ей такие дорогие украшения. Верочка взрослая, ей семнадцать, а этой тринадцать, соплячка, нечего! Нет, одернула себя Татка, она не говорила «этой», тетя Тамара была хитрая, она говорила «Танечке». Рано Танечке такие вещи, мала еще, то ли дело Верочка. Вы, мужчины, ничего не понимаете. Да ладно тебе, отвечал отец, обе девчонки, обеим хочется, вон как радовались! Обе наши. Наши? Это как посмотреть. Тетя Тамара… Татке часто снилась большая женщина, стоящая спиной, с узлом волос на затылке… громадная, с широкими плечами, с громадным узлом волос или толстой косой вокруг головы… четкий силуэт напротив окна, стоит спиной, неподвижная, каменная… и вот поворачивается. Медленно, тяжело, трещит паркет… вот уже видна щека и мертвый взгляд…
Татка просыпалась в мокром поту и не могла отдышаться. В лечебнице была похожая докторша, такая же большая, с тяжелой поступью, с узлом волос. Она боялась ее до судорог, ее трясло от одного ее голоса…
Они обе носили подвеску — она, Татка, и Вера, сестрички-водолейки. Папины дочки. Вера и сейчас носит свою… значит, эта — ее, Таткина? Она прятала ее в своей комнате, в вазочке на туалетном столике… Они нашли ее и взяли себе… подлые! Татка смотрит на себя, на синюю каплю на груди, ей кажется, что она вернулась в прошлое и жив папа. Она услышала его голос: «Татка, у тебя совесть есть? Опять на тебя жалуются! Чучело мое родное, ну что мне с тобой делать?» У нее защипало в глазах…
Ее увез дядя Витя… потом, когда все случилось. Увез в чем была, обещал, что они вернутся через пару часов. Она часто вспоминала подвеску… Подвеску и кукол, красавицу Риту и замухрышку Славочку. Славочку подарила мама, купила прямо на улице, а Риту… Кто подарил Риту? Татка не помнит. Отец? Наверное, отец. Он много чего ей дарил. Он хвалил ее рисунки, говорил, что у нее большое будущее. Он научил ее водить машину, а Визард уже потом «устроил» права…
Она рассматривала себя, трогала рукой синий камешек…
…В левом ящике — склад косметики. У Татки глаза разбежались. Она достала губную помаду в блестящем тюбике, раскрутила. Темно-розовая, ее любимый цвет. Недолго думая, намазала губы. Густо нанесла на веки синюю тушь, а на щеки румяна. Из зеркала на нее смотрела неизвестная женщина, отдаленно напоминающая Татку. И слегка Веру… Они считали, что она чужая, тетя Тамара так и сказала: неизвестно чья. Когда оказалось, что отец оставил ей половину, они готовы были удавиться за деньги! А ей, Татке, по фигу. Тетя Тамара кричала о тестах на отцовство, пока ей не объяснили, что это неважно, так как есть завещание и оспаривать его себе дороже.
Румяная красотка из зеркала улыбалась розовыми губами; сверкали глаза, сверкал синий камешек на груди. Татка фыркнула — красотка была похожа на Веру…
— Это я, — сказала вслух Татка. — Я, а не… она. — Вскочила, распахнула дверцы шкафа, выдернула синее платье — Вера любит синее, половина гардероба — синие одежки. Сдернула с себя бесцветные тряпки, проскользнула в платье, изогнувшись, потянула доверху молнию на спине. Потянула носом — платье пахло духами тети Тамары. Они обе любили одни и те же духи, мать и дочь. Тяжелый пряный запах. Татка поморщилась. Недолго думая, сбросила серые матерчатые домашние туфли; стояла босиком на мягком щекотном ковре в Верином платье с синей подвеской на груди — подарком отца…
Она вздрогнула, услышав шаги за дверью, и метнулась за шкаф. Шаги прошелестели мимо, и Татка перевела дух. Погрозила пальцем своему отражению и принялась салфеткой стирать грим.
Подвеску она так и не сняла…
Глава 18. Заброшенный дом (Заключение)
Прямых линий не бывает, хоть убейте!
— Пойдет направо — песнь заводит, налево — сказку говорит. Куда пойдем, Леша?
— Направо. Там во дворе кто-то есть.
Во дворе дома справа на клумбе возилась женщина средних лет. Монах, умильно улыбаясь, тронул калитку и громко сказал:
— Бог в помощь!
Женщина выпрямилась, приставила руку козырьком ко лбу, уставилась на них.
— Здравствуйте! — Добродеев поклонился. — Можно поговорить с вами?
— И вам здравствуйте. — Она присмотрелась и воскликнула: — Ой, вы Лео Глюк?
Добродеев скромно улыбнулся и кивнул. Он подписывал свои материалы разными псевдонимами — в зависимости от темы. Лео Глюк, как правило, высказывался о барабашках, летающих тарелках и призраках подземных пещер, где постоянно теряются спелеологи-любители. Лео Глюк из «Вечерней лошади»! Кто в городе не знает Лео Глюка и кто не читает «Вечернюю лошадь»! Нет таких. Однодневка для дам среднего возраста, пенсионеров и реализаторов дешевого товара на рынке, то есть для самой читающей аудитории, — с барабашками, летающими тарелками и рекламой домашних средств от выпадения волос, морщин, мозолей, выпирающей косточки и давления. Читающей и благодарной, несущей прочитанное в массы.
— Заходите! — гостеприимно предложила женщина.
— Злой собаки нет? — пошутил Монах.
— Есть добрая, — махнула она рукой. — Прошу в дом!
