посмотрим, чья возьмет, а заодно и поучимся, если будет чему. Талигоец думал так же. Он улыбнулся, тряхнул льняными волосами и атаковал. Атака вышла короткой и осторожной, но иначе не начинают, конечно, если ты не на линии. Руперт чуть шевельнул кистью, отталкивая клинок противника, и шагнул вперед, ни на что особо не рассчитывая. Еще один обмен приветствиями, не более того… Шпаги весело зазвенели, они были не прочь размяться. Оружие тоже может радоваться и не желать крови.

– Сегодня чудесное утро! – задорно крикнул противник. – Не правда ли?

– А чего вы ждали? – откликнулся Руппи, подгадывая момент для ответной атаки. – Адмирал Вальдес не ошибается.

Талигоец не ответил, было не до того. Сталь отскочила от стали, Савиньяк не заставил себя долго ждать, он стал двигаться чуть быстрее, чем раньше, но это было просто. Пока. Никто не поставит линеал впереди фрегата, никто не выдаст тайный финт раньше времени. Руппи усмехнулся и тоже ускорил движения, пытаясь развернуть противника лицом к солнцу. Скрипел снег, пели, сталкиваясь, клинки, день начинался просто замечательно.

– У вас верная рука. – Руппи улыбнулся сопернику и всему миру.

– Нам надо чаще разминаться, – кивнул фрошер. Разворачиваться он не собирался, напротив, он хотел, чтобы это сделал Руппи. Не выйдет.

Фок Фельсенбург отступил в тень стены. Два года разницы на палубе значат очень много, но здесь не палуба, а на флоте не до фехтовальных штудий. И все-таки жаль, что их не видят отец, бабушка Штарквинд, Зепп… Зепп и не увидит!

Руппи рванулся вперед, контратака вышла отменной. Савиньяк промешкал, защитный колпачок коснулся белой рубашки.

– Браво! – блеснул зубами виконт Сэ. Он не убивал Зеппа, это сделали в Эйнрехте. Те, кто соврал про Альмейду, кто вынудил кесаря напасть на Хексберг. Предательски напасть…

Сталь сверкнула совсем близко, но Руппи чудом успел парировать. Во время боя думай только о бое, даже если противник не враг. На тебя смотрят, так покажи, чему тебя научили. Лейтенант флота его величества качнулся вбок, уходя с линии удара, и перешел в контратаку. Не вышло. Шпага встретила неожиданно жесткую защиту, нога оскользнулась… Руппи лишь слегка занесло, но Савиньяку хватило и этого.

– Один на один, – возвестил Райнштайнер, и Руппи бросил сопернику:

– Поздравляю!

– Благодарю. – Талигоец лихо сунулся вперед и угодил на тот же вертел… Ну, или почти на тот же. Море вновь было впереди, но два – это не четыре. Дальше придется труднее. Уйти в оборону? «Терпи, защищайся, изучай противника». Старое правило. И верное. Рано или поздно фрошер не выдержит и подставится, иначе просто не может быть!

При нападении трудно не раскрыться, очень трудно… Особенно если ты не мастер клинка. Но попробуй не нападать, когда вокруг снег, солнце, ветер, смех, синие тени… Разве удержишься? Руппи и не удержался. Клинки сталкивались все чаще, становилось жарко, вошедший в азарт фрошер пробовал удар за ударом, два раза повезло ему, один раз Руппи.

– Три на три! – Это не бергер, это Бешеный. – Ну же!

Вперед, но противник уходит… Что-то затеял? Точно! Пока они равны, но придет время и для секретов. Перехватить руку и приставить к горлу шпагу, как показывал мэтр Ринге… Лицо Руппи горело, по спине бежали мурашки. У Фельсенбургов лучшие в Дриксен учителя, но Савиньяки фехтуют с Вороном. Чужая шпага наклонилась вниз – целит в бедро? Решил обмануть? Тогда что? Бок? Грудь? Плечо?!

