Однако сначала несколько слов о постановлении. Пожалуй, в истории это был единственный случай, когда космическим лучам уделялось такое повышенное внимание.
«В связи с тем, что широкое развитие всесторонних исследований космических лучей имеет исключительно важное значение для дальнейших открытий в области использования внутриядерной энергии, Совет народных комиссаров Союза ССР постановляет:
1. Одобрить в качестве ближайших задач следующую программу научно-исследовательских работ в области космического излучения, предложенную Академией наук СССР (академиками Вавиловым, Алихановым и чл. – кор. Скобельцыным)…»
И далее в постановлении подробно расписывалось все, что необходимо сделать в ближайшее время. Как всегда, сроки ставились конкретно. К примеру:
«4. Обязать Академию наук СССР (т. Вавилова):
а) организовать в 1946 г. Памирскую и Эльбрусскую высокогорные постоянно действующие станции по изучению космических лучей;
б) организовать в 1946 г. постоянно действующую подземную лабораторию по изучению космических лучей на станции „Кировская“ Московского метрополитена.
Обязать НКПС (т. Ковалева) предоставить Академии наук СССР соответствующее помещение в метрополитене.
5. Обязать Академию наук СССР (тт. Вавилова и Алиханова) и Академию наук Армянской ССР (т. Амбарцумяна) организовать в 1946 г. на горе Алагез в составе Физического института Академии наук Армянской ССР постоянно действующую высокогорную станцию по изучению космических лучей…»
Конечно же, в полной мере в том же 1946 году выполнить это постановление не удалось. Однако именно оно лежит в основе бурного развития этой области физики, в которой наши ученые вскоре начинают занимать лидирующее положение. Но чтобы это случилось, требовалось снять секретность.
Об этом вскользь, но весьма убедительно говорит в своей записке академик Алиханов:
«Очень существенным для успешного развития этой области науки – науки о частицах сверхбольших энергий – является живой непосредственный контакт с учеными за границей.
Это особенно важно для нас потому, что над этими вопросами у нас работает очень небольшая группа физиков, не могущая, конечно, охватить эту область науки во всей ее глубине и ширине.
Оставаясь замкнутой в себе, она подвергается опасности, не замечая того, уйти в детали и оказаться позади других стран, в особенности Америки, где необычайно интенсивно разрабатывается эта область науки».
Безусловно, Сталин учел мнение академика Алиханова, но решающую роль сыграла все-таки записка президента АН СССР академика С. И. Вавилова, который дал анализ степени секретности работ по атомному ядру, радиоактивности и космическим лучам. В частности, президент АН СССР отметил:
«Отсутствие научных публикаций грозит лишить нас приоритета и научного авторитета в очень важном разделе науки. Кроме того, вовлечение широкого круга молодежи и популяризация сведений о ядре и космических лучах также весьма ограничивается полной секретностью.
В Америке, Англии, Франции во время войны и по сегодняшний день практикуется частичное засекречивание научных результатов. Большое число исследований по ядру и космическим лучам публиковалось в основных научных журналах и происходили открытые научные конференции. Несомненно вместе с тем, что особо важные практические результаты хранились и хранятся в тайне…
Полная секретность грозит принести большой ущерб объему и качеству науки о ядре и космическим лучам».
Сталин без особого энтузиазма отнесся к просьбе ученых, однако некоторое послабление было сделано. Правда, возникла та самая цензура, которая будет преследовать нашу науку десятки лет. Но тем не менее в открытой печати появились некоторые материалы, связанные с ядерной физикой. Профессор Л. Д. Ландау пишет популярную статью об атомной энергии, и она рассылается в средства массовой информации. Появляется и несколько переводных работ. Но тем не менее через два года – в 1948 году – появляется новое секретное постановление СМ СССР «Об утверждении перечня главнейших сведений, составляющих государственную тайну, и инструкции по обеспечению сохранения государственной тайны в учреждениях и предприятиях СССР», и в нем космические лучи вновь попадают в разряд секретных работ. Академик С. И. Вавилов вынужден обращаться к высшему руководству страны с просьбой «снять эти ограничения». С ним соглашаются, но весьма неохотно.
