Что же вы делаете? Это же яд.
До переезда в Петербург мы жили в совсем не живописных районах, одинаковых независимо от города. Серые спальные башенки, тонкие осыпающиеся панельки, две качели перед домом, на лавочке у подъезда не бабушки, а алкаши. А теперь в квартале от двушки на Новочеркасской билась Нева – пять минут пешком до ближайшего разводного моста. Баржи деловито везли гравий и бревна. Чем не сказка? Первые месяцы мне казалось, что можно пускать титры:
И переехали они в Санкт-Петербург, и жили они долго и счастливо.
Квартиру на Новочеркасской помог найти бывший однокурсник мужа, он тоже бежал с Дальнего Востока. Его друг, молодой холостой парень, как раз съезжал, а тут приезжая семья с двумя детьми ищет квартиру в абсолютно незнакомом и очень дорогом городе. Там, где у него хранился велосипед, поставили кровать старшей, на месте гантелей и напольного зеркала – кровать младшей, кухонный стол выдвинули, ведь теперь ему принимать не одного человека, а четырех.
В районе всего одна детская площадка, и та не очень подходит для малышей. До поликлиники, ровно как и до парка, идти через подземный переход – в полозья помещаются только задние колеса коляски. Надземный переход, конечно же, есть, но до него нужно делать слишком большой круг, который я все равно совершала, когда возила две сцепленные друг с другом коляски, ведь старшая еще не могла ходить долго, а младшая не умела вообще. Обычное дело во взращивании погодков.
Особенно удручало внутреннее убранство квартиры. Даже в той части комнаты, где обои не отклеивались, а паркет не выскакивал от малейшего нажима детских ножек, сфотографироваться удачно не представлялось возможным. После каждого снимка я тратила время на обработку: высветлить стены, замазать пятно на потолке, удалить безвкусно торчащую в углу старую лампу. Контраст, экспозиция, зернистость. Красивая фотография красивой мамы в красивом доме стоила больших трудов.
Зато мужу удобно добираться на работу – метро под домом. Я, правда, с детьми за пределы района не выезжала, только сама по утрам могла вырваться к Неве.
Из прошлой жизни мне запомнилась квартира у Северного леса в Воронеже. Там я часами катала между соснами коляску с маленькой Дианой, надышалась на всю жизнь вперед и именно там начала бегать.
Дианке тогда еще года не исполнилось. Я купила самые простые кроссовки, погуглила правильное количество слоев одежды для сырого, но уже теплого начала марта и стала постепенно наращивать темп и время пробежек. Выходила сразу после пробуждения, до работы Максима и пока не придавили раздумья о списках покупок и дел.
Лес никогда не был пустым: собачники, пенсионеры с палками для ходьбы, родители с новорожденными, которые спят только при легкой качке. Я начинала, посматривая на них, но, наладив дыхание и поймав ритм, входила в состояние бездумного бега, и окружающие пропадали из виду. Мимо последней многоэтажки, мимо старой общественной бани, в сторону техникума на другом конце леса. Пара километров и обратно, ничего серьезного, просто чтобы выдохнуть вчерашний день и вдохнуть перед сегодняшним.
Здесь, в Петербурге, я срезала через дворы к улице Стахановцев, быстрым шагом проходила по Таллинской и останавливалась у линии, отделяющей темный влажный песок, который изредка легонько покрывала вода, от кое-где каменистого, но все равно удобного пологого берега. Один маленький пятачок земли – полукруглая насыпь, единственный спуск к реке – до и после только асфальт, бетон, гранит. Я разминалась, смотря на серую рябь и противоположный берег, вкладывала наушники, погромче включала музыку, входила в поток спешащих на работу людей и набирала привычный темп. У Невы, как и в Северном лесу или на детских площадках, корячась в подземном переходе или толкая две коляски разом, обливаясь потом – будто бы в окружении других людей, но на самом деле одна.
Мы собираемся вместе: я надеваю на детей колготки, Макс готовит перекусы, дочери пытаются сбежать от меня и съесть то, что в руках у него. Все заканчивается четвертым кругом походов в туалет уже в уличных ботинках. Если я веду девочек на прогулку одна, что всегда происходит в будни, то к вечеру силы остаются только на обязательные дела. Сегодня выходной, и мы работаем эффективной командой, а значит, после укладки детей запала будет больше.
Мы включим незамысловатый фильм.
Откроем бутылочку брюта.
Соприкоснемся бокалами за то, что конкретно в этот момент времени никто не болен, все регулярно спят в своих кроватях и всю ночь, у всех манту нормального размера.
Я поблагодарю Максима за этот день. Искренне скажу спасибо за приготовленный обед и согласие на совместную прогулку. Он удовлетворенно кивнет. Позитивное подкрепление, похвала за каждое правильное действие – вот залог успешного брака, так любая психологиня в сети скажет. Но крест на мечтах о приятном вечере ставит вопрос маленькой девочки на выходе из дома:
– А папа дидет сь нами?
– Конечно, папа идет с нами, Алисонька. Мы же все вместе гуляем.
Она вскидывает брови:
– Нисего себе.