Хватит гадать, не до того! Фрошер атаковал. Руперт поймал начало движения и ушел от удара, но не назад, а вперед, проворачиваясь вправо. Теперь «провести» руку виконта мимо себя… Проклятье! Южанин знал этот фокус. Правда, и фрошер не успел нанести удар, Руппи уже отскочил в сторону! Ничего, у нас в кармане есть и другие кости! У виконта Сэ тоже, иначе какой же он Савиньяк!

Виконт словно услышал, досадливо тряхнул головой и атаковал серией быстрых коротких ударов, оборвавшейся внезапной паузой. Руппи ей не воспользовался. Лейтенант не двинулся с места, удовлетворенно глядя, как ждавший контратаки чужой клинок, оставшись без добычи, повисает в воздухе. Стало весело, еще веселей, чем было. Лейтенант зачем-то свистнул и бросился на противника.

Эту комбинацию он берег напоследок, но тянуть и дальше стало просто немыслимо. Два обманных движения, ложный выпад, быстрый перевод вниз и неотразимый укол прямо в грудь. Любимый прием мэтра Ринге должен был принести победу! Он и принес, но не Руппи. Наследник Фельсенбургов не успел ничего понять, а его груди коснулась чужая сталь.

– Три на четыре, – спокойно объявил Райнштайнер, – север проиграл югу, а море – суше.

– День только начинается. – Бешеный запустил камзолом в генерала Ариго и перемахнул через перила галереи.

– Мой дорогой родственник кесаря, – строго сказал он, – вам надо или сменить учителя, или лучше отрабатывать полученные от него уроки. То, что вы пытались сделать, делается так… Шпагу!

3

– Шпагу! – потребовал Вальдес, и Руперт, чьим бы он родичем ни был, отдал. Дриксу было интересно, Жермону тоже. О похождениях Вальдеса на море генерал был наслышан, да и личная встреча с племянником Вейзеля не разочаровала, но одно дело – прыгать по мачтам и ходить на абордаж, и совсем другое – одиночный бой. Ариго в юности фехтовал, и неплохо; Торка научила многому, но времени для шлифовки прежних навыков оставалось мало до безобразия.

– Ты готов? – окликнул соперника адмирал.

– Да, сударь.

– Отлично! – Вальдес подмигнул то ли Кальдмееру, то ли всем сразу и змеей скользнул к Арно. – Здесь – лишний шаг… потеря темпа… здесь – далеко вытянул руку…

Марикьяре резко остановился, загубив на корню встречный удар, извернулся и сделал выпад. Савиньяк попытался уйти, но моряк был проворней. Один! Вторая схватка заняла на пару мгновений больше.

– Два! – объявил бергер, и Жермон понял, что Ойген увлечен поединком не меньше других. Внизу весело блеснули клинки. Арно ушел в защиту, Вальдес прыгнул в сторону и развернул противника против солнца. Он опять пустил в ход прием Руперта, но провел его безупречно и неотвратимо. Три… Савиньяк решился на контратаку, но его уже ждали. Четвертый укол – и конец поединка. Дерись Вальдес всерьез, все бы кончилось еще раньше.

Победитель поймал клинком солнечный зайчик и сунул шпагу хозяину.

– Не теряй темпа, – потребовал он, – не тяни слишком далеко руку и вообще, кто много финтит, сам путается.

– Очень разумное замечание, – согласился Райнштайнер, – и очень наглядный урок. Надеюсь, господин фок Фельсенбург его усвоит.

– Только он? – Адмирал усмехнулся, подставляя разгоряченное лицо ветру. – А остальные как же? Вам не кажется, что спор не разрешен?

– Вы хотите что-то предложить, – уточнил бергер, – что-то конкретное?

– Не «что-то», а себя, – поклонился Вальдес. – Господа, неужели ни у кого нет желания продолжить? Луиджи, покажем живущим на суше что-нибудь веселое?

– Я не силен в дуэльном фехтовании, – развел руками фельпский капитан. – Даже первая пара для меня была слишком хороша. По крайней мере, на твердой земле и не на абордажных саблях.