Они поднялись на крыльцо. Женщина распахнула дверь и закричала:
— Мама, к нам гости!
Навстречу им с громким лаем бросился крохотный почти лысый песик, запрыгал мячиком, но близко не подходил.
— Люся, брысь! — прикрикнула хозяйка. Песик продолжал лаять. — Это он не со зла, он у нас любит гостей, да, Люся?
— Кто там? — прокричал женский голос из глубин дома. — Кто пришел? Аня!
— Мама, к нам пришел Лео Глюк! — закричала в ответ Аня. — Сейчас! Проходите, проходите, там мамочка смотрит сериал. Вот радость-то нечаянная!
— Кто пришел? — снова прокричали из глубины дома.
В гостиной работал телевизор, показывали турецкий сериал. Слезы, роковая любовь, ревность и коварство. В кресле-качалке сидела старая дама с короткими седыми волосами в цветастом платье. Оторвавшись от экрана, она с любопытством уставилась на гостей.
— Мама, это Лео Глюк! Ты же любишь его читать?
— Лео Глюк? — воскликнула старая дама, с трудом поднимаясь с кресла. — Ой, а я не одета!
— Вы прекрасно одеты, — галантно произнес Добродеев с порога. — Добрый день! Не вставайте, сидите! Разрешите войти?
— Господи, конечно! — воскликнула старая дама. — Такая честь, такая честь! Я читаю все ваши статьи! Вон, целая гора. А в прошлом году Анечка принесла ваш автограф со Дня города, вы там выступали. Я так радовалась, так радовалась! Никогда не думала, что вы к нам вот так запросто. Аня, чайку! А может, покушать?
— Уважаемая… как вас по имени?
— Валентина Андреевна. — Старая дама раскраснелась и в полном восторге переводила взгляд с Добродеева на Монаха.
— Уважаемая Валентина Андреевна, мы с другом… кстати, позвольте рекомендовать, мой друг, господин Монахов Олег Христофорович, известный экстрасенс и путешественник.
— Здравствуйте, Валентина Андреевна, — степенно произнес Монах. — Извините за внезапное вторжение. От чайка не откажемся, разговор предстоит долгий.
— Разговор? — Старая дама слегка растерялась.
— Видите-ли, наше золотое перо Лео Глюк собирает материал о заброшенных домах, так называемых проклятых, в которых никто не живет и которые пользуются дурной славой. Вот мы и обходим все пригородные районы, выявляя такие дома. Поразительные вещи обнаруживаются, смею вам доложить. Теперь дошла очередь до вас. Вы, как я понимаю, давно живете в Еловице?
— Давно! Лет тридцать. Заброшенные дома? Господи, да рядом с нами! Дом Мережко! Почти двадцать пять лет пустует, зарос бурьяном, сад одичал. Все вынесли, все разграбили, никому и дела нет. Там и бомжи одно время собирались, орали, костры жгли. Вот когда мы страху-то натерпелись, не передать. Каждую ночь полицию вызывали. Кое-как выжили. Потом молодежь крутилась, ну, с теми попроще было. А лет десять уже тихо.
— Мамочка тут всех знает, — с гордостью сказала Аня.
— Замечательно! — воодушевился Добродеев. — А можно поподробнее про дом… Мережко, вы сказали? Кто такой Мережко?
— Володя Мережко был бизнесмен, очень хороший человек. Уже умер, царствие ему небесное. Купил недостроенный дом, привел новую семью. Лет двадцать пять назад. Я, конечно, против разводов, но мне он сразу понравился. Пришел знакомиться… они оба пришли. Она в интересном положении, простенькая, маленькая, невидная, в его тени. А он красавец! Крупный, улыбчивый, принес торт, говорит, чай будем пить. Мы здесь надолго, говорит, а как закончим ремонт, прошу на новоселье. Очень хороший человек. Да и она славная, только молчала все время. И было видно, что любят друг дружку. Прожили они у нас чуть больше четырех лет, родили девочку Танечку, а потом она возьми да сбеги! Бросила ребенка и сбежала, говорят, со своим прежним, вместе в цирке работали. Володя черный ходил, искал везде, даже детективов нанимал, из полиции не вылазил, а только все без толку. Не нашли ее. И он вернулся к своей семье. Мы думали, дом продадут, желающие были, ходили, спрашивали, да, видать, он не хотел. Ждал. Приходил иногда, навещал нас. Надеялся, что она вернется, так его и тянуло сюда, как магнитом. А потом мы узнали, что умер наш Владимир, уже лет десять. Опять думали, дом продадут, а он как заколдованный, никак! Так и стоит, страшный, разваливается, да и ремонт полностью не закончили, все недосуг было — так и жили на одной половине.
— Отчего же она сбежала? — спросил Монах.
— Говорили, вернулась к своему старому дружку, тоже из цирка. Она в цирке работала, а мы и не знали. Только сразу было видно, что не ровня ему. Они очень разные были: он козырный, она простенькая. А потом в одночасье взяла и уехала, бросила их.
— А Мережко где был? На работе? А почему ребенка не увезла?
— Да кто ж их разберет! Может, не захотел ее дружок чужого ребенка. А Мережко в отъезде был. Вернулся, а ее уж и след простыл. Танечка одна просидела чуть ли не сутки. — Старая дама замолчала и укоризненно покачала головой. — На своих надо жениться! На своих, тогда и толк будет. У него, говорят, жена хорошая была и дочка, а он, вишь, влюбился, голову потерял. А ведь совсем невидная была, Вика эта, хотя, худого не скажу, приветливая, улыбчивая. Только молчала все время. Слово скажет и молчит, за него прячется, из-за плеча выглядывает. А он прямо светился.