Ничего бы не произошло, если бы я сама не спустила ядовитый лист прямо на уровень детских ртов.
Дети глотают:
фигурная насадка на карандаш, половинка футляра от шоколадного яйца, магнитные шарики, резиновый мячик, колпачок от авторучки, иголка, новогодняя игрушка, пластиковая свистулька, канцелярская кнопка, кольцо от спиннера, плоская батарейка, подшипник, камни, монетки (очень много монеток), бусинки, пуговицы, детали конструктора, детали пластиковых игрушек, обручальные кольца родителей.
Дети травятся:
таблетки, мышиная отрава, сушеные мухоморы, слайм, техническая жидкость, средство для прочистки труб, средство для очищения накипи, дурман-трава, сок ядовитых растений.
Мой ребенок не первый и не последний. А я не первая, не последняя и не единственная мать. Дети травятся и дети глотают то, что не должны глотать, каждый день, каждую минуту. Прямо сейчас.
МВД по Якутии сообщает: трехлетний ребенок добрался до ртутного градусника и откусил наконечник, малыш госпитализирован. В комментариях к посту об этом в Инстаграме[1] популярного российского издания для родителей матери рассказывают свои истории недосмотра, в основном про монетки и магнитики. О матери ребенка из Якутии я ничего не знаю и не могу узнать по сухим статьям. А женщины в комментариях сыпят деталями: я онемела, рыдала, до сих пор трясет.
Соцсети честнее медиа.
Был такой флешмоб – #янеидеальнаямать. Началось все довольно безобидно: женщины каялись в картошке фри на ужин и нежелании гладить пеленки. Но, как в игре про сломанный телефон, каждая последующая мать писала все откровеннее и изначальный смысл потерялся. Конец флешмоба окропился признаниями в физических наказаниях, намеренном оставлении в опасности и ненависти к одному только виду собственного ребенка.
Стоит приоткрыть форточку, и штормовой ветер найдет лазейку, разнесет всю оконную группу.
И я не идеальная мать. Была ею еще до диффенбахии. Я выбросила тысячи подгузников в обычный контейнер у дома, скупала пюрешки в паучах коробками – называла их «космопакетами» и, выдавая малышкам, напевала: «До чего дошел прогресс». Выбирала маленькие яркие тетрапаки вместо одной экологичной бутылки. Даже если представить, что я ничего не имею против природы, мне просто нравится вытаскивать вкусняшку из рукава, как фокусница, размахивать ею перед лицом ребенка и видеть эту восхищенную улыбку, этот искренний восторг. А возможность выбросить тару вместо бесконечной мойки-сушки контейнеров и бутылочек радует меня саму.
Но стоит мне чуть легче жить, как руку уже обжигает хлесткий удар – так нельзя. Страдай и трудись. Первый же день в детском саду заканчивается просьбой воспитательницы скинуть в общий чат фотографию всей семьи и рисунок для выставки «Мы природу бережем»:
– Давайте покажем, как семьи Красногвардейского района заботятся о планете.
«Мусорной реформы» у нас еще нет, а ты есть. И я страдаю, и я тружусь. Все родители уже скинули подделки под детские каракули с высаженными деревьями и кормлением птичек. В поисках идей читаю статью за статьей:
10 многоразовых предметов для каждой мамы
Чем мыть ребенка, чтобы не вредить природе
Экоальтернатива подгузникам
Экоальтернатива мылу
Экоальтернатива посуде.
И почему мы действительно всем этим не пользуемся? Корзина на Алиэкспрессе переполнена бамбуковыми трубочками в пластиковой упаковке, хлопковыми ватными дисками в цветном полиэтилене, наклейка в подарок, многоразовыми ватными палочками, что выглядят как инструмент пытки, в пластиковом корпусе. Переполнена, но так и не оплачена.
Я редко жалуюсь маме на подобные мелочи, мы давно живем далеко друг от друга, и на видеозвонках хочется говорить о хорошем, но это прорывается. Мама отвечает:
– Просто намотай ватку на спичку, как мы тебе в детстве делали.
Как 30 лет назад.
– Это про образ жизни, мама. Не из бедности, а, наоборот, из такой сытости, что нужно опять в бедность. Мы вредим экологии, и поэтому экология вредит нам, – я многозначительно замолкаю, – ты же все понимаешь.
Она понимает.
Дети глотают, и дети травятся. Дети питаются отравой, дети дышат ядом. Пока дети спят, их убивают аллергены; пока дети играют на улице, их калечат выхлопные газы с ближайших дорог. Я не идеальная мать. Мир на грани экологической катастрофы, а мне так сложно сделать хоть что-то для лучшего будущего собственных детей.
В каждой статье про отравленцев и проглотышей читаю: «Ребенок остался без присмотра». Но что конкретно это означает? Родитель был в соседней комнате? Или в соседнем городе? Дети находятся под присмотром родителя, только ко гда он глядит на них в упор. Стоит зайти в туалет, например, защелкнуть дверь, сесть на унитаз, и вот уже «ребенок остался без присмотра».
Является ли преступлением акт дефекации, если ты единственный взрослый в доме? Или это только нежелательное и потенциально опасное поведение? Можно ли сказать, что ты плохая родительница, если захотела умыться, сполоснуть блевоту с плеча в коротком душе, поговорить с матерью по телефону (умер пес, ваш старый домашний питомец, и ей нужно было утешение)? Что из этого уважительная причина, а что нет? Есть ли какая-то формула вычисления коэффициента уважительности для причины оставления ребенка без присмотра? Если есть, то какие там переменные?