– Итак, ты мне отказал! – Ротгер капризно топнул ногой, и Жермон невольно рассмеялся. – Я страдаю. Придется удалиться к дядюшке и выслушать что-нибудь о смирении. А тетушке я куплю розовый атлас, а к нему…

– Не удаляйтесь! – Ариго сунул плащ и шляпу Ойгену и сбежал вниз. – Я, как вы понимаете, живу на суше и всегда рад размяться.

– Мы поймем друг друга, – пообещал Вальдес, – а тетушка подождет.

– К вашим услугам! – Жермон с удивившим его самого наслаждением ощутил в руке эфес. Адмирал нравился генералу все больше, но его следовало победить. Ради Торки, Гельбе, далекой Эпинэ, кавалерии, пехоты и этого вот зимнего утра.

– Взаимно, – марикьяре вновь поймал солнце в приветственном салюте. – Луиджи, одолжи господину адмиралу цур зее десяток золотых.

– Охотно, – махнул рукой фельпец, и тут что-то, весьма похожее на молнию, сорвалось с места и рванулось к Жермону. Ариго не успел ничего разобрать, а чужой клинок, стремительно обойдя защиту, достал его правый бок. Вальдес фехтовал, как и шутил – метко и неожиданно.

– Один, – отсчитал Райнштайнер, словно кто-то не заметил, и генерал усмехнулся. Противник решил обойтись без разведки, а он промешкал, как последний тюфяк, но радости это не убило, напротив! Генерал сощурился и попробовал атаковать сам… Комбинация была надежной и испытанной. Нет, Ариго не промедлил, но моряк перехватил атаку на первом же движении и контратаковал «в темп». Ни увернуться, ни закрыться не вышло. Кто-то крикнул «два», и мир распался на снежную площадку и все остальное, неважное и ненужное.

Жермон и раньше двигался быстро, а теперь удвоил скорость, не забывая об обороне. Вальдес пошел вперед, но атака вышла какой-то небрежной. Что ж, тем лучше! Принять чужой клинок на сильную часть своего, резко отбросить и тут же ударить… В этом у Ариго соперников было мало, по крайней мере в Торке. Жермон четко взял защиту, обманув моряка притворным отходом. Теперь – укол в грудь. Есть!

– Браво, генерал! – крикнул Вальдес. – Браво!

Радостно запела сталь, засмеялся и потеплел ветер, что-то зазвенело, а свет стал еще ярче. Жермон отбивал удар за ударом, но ответной атаки не получалось, Вальдес был быстрее, он ни разу не раскрылся и не повернулся так, как хотелось. Похоже, и впрямь видел все на ход вперед. То ли по движениям читал, то ли просто угадывал – такое бывает.

Легкость и стремительность моряка затягивали, но не злили, а вводили в азарт, заставляя стать жестче, хитрей, стремительней. Ариго отступил на длину клинка, шагнул вбок, якобы намереваясь развернуть соперника, и бросился вперед, но лишь повторил «успех» Руппи. Вальдес в который раз угадал, Жермон увидел клинок адмирала за мгновенье до того, как тот коснулся его груди.

– Разрубленный Змей! – рявкнул генерал, но не отступил. Все еще не ставшая злостью веселость требовала выхода, а смеющийся противник был совсем рядом. Собственно, только он и был. До победы Вальдесу оставалось всего ничего, но Жермона это больше не заботило. Главным был сам бой – и еще радость от разогнавшего тучи ветра, стука собственного сердца, солнца на клинке. Как много сегодня света, словно весной!

Скрип и синяя тень на снегу… Моряк на этот раз не столь стремителен… Генерал отразил сильный прямой удар и атаковал по нижнему уровню. Вальдес парировал, и бело-синяя звенящая карусель завертелась снова. Атаки, ретирады, парады, контратаки, все по кругу, все, как прежде, или нет? Вальдес не нажимал. После третьего успеха заскучал?

Нет! Ротгер на миг замер в солнечном сиянии и обрушился на Жермона с удвоенной силой. Пришлось отступить. И еще раз, и еще. На пятом ударе Ариго промешкал. Совсем немного, но этого хватило. Последний, четвертый, укол пришелся в бедро.

