— Но при чем здесь Минеев?
— А он, возможно, ни при чем. Просто пропуск к людям, которые имеют вес в горнодобывающей отрасли. Минеев ведь не последний человек в Казахстане, наверняка имеет выходы на разных шишкарей. Но, думаю, он с этого дела тоже свою долю имеет. А то, что старался нам помочь, так это потому что знал, что не по его душу приехали, и хотел, чтобы мы поскорее убрались с полигона, пока ничего другого не нарыли.
— Но почему он нам ничего не сказал про встречу с дипломатом Башаром Хаддадом? Он же этим сам себя подставил.
— Потому что знал, что дела у Башара в Казахстане нечистые. Зачем Минееву нам зацепку давать, если он и так по лезвию ножа ходит? — объяснил Богданов. — Ну да ладно, это не наша забота, пусть с ними ОБЭП разбирается. Вопрос в другом: если Башар и Тимофей непричастны к изготовлению пленки, то с чем остаемся мы?
— При всем уважении, командир, но это всего лишь твои предположения, — после минутной паузы начал Дорохин. — Я думаю, нужно сначала допросить Тимофея. Мы за ним по полям полчаса под проливным дождем гонялись, машину твою чуть не угробили — и так легко сдаться? Нет, прежде чем докладывать полковнику Старцеву о провале, я бы хотел быть уверенным в том, что это дело мы точно провалили.
— Согласен с Дорохиным, — поддержал друга Дубко. — Вольфрам там или не вольфрам, нужно сначала узнать, что именно.
— Только время впустую потратим, поверьте моему многолетнему опыту, — ответил Богданов на предложение Дорохина.
— До утра время у нас есть, — заметил Дорохин, — а Тимофей вот он, здесь. Сидит в чулане и своего часа дожидается. Почему бы и нет, командир? Если он или те, кто за ним стоит, такие крупномасштабные операции разрабатывают, то почему не предположить, что они за деньги согласились состряпать на наше правительство компромат? На Сай-Утесе они как раз в нужное время околачивались и уехали сразу после отъезда помощника первого заместителя председателя Совета министров. Ведь может так случиться, что именно они причастны к сбору компромата. Что по этому поводу думаешь, майор?
Дорохин смотрел на Дубко, ожидая от него поддержки. Тот помолчал, потом вздохнул и ответил:
— Если рассуждать здраво, то вряд ли те, кто занимается мошенничеством с социалистической собственностью, станут подставлять себя ради разового барыша, но чем черт не шутит?
— Значит, ты согласен, что Тимофея стоит потрясти как следует? — с надеждой в голосе повторил вопрос Дорохин.
— Пожалуй, я тоже предпочел бы знать наверняка, прежде чем идти с докладом к Старцеву.
— Три голоса «за», один — «против», — подсчитал Богданов. — Что ж, подчиняюсь большинству, тем более что связаться с полковником мне все равно не удалось, и свой доклад я ему еще не представил.
— А ты хотел с ним связаться? — удивленно произнес Дорохин. — Не дожидаясь нашего возвращения?
— Коля, ты забываешь о главном — время не на нашей стороне, — заметил Богданов. — Да, после беседы с Башаром я ходил в поселок, пытался найти телефон, чтобы позвонить в Управление. Но в этом захолустье единственный телефон находится в магазинчике на перекрестке, а он закрывается в семь вечера. Естественно, до аппарата я не добрался. Не взламывать же магазин, который находится под охраной. Решил отложить до утра.
— Вот и отлично, — обрадовался Дорохин. — Поговорим с Тимофеем, а потом поедем в Москву, там и доложишь полковнику о результатах нашего рейда.
— Кто пойдет к Тимофею? — задал вопрос Казанец.
— Я пойду, — вызвался Дорохин. — У него передо мной должок.
— О нет! Дорохина не пускать, — воспротивился Дубко.
— Это еще почему? — удивился Богданов.
— Да Тимофей при задержании чуть не задушил Коляна, так что ему лучше с задержанным не общаться. Боюсь, не выдержит он, наподдаст ему как следует, а нам потом объясняй, откуда у задержанного синяки и переломы, — заявил Дубко.
— Не буду я его трогать, просто для устрашения пойду. Он же знает, что чуть не задушил меня. Выходит, у меня на него зуб, и миндальничать я с ним не стану. Так должен думать Тимофей, Саша, но не ты! Командир, поддержи меня!
— Хорошо, пойду я и Дорохин. Элемент устрашения нам не повредит, — заключил Богданов. — Остальным отдыхать, в шесть утра отъезд, и кому-то нужно будет вести машину.
— А с дипломатическим «жигулем» что делать? — уточнил Дубко. — Он в кювете километрах в пятидесяти отсюда валяется.
— Пусть валяется, потом разберемся, — ответил Богданов. — Поднимайтесь наверх к Башару, там на отдых устроитесь, а мы с Дорохиным здесь поработаем.
Он поднялся с дивана, махнул рукой Дорохину и пошел к чулану. Дубко и Казанец поднялись по лестнице на второй этаж и скрылись за узкой дверью, отделяющей этажи. Дождавшись, пока дверь за ними закроется, Богданов отпер дверь в чулан и щелкнул выключателем. Тусклый свет маломощной лампочки осветил пленника. Он сидел на корточках лицом к двери, устроив связанные руки на нижней полке, и дремал.
