— Я?! Я же не борюсь, я просто хочу сбежать отсюда, не хочу под нож.
— А это и есть не сдаваться. И то, что ты не отчаялся, став слепым, а начал упорно тренироваться, и то, что сейчас не только сам собираешься сбежать, но и пытаешься спасти Гошку.
— Но как по-другому? Я не могу уйти, зная, что его завтра заберут в больничку.
— А придется. Он все равно не пойдет, еще и крик поднимет, сдаст тебя.
— Так что, бросить его? Нет, я так не могу.
— Хорошо, допустим, ты увел Гошку. Но тогда вместо него возьмут другого пацана. Или девочку. У них очередное задание, и пропажа одного кролика не остановит выполнение задания. Или тебе жалко только Гошку, а остальные пусть умирают?
— Нет, не так! — запальчиво выкрикнул Саша.
— А как? Как?
— Но… Я вовсе… Я не думал…
— Да не парься, Санек, — грустно проговорил Сережа. — Я все понимаю — ты в первую очередь думал о Гошке. И то, что вместо него в больничку пойдет кто-то другой, тебе и в голову не приходило.
— И что же делать? — Отчаяние горьким комком подкатило к горлу.
— Бежать одному. И как можно быстрее привести помощь.
— Точно! — подхватился с места мальчик. — Если мне удастся выбраться посреди ночи, то до утра я смогу добраться до Мошкино. И пойду в милицию, сразу! И они приедут и арестуют всех этих гадов! И Гошку не успеют замучать!
— Дуралей ты все-таки, Санька, — прошептал Лисицын. — Хоть и самый умный из нас.
— Это еще почему?!
— Потому что в Мошкино все куплены. И милиция, и местная власть — им всем Амалия отстегивает нехилые бабки, чтобы они нос не совали в дела детского дома.
— Прямо уж все!
— Главные их куплены, и этого достаточно. Рядовые менты все равно ничего не смогут сделать. Да и не поверит тебе никто, решат, что псих из спецухи сбежал. Местные ведь считают, что инвалиды — это то же самое, что умственно отсталые. Дежурный в милиции тут же позвонит Амалии, и за тобой приедет Рафиков. А через какое-то время ты присоединишься к нам.
— Но что же тогда делать?
— Бежать далеко, лучше всего — в Москву. А там — найти непродажного журналиста и рассказать ему все. Это же такая сенсация! А еще у телевизионщиков на НТВ и РТР есть подходящие передачи. Точно, иди в «Останкино». В общем, там разберешься. Главное — добраться до Москвы.
— Но это же долго, Гошку за это время…
— А ты поторопись, мы, между прочим, не так уж далеко от Москвы. Да и Гошку берут не на органы, а на проверку препарата, а значит, время, пусть и немного, у тебя в запасе есть. Чем быстрее ты справишься, тем больше шансов на жизнь у Гошки.
— Понял! — Саша снова вскочил и протянул руку к защелке. — Я пошел.
— И куда так шустро?
— Времени мало, ты же сам сказал.
— Ты что, уже придумал, как будешь выбираться из детского дома? И что скажешь сейчас ребятам, которые еще не спят?
— Нет, но…
— Я ж говорю — дуралей.
— Обзывается еще, — проворчал Саша, с удивлением отмечая, что воспринимает Сережку совершенно спокойно, как раньше. Может, оттого, что слепой, и для него любой человек — просто голос.
А вот и нет, не просто голос. Человек — это запах, это тепло, это энергетика, в конце концов. Светлая, чистая или душная и грязная, как у этих гадов.
Так, минуточку!
Саша замер и сосредоточился. А потом медленно повернулся налево и протянул руку:
— Ты здесь, да?
— Точно! — обрадовался Сергей. — Ты меня почувствовал, да?
— Да.
— А как?
— Словно светящийся теплый шарик. Странное ощущение, вон даже волоски на руке дыбом встали, как во время грозы. И как я раньше этого не ощущал?
— Потому что мы к вам стараемся не приближаться.
— Почему?
— А мало приятного, знаешь, когда на тебя налетает живой. Проходить сквозь тело — б-р-р!
— Кстати, а где остальные?
— Меня одного решили послать, чтобы совсем уж не запугать. Ты вон и так чуть в штаны не наложил, а если бы мы все загомонили!
— Сам ты в штаны наложил! А кстати, Илюшка с вами?
— Нет, — голос Сергея помрачнел. — Некоторых детей увозят отсюда.
— Что, усыновляют? Для отвода глаз, чтобы отчитаться, если что?
— И это тоже. Вот только увозят детей со всякими уродствами, вот как у Илюшки — ласты вместо рук. Их извращенцы заказывают, для… Ну, в общем…
— Я понял, — тихо проговорил Саша. — Что мне делать сейчас?
— Дождаться, пока все уснут.
— А потом?
— А потом мы выведем тебя отсюда.
Глава 13
Саша ополоснул ледяной водой разгоряченное лицо, закрутил кран и отпер дверь. Но открыть ее не успел, деревяшка внезапно распахнулась сама, и мальчик, не успев притормозить, уткнулся лицом в груду желе. Что-то похожее недавно лежало на его плече.
Викуська?!
Сардельки, пребольно впившиеся мальчику в плечо, подтвердили предположение.
— Ну-ка, Гошенька, — прогнусавил сочащийся подозрением голос, — проверь туалет. С кем, интересно, беседовал наш Сашок?