4

– Герман, мне кажется, ты избрал неправильную тактику для сражения с таким соперником, – приветствовал вернувшегося Ариго барон Райнштайнер. – Она не могла принести победы и не принесла.

– А какая бы принесла? – Если генерал досадовал на поражение, то по нему не было видно. Руппи подозревал, что сам он держался хуже.

– Мне тоже интересно, – усмехнулся Бешеный. – Ойген, покáжете нашим дриксенским гостям, как со мной обращаться?

– Господин вице-адмирал, я это проделаю с радостью, как только вы отдохнете. – Барон поклонился. Скорее всего, он был достойным человеком, но бергер есть бергер, а этот к тому же напоминал принца Фридриха. К счастью, только внешне, иначе в Старой Придде было бы слышно только Ойгена Райнштайнера.

– Не беспокойтесь, – заверил Вальдес, обтирая лицо взятым с перил снегом, – я не устал.

– Вы уверены? – Слишком много вежливости то же, что слишком много сахара. Хочется плюнуть и заесть солью. – Во время поединка противники должны находиться в равных условиях. Это вариты считают возможным вызвать уставшего победителя сразу же после боя.

– Это имеет какое-то отношение к спору моря и гор? – Ледяной заговорил так неожиданно, что Руппи растерялся. – Если да, то я и господин Райнштайнер одинаково свежи.

– Не могу согласиться. – Барон показал крупные зубы, то ли улыбнулся, то ли оскалился. – Вы, господин адмирал, еще не оправились от раны, поэтому не сможете действовать в полную силу, а это, в свою очередь, не позволит установить истину в нашем споре.

Ледяной не может драться, но не ответить этому бергеру?! Немыслимо. Руппи сунулся вперед, но был схвачен за локоть.

– Я отдохнул, – весело объявил Бешеный, – но, слушая о варитах и агмах, вновь начал уставать. Барон, не спуститься ли нам?

– Ничего не имею против, – Райнштайнер аккуратно и очень быстро освободился от плаща, шляпы и мундира, – однако должен заметить, что пренебрежение к прошлому, в том числе и в вопросах фехтования, является серьезной и очень опасной ошибкой.

Вальдес не ответил, глядя на увенчанные флюгерами башни. Зачем его понесло в Придду с пленными? Только ли для того, чтобы лично доложить регенту о сражении, или он опасался таких вот бергеров? Денег не было, и Руппи снял кольцо с изумрудом.

– Виконт Сэ, я ставлю на вице-адмирала Вальдеса.

– Я тоже, – улыбнулся талигоец. – Вы не против завтра поработать над тем, что мы сейчас увидели?

– Буду рад. Последний год мне не везло с тренировками.

– Мне тоже, – признался виконт, – война ужасно отвлекает…

Руппи не выдержал и засмеялся, талигоец последовал его примеру. Отступившая перед Райнштайнером радость вернулась, и тут внизу блеснули клинки. Вальдес начал со стремительной атаки, бергер отступил, выйдя из-под удара. Бешеный атаковал снова, Райнштайнер качнулся вправо и замер на почти прямых ногах, вытянув руку с клинком чуть ли не параллельно земле. Он никуда не спешил и даже не думал нападать, а, держа дистанцию, двигался по кругу, лишь иногда шевеля шпагой. Это была глухая оборона, самая глухая и скупая из тех, что видел Руппи. Ни широких размахов, ни обманных движений, ни контрвыпадов. Нечего угадывать, нечего перехватывать, никакой возможности для контратак. Просто, скучно и надежно.

– Вот зануда, – шепнул виконт Сэ, – спятить можно.

– Бешеный его разбудит, – пообещал Руппи, не отрываясь от площадки.

В отличие от Ариго, Райнштайнер не ввязывался в долгий обмен ударами, раз за разом отходя. Вальдес двигался все быстрее, но бергер как-то умудрялся сохранять дистанцию, с каменной физиономией парируя удары. Больше он не делал ничего!

– Если б не Ротгер, – предположил фельпский капитан, – они бы замерзли, да и мы вместе с ними.

