Спустя десять минут бойцы спецподразделения «Дон», распределив задания, разошлись каждый в свою сторону, чтобы в восемь часов вечера отправиться обратно в Москву.
Глава 4
И снова подполковник Богданов сидел у дверей кабинета полковника Старцева и нервно смотрел на часы. На этот раз стрелки часов показывали без четверти десять вечера. Кабинеты в Управлении опустели к шести, уборщицы справились с рабочей задачей до семи, засидевшиеся начальники покинули кабинеты в восемь, и лишь подполковник Богданов явился по вызову начальства через три с половиной часа после окончания рабочего дня.
— Второй раз за день и все в неурочное время? — недовольным тоном проворчал дежурный на пропускном пункте, когда записывал данные Богданова в журнал.
— Я смотрю, вы тоже отличаетесь постоянством, — поддел подполковник.
— В каком смысле? — не понял дежурный.
— Насколько я знаю, дежурная смена на пропускном длится шесть часов, — пояснил Богданов. — Отсюда вывод: либо вы провинились, либо слишком любите свою работу.
— Ладно, шутник, получай пропуск и иди, к кому пришел, — усмехнулся дежурный, заявление Богданова ему явно понравилось.
Получив разрешение, Богданов поднялся наверх и занял выставленный в коридоре стул для посетителей. Полковника Старцева на месте еще не было, но Богданова это даже обрадовало, так как у него появилась возможность систематизировать полученную информацию. Покинув шинок Потапыча, бойцы распределили между собой, кто и чей рассказ проверяет, и отправились выполнять задание. Прапорщик Казанец засел за изучение записной книжки Яшки Языка, помощника-секретаря товарища Минеева, руководителя исследовательского проекта полигона Сай-Утес. Первые тридцать страниц украденной записной книжки привели прапорщика в уныние: столько записей, и все сплошная ерунда. «Заходил помощник начальника лаборатории № 2, записался на прием рабочий из третьей колонны, вернулся из отпуска сотрудник кадровой службы», и так далее и тому подобное. За месяц ни одного посетителя извне, не являющегося штатной единицей штатской части персонала или военной единицей из числа офицеров полигона.
Казанец отчаялся найти в книжке что-то полезное. «Еще три страницы, и бросаю это дело», — сам себе сказал Казанец, и тут на тридцать второй странице он наткнулся на кое-что интересное. Короткая, всего в два предложения, запись привлекла своей необычностью. В начале абзаца Яшка Язык поставил аж три восклицательных знака, и это само по себе выглядело странно. Дальше фраза была такой: «12:30 — несанкционированный визит. М. недоумевал, но вышел из лабораторий и спустился с посетителем в гарнизонную столовую. Отсутствовал час. (Красотка)».
Слово «Красотка», заключенное в скобки, особо заинтересовало Казанца. Он пустился в размышления и пришел к следующему выводу: вряд ли Яшка Язык описывал визит супруги товарища Минеева. Казанец допускал, что помощник-секретарь мог написать про супругу Минеева, что она красива, но в этом случае он употребил бы слово «жена» или «супруга», а уж потом «красотка». Потом прапорщик предположил, что у товарища Минеева могла быть интрижка на стороне, и эта самая женщина пришла к нему в лабораторию. Но это предположение имело свои минусы: прапорщик полагал, что если интрижка не очень долгая, то женщина не получила бы разрешения посетить территорию полигона, а если бы отношения Минеева с женщиной продолжались долгое время, то Яшка, прослуживший под началом Минеева целый год, знал бы женщину по имени и не стал употреблять в отношении нее слово «посетитель». И потом Яшка описал впечатления Минеева как «недоумевающие», а с чего бы ему недоумевать при виде жены или любовницы?
Воодушевившись, Казанец помчался к руководителю исследовательского проекта полигона Сай-Утес товарищу Минееву. Предъявлять запись в блокноте он по понятным причинам не стал, выдав информацию, как полученную «из достоверного источника», не сообщая о самом источнике. Минеев «красотку» сразу вспомнил, признался, что встреча их состоялась на третий день после приезда помощника первого заместителя председателя Совета министров товарища Рыбакова, но к его работе и тем более к проблемам полигона эта встреча никакого отношения не имела.
«Красоткой» оказалась журналистка из Алма-Аты. Она прошла на территорию полигона по спецпропуску столичного военного начальства. Объявила Минееву, что намерена писать о «Подвиге русского офицера», и, по ее мнению, товарищ Минеев как нельзя лучше подходит на роль прототипа героя, безвестно спасающего человечество. Минееву польстила оценка его труда, озвученная журналисткой, и только в знак благодарности за это он потратил на встречу добрых сорок минут. Затем, сожалея о печальной необходимости, он признался журналистке, что про секретные объекты, коим является полигон Сай-Утес, писать в открытой прессе запрещается. Тем более запрещается выставлять напоказ лица и фамилии сотрудников полигона, даже тех, кто не является военнообязанным. Журналистка еще некоторое время уговаривала Минеева изменить решение насчет статьи, но потом ушла.