В интервью проекту «ещенепознер» Людмила Улицкая[2] рассказала, как оставляла спящих детей ночью одних дома, пока сама уходила «жить своей жизнью»:
Я делала все, что полагается делать матери, но на самом деле главная идея была уложить их спать и ускакать. То есть то, за что сегодня женщин ведут на Западе в полицейский участок (…).
Дети Улицкой живы-здоровы и с мамой дружат. Это кейс, в котором не произошло негативных последствий. Они не засунули спицу в розетку, не выпрыгнули из окна, не перерезали друг друга ножами. Ни у кого не случился внезапный отек Квинке посреди ночи. Ребенок не перепугался до моральной травмы, оттого что мамы не было рядом.
Ошибка, не приведшая к негативным последствиям, и не ошибка вовсе. А жизненный опыт. В этом случае еще и интересная байка. Лишь стечение обстоятельств отделяет женщину с жизненным опытом от женщины с чувством вины.
Года через полтора после отравления Алисы я снова была в больнице, но уже с другой дочерью – пневмония. Мы провели в инфекционном отделении немало времени, но когда тревоги отступили, воскресенье в затихшем здании не казалось таким уж плохим днем. У нас были отличные соседки по палате, все дети – примерно одного возраста. Страшно сказать, но в этот день мы отдыхали. Я прочитала целую книгу зараз! И спала после обеда. А проснувшись, долго смотрела, как розовое солнце наваливается на соседнее крыло выстроенного буквой П здания.
С ближайшей соседкой, чья тумбочка стояла стенка к стенке с нашей, мы через день бегали в Пятерочку у больницы. Одна закупается на двоих, вторая присматривает за детьми. Ее дочь знала наизусть несколько стихов Пушкина и, как только синусит перестал быть острым, прочитала их с выражением, стоя в центре палаты.
Тот день, такой солнечный, такой редкий для октябрьского Петербурга, мы придумали завершить стаканчиком кофе из автомата в холле. Взяли девчонок и десятирублевые монетки для аппарата с крошечными игрушками в пластиковых шариках. Спустились.
Холл уродовала самодельная оранжерея из комнатных растений. Такие бывают во всех больницах, будто на нагромождение коричневых пластиковых горшков и тонких необтесанных реечек есть какой-то госзаказ. Диффенбахия там тоже была. Огромное старое дерево в углу, перевязанное полоской ткани от казенной простыни или наволочки, как солдат из старых советских фильмов. Теперь я везде замечала и удивлялась – как же часто люди заводят этот цветок. Хоть хватай за руку и кричи:
– Что же вы делаете? Это же яд!
Когда шум автоматов стих и мы сидели на узких лавочках и дули в бумажные стаканчики, я услышала глухой ритмичный стук, идущий откуда-то справа, а потом увидела и его причину – женщину в глубине коридора. Она билась в стены и двери, словно голубка в прозрачное оконное стекло, – не замечала преграды. Никак не могла попасть в дверной проем, но в то же время как будто и не пыталась.
Соседка отвлеклась на детей, один из шариков не хотел открываться и выпускать игрушку, так что я одна, словно завороженная, пошла на стук тела о стену. Я не успела дойти и ничего не успела понять, как к женщине подбежали двое мужчин – сотрудники ДПС (три буквы написаны на спинах) и, взяв Голубку под руки, буквально подняв ее над полом, унесли.
Вместе с соседкой мы направились в сердце оранжереи – к охраннику. Полноватый мужчина сидел за обычной школьной партой, прятался за толстым сборником кроссвордов. Когда мы подошли, он свернул книжицу в дудочку и с не скрываемым жаром принялся рассказывать.
Петербуржцы редко игнорируют солнце. Каждый темный полдень ноября будешь припоминать свет, что упустил. Потому в такие дни в городе всегда людно: стоят-болтают, сидят по лавкам, прогуливаются.
В маленькой железнодорожной станции признать Петербург можно разве что по погоде: никаких колонн, исторических зданий и водных каналов. Мне больше напоминает Воронеж. Бабули тянут тканевые тележки, подростки ходят с usb-колонками на полную громкость.
У Голубки тоже музыка – в наушниках. Что она слушает? Может, You Should Be Sad Холзи? Раньше мне под нее всегда шлось бодрее. А в такой день точно хотелось идти быстро, в такт музыке, смотреть, как пружинят надувные колеса коляски от еще теплой земли, щуриться на солнце, на секунду будто теряя зрение. Улыбаться последней капле золота с неба перед месяцами гнетущей темноты.
Вряд ли те, кого позже назовут очевидцамитрагедии, кричали, но они уверены, что хотя бы окликали женщину. Они показывали пальцем на красный сигнал светофора железнодорожного перехода. А она все равно шла дальше. Видимо, это были хорошие наушники, с шумоподавлением. Сапсан, рукотворный сокол, такой же молние носный и хищный, за долю секунды снес только-только коснувшуюся настила вдоль рельс коляску. Женщину отбросило потоком воздуха. Ее одиннадцатимесячная дочь, быстро синея, покатилась в канаву.