– Вице-адмирал Вальдес не станет ждать, пока противник сделает хоть что-нибудь, – согласился Ледяной, – это не в его характере. Он атакует сам, вернее, пытается. Сейчас это трудно…

Корабли похожи на людей, а люди на корабли, «Закатная тварь» всегда была охотником. Бешеный не оставлял попыток достать противника. На месте Райнштайнера Руппи уже восемь раз бы сорвался или промешкал, но барон кружил по площадке ничуть не медленнее Вальдеса, не теряя ни равновесия, ни готовности отразить удар. Клинок адмирала раз за разом натыкался на клинок бергера, ветер налетал на скалу и отступал, чтобы броситься снова. И вновь отпрянуть назад.

– Безупречная защита! – пробормотал Ариго. – Безупречнейшая…

– Мы все-таки замерзнем, – мрачно предрек фельпец, – надо было хоть время оговорить.

– Я бы попытался обработать его клинок, – заметил Кальдмеер. Зрелище проняло даже его.

– Давно пора! – со знанием дела объявил Арно Сэ. – Отвести в сторону, а еще лучше поймать в угол между своим клинком и гардой…

– Чего уж проще! – усмехнулся генерал Ариго. – Ты неплохо усвоил теорию, дело за малым… Надо полагать, командор тебе в поединке не откажет.

Теньент не услышал. Перевесившись через перила, он сосредоточенно наблюдал за боем. Ариго переглянулся с Ледяным и засмеялся. Кружение внизу продолжалось. Вальдес в очередной раз пошел вперед, Райнштайнер закрылся и отступил. Моряк продолжил атаку. Все это уже было, и не по одному разу.

– Сейчас снова закроется, – уныло предрек капитан Джильди.

Руппи пожал плечами, бергер ожидаемо закрылся, Бешеный тут же сделал новый выпад, но… барон вдруг уклонился в сторону, а его шпага змеей рванулась под атакующую руку.

5

В последнюю долю секунды Вальдес как-то извернулся всем телом, и клинок Ойгена скользнул мимо, едва задев ткань сорочки. Вальдес пошатнулся и то ли упал, то ли бросился на землю, откатившись в сторону и тут же вскочив на ноги.

– М-да, – сказал он, – барон, а вы меня и впрямь удивили. Подумать только, ведь мы могли никогда не встретиться.

– Вы меня тоже удивили, господин вице-адмирал, – не остался в долгу Райнштайнер. – Я весьма рассчитывал на этот удар. Герман, вам следует учесть, что осторожность и выдержка в поединке со столь быстрым противником определяют многое, но не все.

– Сейчас мы определим еще что-нибудь, – посулил моряк и пошел вперед. Гораздо осторожнее, но пошел. Танец продолжался, и понять его Жермон не мог. Нет, он видел, как противники кружат по площадке, как короткие молниеносные схватки сменяются паузами, а бергер и полубергер замирают друг против друга, чтобы вновь скрестить клинки, но видеть не значит понять. Братья Ноймаринен были понятны, как и полузабытые столичные соперники, и офицеры, с которыми Ариго в шутку или всерьез сходился со шпагами в руках, но быстрота, точность и чутье адмирала были чем-то невиданным. Устоять против него мог только кто-то вроде Ойгена.

А победить?

Обороняться до бесконечности невозможно. Можно не атаковать самому, но угрожать противнику придется. Если не угрожать, к тебе просто подойдут и заколют…

– Браво! – похвалил противника Вальдес и бросился вперед, пробуя «завязать» чужой клинок. Барон быстрым кистевым движением освободил свою шпагу. Моряк резко остановился и засмеялся. Ему было весело, очень весело. Барон сохранял невозмутимость. Эти двое были равны. Казалось, они могут вести бой до бесконечности, и ничего не изменится. Жермон прищурился, пытаясь хотя бы запомнить. Поражение не обидело и даже не огорчило, а зацепило. Вальдес победил честно, но чем он брал? Быстрота быстротой, но этого мало…

Схватиться с ним еще раз завтра или послезавтра? Припомнить все, что было, обдумать и попробовать снова? Но все происходит слишком быстро, рисунок боя размыт, а мир расплывается, дрожит, словно между тобой и бойцами бьет горячий источник. Сквозь изменчивое марево проступают легкие фигуры, сначала смутные, они становятся все четче… Их двое, они…

– Сударь, вам нехорошо?