— Да нет здесь никого, — растерянно проговорил Кипиани, — я же говорил вам! Сашка, похоже, на радостях совсем того, подвинулся. Сначала побледнел, аж синий стал, потом в туалет рванул, заперся там, воду пустил. Я думал, он того, траванулся, вот и тошнит его. А потом слышу — кричит что-то. Я подошел, прислушался — а он сам с собой разговаривает. Ну, я перепугался и побежал за вами. Да вы и сами успели услышать, правда ведь?
— В общем-то да, — рука выволокла Сашу на середину комнаты и, вцепившись в волосы, заставила мальчика поднять лицо. — Фу ты, совсем забыла, что ты слепой, и по глазам ничего не разберешь. Ладно, Смирнов, признавайся, ты что, голоса слышишь?
— Слышу.
— Любопытно, — хмыкнула воспитательница. — И что они велят тебе сделать?
— В данный момент голос Виктории Викторовны меня допрашивает. — Где-то за спиной хихикнул Гошка. — А перед этим мой друг рассказывал, как бегал доносить.
— И ничего не доносить! — завопил Кипиани. — Я испугался за тебя!
— Вот именно, — прошипела надзирательница, она же — воспитательница. — Гошенька — добрый и ответственный мальчик, он решил, что тебе плохо, вот и разволновался. Вот ты бы как поступил на его месте? Продолжил смотреть телевизор?
— Во-первых, — проворчал Саша, — я при всем желании не смог бы этого сделать, потому что не вижу. А во-вторых, я бы вначале постучал в дверь туалета и поинтересовался, что происходит, а потом бы уже стал стучать вам. Да и то только в том случае, если бы Гошка не отозвался.
— Я не стукач! — В голосе Гошки зазвенели слезы. — Просто я… Побоялся, вот! Ты какой-то странный сегодня, ведешь себя неправильно! Вместо того чтобы радоваться — психуешь. Вот я и решил, что ты свихнулся! Ведь очень похоже было, что ты с кем-то говоришь! Спрашивал что-то, вы же слышали, Виктория Викторовна!
— Ладно, Гошенька, не плачь, не надо. Я все слышала, не волнуйся. Я предупрежу об этом Амалию Викторовну. Думаю, Сашу стоит обследовать, прежде чем отдавать на усыновление. Но решать, безусловно, директору. А сейчас — всем спать. Тебе, Смирнов, это надо прежде всего.
И мальчика, словно котенка за шкирку, буквально зашвырнули на кровать.
— Через пять минут приду, проверю. Чтобы все лежали в постелях. Телевизор — выключить! Разговоры — прекратить! Кто ослушается — будет наказан!
Тщательно скрываемый внутри Виктории Викторовны штурмбаннфюрер СС в очередной раз явил себя миру.
Затрясся пол под раздраженной поступью, хлопнула входная дверь, и все стихло. Все живое, потому что телевизор продолжал стрелять, орать и грохотать.
Саша сел на кровати и, морщась, потер плечо. Наверное, синяки останутся после нежных объятий феи.
Послышались робкие шаги, а потом — извиняющийся голос:
— Сань, ты же не думаешь взаправду, что я стукач?
— Отстань, Гошка, — устало махнул рукой мальчик. — Ничего такого я не думаю. Спать лучше иди, а то скоро твоя трехтонная любимица с проверкой явится.
— И ничего она не моя любимица, я…
— Спокойной ночи. — И Саша начал раздеваться.
— Ну и ладно, — шмыгнул носом Гошка. — Спокойной ночи.
Надзирательница не обманула, правда, пришла не через пять минут, а гораздо позже, где-то через полчаса. Приоткрыв дверь, она какое-то время вслушивалась в равномерное сонное дыхание, затем осторожно вернула дверь на место. Закрыла, в смысле.
Фу-у-уф, теперь можно расслабиться и не изображать спящего. Саша больше всего боялся, что, прикидываясь спящим, и на самом деле заснет. Обычно он вырубался вечером в два счета. Максимум в три. Ежедневные интенсивные тренировки изматывали мальчика до донышка. Сил хватало лишь на то, чтобы доползти до кровати.
Но сейчас сон был равносилен приговору. Приговору не только для него, Саши, но и для Гошки, и для тех, кто уже умер и кто еще умрет…
Напрасно боялся. События сегодняшнего дня настолько вздрючили нервную систему, что отправляться в спокойный безмятежный сон она не собиралась. Наоборот, нервы натянулись так туго, что от малейшего прикосновения мысли начинали вибрировать до звона. Саша даже начал опасаться, что этот звон разбудит спящих.
Обошлось.
Мальчик выдержал еще полчаса, а затем выбрался из-под одеяла и начал бесшумно одеваться. Ковыряться в шкафу, разыскивая вещи потеплее, он не рискнул. Вдруг уронит что-нибудь из сокровищ запасливого Гошки, который, как хомяк, волок в шкаф всякую всячину. Самой ценной всячиной была гильза от артиллерийского заряда, выкопанная Гошкой из песка во время одного из летних походов к озеру. Мальчик ужасно гордился своей находкой, периодически вытаскивал ее из шкафа, чтобы похвастаться, а обратно совал куда придется. Поэтому точного месторасположения гильзы на данный момент Саша не знал. Впрочем, Гошка, скорее всего, тоже.
И вероятность того, что в самый неподходящий момент гильза с дурным звоном покатится по полу, глумливо хихикая, стремилась к девяноста процентам.
Пришлось ограничиться тем, в чем ходил сегодня: джинсы, майка и байка с капюшоном. Не самый лучший выбор для позднего гадкого ноября, но что поделаешь. Хорошо, хоть байка есть.