в плен без единого выстрела.
Майор Мельник никогда не улыбался. Майор Мельник был нетороплив, спокоен, пил умеренно, взяв след, уже не сворачивал в сторону и не торопясь шел к финишу. Была у него особенность, о которой ходили анекдоты: обостренное чувство времени. Он никогда не говорил, допустим, выходя в кафешку по соседству, «вернусь через пятнадцать минут», а уточнял: «Вернусь через четырнадцать с половиной». Коллеги неоднократно бились об заклад, и те, кто сомневался, проигрывали: майор Мельник возвращался ровно через четырнадцать с половиной минут. Когда Добродеев атаковывал его на предмет информации, майор Мельник говорил, подумав: у тебя есть шесть минут, сейчас, у памятника Пушкину; или пять с половиной, там же; и что самое интересное, укладывался, при всем при том, что говорил мало и очень взвешенно. Памятник Пушкину был их явочной точкой рядом с райотделом, где он трудился, равно как бар «Тутси» был явочной точкой Детективного клуба толстых и красивых любителей пива.
От нечего делать Добродеев еще раз прослушал запись на предмет выявления чего-нибудь незамеченного и подозрительного, но ничего не выявил. Некоторые отрывки он уже знал наизусть, казалось, разбуди ночью — отрапортует. Замечания Монаха же, по его мнению, были высосаны из пальца. И вообще, Христофорыч хоть и волхв, но иногда слишком… как бы это поточнее… зарывается в иррелевантные и никуда не ведущие детали.
Несколько раз он порывался звонить Монаху, по телефон того был отключен — Монах почивал после бурной ночи. Нервы как у слона, с завистью подумал Добродеев.
Он пошатался по квартире, попытался было закончить статью о летающих тарелках над просторами Ладанки, но понял, что ему не хватает материала и надо бы съездить туда еще раз и хорошенько осмотреться, а также, по совету Саломеи Филипповны, сунуться в пещеры.
Наконец он плюнул, задернул в спальне шторы, отгораживаясь от яркого солнечного дня, проглотил таблетку снотворного и тоже завалился спать.
Спал он неспокойно, и снились ему разноглазый пес Херес, дед Яша и его племянник, который молча смотрел на что-то мимо них, а потом неторопливо ушел вдаль, и теперь уже он, Добродеев, смотрел ему вслед. Потом последовал хоровод из новогодних корпоративных фоток, народ подмигивал, проплывая в танце, а за елкой прятался Монах в костюме Деда Мороза с биноклем. Добродеев встретился взглядом с его громадным голубым глазом в наехавшем объективе бинокля и невольно отшатнулся…
В четыре ему в уши рявкнула оглушительная мелодия «джингл беллз», и он испуганно дернулся. Звонил Монах, и был он свеж и бодр.
— Ад рем! — прокричал Монах. — Подъем, Лео, нас ждут великие дела!
«Откуда он знает, что я спал?» — пронеслось в голове у Добродеева.
…Они сбежались на центральной площади у театра. Вечерело. Голова у Добродеева гудела после дневного сна, его слегка пошатывало, и он все время зевал. Монах, наоборот, был деловит и румян после отдыха; его волосы были собраны в аккуратный пучок на затылке, а борода расчесана.
— Мельник сказал, что занят, — запоздало сообщил Добродеев. — Сказал, перезвонит сам.
— Хорошо, Леша. Я тут подумал… вряд ли Зоя Кулик еще стриптизит — возраст, семья, то, се. Ты бывал в «Сове» ночью?
— Кто такая Зоя Кулик? — удивился Добродеев.
— С Зоей Кулик Визард изменил Татке, забыл?
— Забыл. Значит, все-таки решил поговорить, — хмыкнул Добродеев. — Приходилось бывать. Еще рано, Христофорыч, программа у них с одиннадцати. Но можно поужинать, у них неплохая кухня. Зачем она тебе?
— Пока не знаю. Хочу посмотреть на нее. Поговорить.
— Зачем?
— Она свидетельница убийства. Я уверен, ее допрашивали и она давала показания. Нет у меня четкой картинки, Лео. Хоть ты тресни.
— По-моему, все ясно. Татка была пьяна, ну и…
— А как она попала в комнату Визарда?
— У нее был ключ, она же говорила.
— Она не сказала, что отперла дверь ключом. Она сказала, что просто вошла. Из чего можно предположить, что дверь была не заперта. Вообрази, что ты привел домой женщину… Вообразил?
Добродеев приподнял бровь и промолчал.
— Первое, что ты сделаешь, — запрешь дверь.
— Ты забываешь, что это была коммуналка, там дверей не запирают. Это во-первых, а во-вторых, может, они забыли про дверь в порыве страсти.
— Не спорю. Может, и не запирают, может, и забыли. Но я бы проверил, раз уж мы взялись за это дело.
— Мы взялись не за это дело, — сказал Добродеев. — Мы взялись за другое дело, если помнишь. Каким боком эти дела связаны? Мама Татки пропала двадцать лет назад, а Визарда она убила семь лет назад. Ты хочешь сказать, что шок, пережитый в детстве, повлиял на ее дальнейшую жизнь и она стала убийцей?
— Пока не знаю. Успокойся, Лео, даже если мы убедимся, что она убийца, это ничего не меняет, она свое отсидела. И, насколько мне известно, собирается сидеть дальше, потому что социально опасна.
— С чего ты взял, что она собирается сидеть дальше?