– Нет, Арно, с чего ты взял?

– Вы так смотрите…

– Закатные твари, я хочу понять, что они творят!

Облитые солнцем стены, флюгера, дальние шпили обретают прежнюю четкость. Белый снег, синие тени, ветер, блеск, звон клинков… Ойген все еще в глухой обороне, все так же безупречно рассчитывает дистанцию… Похоже, при парированиях вся сила его тела сосредоточена в руке с клинком… А Ротгер сейчас начнет атаку. Точно! Скользит вперед правая нога, шпага стремительно рассекает воздух и… замирает. Неожиданно. Резко. А сам адмирал по-кошачьи отпрыгивает назад. Тишина. Ветер весело кружит серебристую пыль, смеется солнце, под сапогами Ойгена скрипит снег…

– Вы собрались преподнести мне маленький сюрприз, – смеется Вальдес, – или мне показалось?

– Ваши опасения, господин вице-адмирал, были вполне обоснованы. – Ойген церемонен, как всегда. – Примите мои поздравления.

– Охотно. – Моряк улыбается и атакует, ему весело, ему хочется еще раз удивить Ойгена, он обязательно это сделает, обязательно! А хорошо бы как-нибудь удивить их обоих…

6

Поединок продолжался, марикьяре стал еще осмотрительней, бергер – еще быстрее. Вальдес раз за разом пытался обработать клинок барона, бергер выкручивался, вынуждая противника замирать чуть ли не в пальце от закрытого колпачком острия. Удачи не добился никто. И не добьется, разве что у кого-нибудь подвернется нога, но случайная победа – не победа. По крайней мере, сегодня.

– Они оба первые, – негромко сказал Кальдмеер, – но Райнштайнером можно стать, а Вальдесом нужно родиться. Руппи, постарайся это понять.

– Господин адмирал, – вспыхнул Руппи, – я уже родился Фельсенбургом.

– Было бы неплохо, если б ты возобновил тренировки, – адмирал и не думал смотреть на покрасневшего адъютанта, – последний год ты слишком много был в море.

– Я уже договорился с виконтом Сэ. – Фельсенбург вновь выглядел довольным. – Мы начинаем завтра.

Они с Муцио тоже развлекались со шпагами… И с девушками, а потом Скварца влюбился в Франческу Гампана и женился. Друг был счастлив почти год. Теперь Франческа одна, и он один, сколько б ведьм его ни целовало. Было две любви, осталось два пепелища.

– Еще два круга, и я их разгоню. – Генерал Ариго подкрутил усы и усмехнулся. – Иначе торчать нам здесь до ночи.

Луиджи глянул вниз. Ничего не изменилось, разве что рубахи соперников взмокли от пота. Вальдес откровенно наслаждался, барон сохранял невозмутимость. Заканчивать они явно не собирались.

– Господин генерал! – Запыхавшийся суб-теньент выскочил из-за угла иглой из гайифской шкатулки. – Монсеньор срочно требует вас, командора Райнштайнера и теньента Сэ!

– Забирайте! – Ариго перевесился через перила. – Ойген, Вальдес, заканчивайте! Приказ герцога!

Барон кивнул и опустил оружие первым. Разогнавшийся Вальдес вполголоса ругнулся и протянул командору руку, которую тот и пожал самым торжественным образом.

– Это был хороший поединок. – Так говорят об удачном блюде, впрочем, бергеры в еде столь же серьезны, как и в бою.

– Хорошо, но мало, – хохотнул Вальдес. – Но мы еще продолжим. А что за спешка?

– Регент требует! – крикнул Ариго и повернулся к суб-теньенту: – Вы знаете, в чем дело?

– Да, господин генерал. Прибыл человек, называющий себя герцогом Приддом. Он предъявил подорожную, подписанную маршалом Алва. Сейчас гость в приемной герцога. Монсеньор желает, чтобы вы присутствовали при разговоре.

Часть VII. «Башня»