— Поднимайся, Тимофей, знакомиться будем. — Богданов потянул узел, удерживающий пленника, достал из кармана армейский нож и перерезал веревку. — Выходи на свет, а то здесь троим не разместиться.
Тимофей нехотя поднялся и вышел вслед за Богдановым в комнату. Там его усадили на стул и снова привязали веревкой не столько для безопасности, сколько в качестве психологического давления. Богданов вальяжно расселся на диване, Дорохин встал в двух шагах от Тимофея и прислонился спиной к стене.
— Ну, рассказывай, Тимофей, как ты до такой жизни докатился, — начал Богданов.
— Ничего я вам рассказывать не стану. Везите меня в Москву и сдавайте куда следует. Там, в присутствии своего адвоката, я и поговорю с другими людьми. А с вами говорить не буду.
— Нет, Тимофей, не будет у тебя никакого адвоката, и людей других не будет, — спокойно объявил Богданов. — У тебя, Тимофей, два варианта: либо ты рассказываешь обо всем здесь, либо остаешься в этом доме на веки вечные.
— Это как же вы меня здесь удержите? — бравируя, спросил Тимофей.
— А мы и не будем удерживать, мертвые ведь не ходят, — подал реплику Дорохин.
— Мертвые? Вы не посмеете! Я работаю в иностранном посольстве, я личность неприкосновенная!
— Как думаешь, Тимофей, насколько благосклонно отнесутся к твоим махинациям твои сирийские работодатели? — вкрадчиво спросил Богданов. — Еще вопрос, как ты туда вообще устроился? Наверняка тоже не по партийной характеристике.
— Это вас не касается. Я буду говорить только в присутствии своего адвоката, — гнул свою линию Тимофей.
— Думаешь, тому, кто вздумал ломать планы генерального секретаря компартии, ставить под удар хрупкий, едва зарождающийся мир двух сверхдержав, дадут адвоката? — Богданов утрированно громко рассмеялся. — Нет, конечно, сейчас не тридцать седьмой, но уверен, ради тебя Леонид Ильич лично сделает исключение. А может, до него и не дойдет информация о том, что тебя расстреляли как врага народа.
— Какого хрена? Ты о чем здесь вообще речь ведешь? — Тимофей ошарашенно смотрел на Богданова. — Какой народ? Какой враг?
— Ну, народ у нас с тобой, по всей видимости, разный, но я веду речь о советском народе, который в едином порыве строит коммунизм. А ты, падла, этому строительству мешаешь.
— Да что за ерунда такая? Как я могу мешать строительству вашего чертового коммунизма? Я всего лишь водитель при сирийском посольстве!
— Это ты бабушке своей рассказывать будешь, — снова вступил в разговор Дорохин. — Командир, позволь мне, у меня давно руки чешутся. Эта паскуда мне чуть шею не сломала, дай хоть реванш взять!
— А-а! Пошла игра: кого я выберу, доброго или злого. — Тимофей, несмотря на серьезность ситуации, сумел даже улыбнуться. — Ну, хорошо, я выбираю доброго. Что дальше?
— Все то же, — еще более спокойным тоном произнес Богданов. — Рассказывай, по чьему наущению ездил на Сай-Утес и каким образом получил запись.
— Какую еще запись? — Тимофей уставился на Богданова. — Я не знаю ни о какой записи.
— Может, и не знаешь, но вот в чем твоя беда, Тимофей. Нам с товарищем Дорохиным позарез нужен человек, который сделал запись очень важного разговора, а потом пытался подбросить ее не кому-нибудь, а президенту Соединенных Штатов, который, как ты наверняка знаешь, в данный момент находится в Советском Союзе с дружественным визитом.
— Черт! Вот влип! — Досада Тимофея выглядела искренней. — Так вы не того взяли. Я никаких пленок не записывал и президенту США не подбрасывал.
— Тогда что ты делал на Сай-Утесе на машине с дипломатическими номерами? Мы вот с Дорохиным думаем, что запись ты сделал, а потом привез ее в Москву на машине, принадлежащей Башару Хаддаду, так как знал, что ни на одном посту ГАИ ее досматривать не станут. Дипломатической неприкосновенности наши гаишники боятся как огня.
— Послушай, не знаю, как тебя зовут, — начал Тимофей. — Ты, я вижу, мужик с головой, так что ладно, буду с тобой откровенен. Все равно не вы, так ваши сотоварищи до сути докопаются, раз уж взяли меня.
— Начало обнадеживающее. Продолжай, — приказал Богданов.
— На Сай-Утес мы с Башаром ездили совсем по другим делам. Не совсем хорошим, но по другим. — Тимофей все никак не мог определиться, говорить ли всю правду или попытаться приукрасить действительность. — Это скорее коммерческое предприятие, чем политические интриги. Понимаешь меня?
— Пока не понимаю, — ответил Богданов. — Я в ожидании продолжения признания.
— Я, как бы это сказать, являюсь своего рода переговорщиком. Нахожу выгодную тему, свожу нужных людей и получаю с этого небольшой процент. — Тимофей вел рассказ все так же уклончиво. — Башар, как вы и сказали, является пропуском через все посты и проверки. Он тоже получает свой небольшой процент. Как видите, чистая коммерция.
— И сколько же вам заплатили за компрометирующую запись? — Богданов сделал вид, будто не слышал предыдущих заверений Тимофея.
— Да не было никакой записи!
— Тогда что было?