Максим молчит, я молчу. Я хочу остаться дома, пусть хоть раз дети удивятся, что мама с ними не пошла. Чего хочет Максим, никому не известно. Знаю, все мои претензии – мелкие придирки мелочной женщины. Не может же, в самом деле, человек, работающий полный день и обеспечивающий всю семью, гулять с детьми не только в избранные выходные, но и часок перед сном в будни, например. На все ни у кого ресурса не хватит.
Через два часа мы вернулись, поели, расселись за отдельные экраны. В девять я уложила детей, он прибрался на кухне. Я выпила таблетку мелатонина и ушла спать, сославшись на накопленную за неделю усталость.
Наутро со мной была ненависть за впустую потраченный вечер и обиды без причины. Я приготовила яичницу с беконом и французские тосты. Максим не знал, но это было извинение.
Я не испытываю вины перед Алисой. Честно! Копаюсь в себе, кручу тот день, думаю о нем и… не испытываю вины перед дочерью. Но я чувствую вину перед мужем.
За то, что все время прошу большего. Что мне никогда не бывает достаточно.
За то, что веду подсчет дел и неизменно оборачиваю его результаты в защиту своего права устать сильнее.
За то, что не могу печь торты, делать ногти или собирать фруктовые букеты на дому и облегчить его финансовое бремя.
За то, что он не был в настоящем отпуске с того дня, как головка Дианы застряла у менямежду ног.
За то, что не родилась в богатой семье и не обеспечила нам счастливую жизнь по умолчанию.
За то, что затеяла все это и не смогла сама расхлебать.
За то, что не уследила.
За то, что отравила его дочь.
Он ведь такой хороший. Я всегда могу рассчитывать на его помощь. Часто я распоряжаюсь его личным временем, как это удобно мне, а не ему. И в тот день, 10 августа 2020 года, он тоже был рядом. Он уже ехал домой.
В 19:09 я отправляю шестисекундное голосовое: «Максим, Алиса съела диффенбахию. Ту, которая ядовитое растение. Беги домой». Это первое сообщение о случившемся, до него еще ничего не произошло.
Стандартное безэмоциональное «ура», словно дежурное «ахах» в ответ на среднесмешные мемы, отправлено в 19:00, а трагичное голосовое в 19:09. Значит, все произошло в эти девять минут. Девять минут, из которых я помню совсем немного.
День начинается с секунды, в которой я обтираю руки кухонным полотенцем.
В углу обеденного стола стоит ноутбук, во время домашних дел я включаю на нем сериалы. Какой-то сериал проигрывается и сейчас. Наверное, «911: Служба спасения».
Ополаскиваю руки, Алиса входит: язык, слюна, мямленье вместо речи. Сначала задаю кучу вопросов, на которые двухлетний ребенок ответить точно не в состоянии, даже с языком нормального размера.
Что случилось?
Что у тебя болит?
Ты ударилась?
Ты что-то съела?
И тут приходит понимание.
Молниеносно.
На самом деле информация об угрозе все это время была в моей голове, хранилась где-то далеко, хотя должна была выйти на поверхность. Я открыла дверцу под раковиной и увидела будто пожеванный, мелко разорванный желтый лист диффенбахии сверху на куче бытового мусора. Сразу вызвала скорую.
Не помню, когда именно сорвала пожелтевший лист ядовитого растения и беспечно положила его в мусорный бак. Я точно не поливала цветы, не подрезала, не пересаживала, никак не ухаживала за ними в этот день (я всегда фотографировала или снимала сториз, когда делала это). Могу только предположить, что прихватила желтый лист, увидев его опавшим в горшке, как часто делаю с другими растениями, с оставленными яблочными огрызками в детской, бумажками или другими мелочами, которые нужно схватить по пути из комнаты в комнату, из комнаты на кухню, которые нужно просто взять и донести до мусорного ведра. Повседневные маленькие дела – и дом немного чище.
Хочу надеяться, что сознательная часть меня отделила желтый, будто бы отживший свою жизнь, лист от самого ядовитого растения. Перестала считать его опасным. А может, это было результатом беспечности, глупости, тупости! В любом случае лист оказался там.
Давайте дадим мне три минуты. Три минуты на проход по дому в последних приготовлениях перед семейным ужином. Я вхожу в кухню и кладу лист в ведро. Он лежит поверх всего остального мусора, иначе маленькая девочка, любимым занятием которой не является копаться в помойке, не взяла бы его в руки, а что самое главное – в рот. Но что потом? Зачем я снова вышла из кухни? Неужели та самая банальная ситуация с туалетом?
Да, звучит логично.
Я захожу в соседнюю дверь и трачу еще минуту на неспешное мочеиспускание, подтирание, одевание и выход. В это время следующая за мной по пятам Алиса заглядывает в мусорный бак – что же это интересное ярко-желтое выбросила мама? Такого она точно ни разу не видела, до этого цветка ей было не дотянуться. Как и свойственно ребенку, она сует лист в рот и выплевывает обратно, ведь, очевидно, ядовитое растение не очень вкусно, и уходит заниматься своими детскими делами.