— Во-первых, она под домашним арестом, ее кормят таблетками и она абсолютно изолирована от внешнего мира. Во-вторых, сестра Вера и ее мать ее ненавидели, и я их понимаю — ревность, как говорит Саломея Филипповна, страшная сила. В-третьих, друг семьи дядя Витя изнасиловал ее, а она даже не пикнула, понимая, что ждать защиты неоткуда. И главное, не удивлюсь, если Вера — ее опекунша и распоряжается общими деньгами по собственному усмотрению. Кроме того, она очень плохо одета — не похоже, что сестра радовалась ее возвращению и прикупила красивые вещи. У нее также нет карманных денег и мобильного телефона. Да и с возвращением тоже неясность — ее выпустили официально или случайно.
— Ни деньги, ни телефон ей не нужны, если она под домашним арестом. Я уверен, соберется врачебный консилиум, и Вера решит, что делать с ней дальше.
— Леша, ты же гуманист, а говоришь о живом человеке как о вещи, — попенял Монах. — Права у нее есть хоть какие-то или нет? Или бесправие и беззащитность? И вечный арест, хорошо, если домашний. И один-единственный друг — неадекват Эрик. Ты же понимаешь, что рано или поздно ее поймают на горячем, в смысле, когда она ночью удирает через окно, и это будет весомым аргументом, чтобы запереть ее навсегда.
— Возможно, нам удастся найти ее мать, — сказал Добродеев.
— А если нет?
Они помолчали.
— Ты думаешь, Зоя Кулик тебе что-нибудь скажет? Если она не сказала тогда… сам понимаешь. Да и что нового она может сказать?
— Может, ничего. Повторяю, Леша: она свидетель. Попытаемся ее разговорить. Кроме того, интересно посмотреть на стриптизершу, из-за которой убили человека.
— То есть ты сомневаешься в том, что Татка убила человека?
— Да нет, не то чтобы сомневаюсь… тем более следствие вел наш бравый майор Мельник, а ему я верю. Скажем, я допускаю, что были какие-то смягчающие обстоятельства…
— Ты думаешь, ее спровоцировали? Как?
— Визард мог обругать ее или ударить, она была в ярости… как-то так. Даже под гипнозом она вспоминает нечетко.
— Ну и что? Ведь убила же!
— А то! Если это так, то она жертва обстоятельств. Ты знаешь, сколько на свете невольных убийц? Я к тому, что она заплатила, понимаешь? И теперь надо вытащить ее на свободу. Согласен?
Добродеев только вздохнул…
…Они неторопливо поужинали в «Сове», заняв столик у подиума, намереваясь сидеть до упора, как выразился Добродеев, ожидая выхода звезд стриптиза. Однако, пообщавшись с любезным официантом, Монах выяснил, что Зоя Кулик уже не выступает, а работает режиссером и менеджером, отвечает за ночную программу и вообще, второй человек в «Сове» после владельца и супруга Донникова Станислава Игоревича, и теперь она не Кулик, а Донникова Зоя Ильинична.
Монах и Добродеев переглянулись.
— Она здесь? — спросил Монах словоохотливого паренька.
— Зоя Ильинична у себя.
— Это Лео Глюк из «Вечерней лошади». — Монах кивнул на Добродеева. — Собирается дать материал о «Сове». Как ее найти?
— Вон в ту дверь, вторая дверь по коридору налево, — сказал официант и убежал.
— Услужливый паренек, — заметил Добродеев. — Ты хорошо подумал, Христофорыч? Солидная дама, режиссер и менеджер, второе лицо в заведении… вряд ли она захочет вспоминать о бурном прошлом.
Монах пожал плечами. Поднял рюмку с коньяком:
— За успех, Лео! Не боись, пробьемся. Кстати, ты не замечал, что люди с прошлым гораздо интереснее людей без прошлого? И все бывшие двоечники и хулиганы преуспели в жизни? А отличники — наоборот. Ты, например, как учился?
— Закончил школу с золотой медалью.
— Значит, ты исключение, — произнес Монах после паузы. — За успех!
Они выпили, и Монах поднялся.
…Он постучал, из-за двери крикнули: «Войдите». Они вошли. За письменным столом сидела женщина. Бывшая стриптизерша Зоя Кулик оказалась сдобной, приятной на вид и ярко раскрашенной блондинкой лет тридцати пяти. Приоткрыв рот, она оторопело уставилась на них, и Монах, приятно улыбаясь, поспешил сказать:
— Мы по делу. Мой друг, Лео Глюк…
— Зоя Ильинична, я собираю материал о ночных клубах, — вмешался Добродеев. — Лео Глюк, прошу любить и жаловать. — Он уронил голову на грудь и щелкнул каблуками.
— Лео Глюк! — воскликнула женщина, всплеснув руками. — Конечно! А я думаю, где я могла вас видеть! Я была на встрече, а как же, у меня даже ваш автограф имеется. Вы рассказывали про историю города и пещеры. Присаживайтесь, господа. Виски, коньяк? Может, шампанского?
— Мне кофе, Зоя Ильинична, — скромно сказал Монах.
— Мой друг Олег Монахов, экстрасенс и путешественник, — спохватился Добродеев.
— Эстрасенс? — Зоя вытаращила глаза. — Настоящий? Можно Зоя.
Монах улыбнулся в бороду мягкой мудрой улыбкой.
— А как же! Самый настоящий! — воскликнул Добродеев. — Учился на Тибете.
— А судьбу предсказать можете?
— Иногда могу, — сказал Монах. — У вас все будет хорошо.
— Правда? — обрадовалась Зоя. — Спасибо.
— Вы когда-то танцевали, — вмешался Добродеев. — Помню, видел вас…