Ехать за журналисткой в столицу Казахстана Казанец не мог, поэтому отправил алма-атинским коллегам запрос. Ответ получил на удивление быстро. Коллеги выяснили, что в Алма-Ате действительно проживает журналистка по имени Жумагуль Сулейманова и работает она в литературно-художественном и общественно-политическом журнале «Жулдыз», что в переводе с казахского означает «Звезда». Журнал является органом Союза писателей Казахстана и в своих статьях отражает процесс развития казахской советской литературы. Одним словом, со всех сторон положительная фигура и со всех сторон положительный печатный орган. Насчет рабочей командировки, в которой чуть больше месяца назад побывала журналистка Сулейманова, в органах с наскока ответить не смогли, но пообещали выяснить и перезвонить. Казанец дал коллегам номер московского телефона и на этом расследование завершил.
Старший лейтенант Дорохин, как и приказал командир, вернулся в гарнизонную столовую и битый час вел беседу с поваром Саней. Дорохин заставил его по минутам разложить все время визита товарища Рыбакова, но ничего подозрительного или хотя бы странного в памяти повара не отложилось. Пришлось Дорохину признать, что его теория не сработала.
Сам подполковник Богданов вытребовал у Минеева оборудование для просмотра фотопленки и четыре часа потратил на изучение снимков, сделанных в ту неделю, когда гарнизон готовился к расформированию и ночами напролет заливал в шинке Потапыча свое «горе». Большую часть лиц, запечатленных на снимках, Богданов видел в гарнизоне, пока вместе с бойцами вел опрос личного состава, но несколько лиц привлекли его внимание. Он записал приметы тех, кто вызывал подозрение, и снова вернулся к Потапычу. Предъявил список хозяину шинка, и тот без труда опознал всех, кто входил в список Богданова. Ни одной подозрительной личности в списке не оказалось, и Богданову, так же как и Дорохину, пришлось возвращаться ни с чем.
И только майору Дубко, которому досталось заниматься автомобилем с дипломатическими номерами, повезло больше остальных. По каналам КГБ он быстро пробил номер и выяснил, что номера реальные и автомобиль принадлежит некоему Башару Хаддаду, сирийскому послу, занимающему данный пост больше года. Сирийское посольство располагалось в доходном доме Лоськова и с февраля 1946 года являлось официальным сирийским посольством. Что понадобилось сирийскому послу в Казахстане и для чего он следил за руководителем полигона Минеевым, выяснить на месте не представлялось возможным, а все остальные ниточки оборвались, не дав результата, поэтому Богданов принял решение возвращаться в Москву и продолжать расследование там.
С Сай-Утеса они вернулись всего полчаса назад. Полковнику Старцеву Богданов позвонил прямо из аэропорта и тут же получил приказ направляться в Управление. Так Богданов и поступил: отправил бойцов в выделенный на время проведения операции гостиничный номер, а сам поехал на площадь Дзержинского и теперь томился в ожидании прихода начальства.
Полковник появился чуть позже десяти вечера. Кивком поздоровался, отпер дверь кабинета и, пропустив Богданова вперед, вошел в кабинет.
— Хорошие новости или плохие? — занимая кресло за столом, задал вопрос Старцев.
— Сложно сказать, товарищ полковник, — уклонился от прямого ответа Богданов. — Разрешите доложить по порядку?
— Давай, только не затягивай. Хотелось бы лечь спать еще сегодня.
Богданов провел доклад кратко, но обстоятельно, отдельно остановившись на результатах расследования майора Дубко.
— Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что личность сирийского посла Башара Хаддада требует тщательной проверки, — подытожил Богданов.
— Да-а-а, — выслушав доклад, протянул Старцев, — задача…
— Сам понимаю, товарищ полковник, — в тон начальству произнес Богданов. — Иметь дела с дипломатическими миссиями занятие не из приятных, особенно когда собираешься обвинять сотрудников посольства в темной игре.
— Никто никого обвинять не будет, но проверить придется, — оборвал подчиненного Старцев. — Вчерашние друзья в один миг могут стать сегодняшними врагами, к тому же и повод есть. Потепление взаимоотношений между США и СССР сирийцам совершенно невыгодно. Сейчас они знают, что в любых политических и военных конфликтах СССР принимает сторону Сирии, а после примирения двух сверхдержав положение может измениться не в пользу сирийцев. По крайней мере, правительство Сирии может прийти к такому выводу. Если на данном этапе предотвратить сближение Америки и Советского Союза, то и о последствиях можно не думать. Да, сирийцев проверить есть смысл, только как? Если действовать официальным путем, то и в две недели не уложишься.
— Я понимаю, товарищ полковник, — поддержал Старцева Богданов. — Официальным путем идти никак нельзя.
— Но что ты предлагаешь? Похитить посла и пытать? А потом сделать вид, что мы здесь ни при чем? — невесело пошутил полковник.