Еще в 1965 году мне пришлось визировать интервью с академиком В. Л. Гинзбургом не только у него самого, но и в «Главатоме» – комитете, который выполнял цензурные функции при министерстве среднего машиностроения, в недрах которого продолжало биться сердце Атомного проекта.
Отдайте Келдыша!
30 апреля 1946 года Институт химической физики АН СССР во главе с Н. Н. Семеновым включается в Атомный проект. То, чего добивался Николай Николаевич, осуществляется: он убежден, что только его институт способен решить ядерную проблему в СССР. Полной информации у него нет, академик Семенов не подозревает, что он лишь одно звено в той цепи, которую уже создали Берия и Сталин…
В постановлении СМ СССР № 973-40сс «О мерах помощи Институту химической физики Академии наук СССР» много внимания уделено капитальному строительству, новым техническим корпусам, которые предстоит построить, обеспечению приборами и оборудованием, а также выделению пяти штук карточек литера «А» с сухим пайком, 20 штук карточек литера «Б» с сухим пайком и ежеквартально промтоварных лимитов по 750 и 500 рублей. Институту разрешался также безлимитный расход бензина на одну автомашину.
Казалось бы, академику Семенову надо было только радоваться: теперь он может активно включиться а атомную проблему. Но ученый почувствовал, что в эпицентре все-таки не его институт… Дело в том, что самая принципиальная его просьба не была удовлетворена: о профессорах Келдыше и Седове в Постановлении не было сказано ни слова!
Академик Семенов сразу же обращается к Берии:
«…в постановлении Совета министров от 30 апреля нет указания о переводе в наш институт из ЦАГИ члена-корреспондента Академии наук проф. Келдыша и проф. Седова. Это обстоятельство ставит меня в крайне тяжелое положение, т. к. именно Келдыш должен был обеспечить наиболее ответственное из заданий Лаборатории № 2, связанное с решением ряда задач, необходимых для конструирования основного объекта…»
В данном письме чрезвычайно любопытна оценка, данная академиком Семеновым Мстиславу Всеволодовичу Келдышу.
Когда идет речь об этом выдающемся ученом ХХ века, то чаще всего ссылаются на вклад М. В. Келдыша в решение космических проблем – позже его назовут теоретиком космонавтики, упоминают об авиации и почти никогда – об Атомном проекте. А это неверно! Уже в 1946 году в письме Берии Н. Н. Семенов дает такую оценку Келдышу:
«Обращаю ваше внимание на следующие обстоятельства:
1. По отзывам всех руководящих математиков нашей страны, профессор Келдыш является самым талантливым математиком молодого поколения (ему 34 года), к тому же имеющим опыт технических расчетов…
Наша математика является самой сильной в мире. Эту силу мы должны использовать – это наш козырь. Проф. Келдыш – сильнейший математик, находящийся в самом творческом возрасте и активно желающий сосредоточить все свои силы на новой проблеме. Мне кажется, что этому его желанию препятствовать нельзя. Я придаю огромное значение привлечению его к новой проблеме. Как только он овладеет новой областью, создастся возможность втягивания в проблему всех основных математических сил…»
Берия отвечает за «атомную проблему»: казалось бы, он должен немедленно откликнуться на предложение Семенова и перевести Келдыша в его институт. Но Берия отвечает и за развитие авиации, а министр авиационной промышленности М. В. Хруничев не соглашается «отдать» Келдыша.
Б. Л. Ванников информирует Берия:
«Тов. Хруничев соглашается на работу тт. Келдыша и Седова в лаборатории академика Семенова лишь по совместительству, т. е. по три дня в неделю, с тем чтобы три дня они работали в ЦАГИ.
Тов. Семенов настаивает на том, чтобы профессор Келдыш и профессор Седов, как необходимые условия для возможности работы Специального сектора Института химической физики, работали в этой лаборатории пять дней и лишь один день в ЦАГИ.
Считаю возможным ограничиться тем, чтобы тт. Келдыш и Седов работали у академика Семенова четыре дня в неделю и в ЦАГИ – два дня в неделю, что и прошу утвердить».
В этой истории любопытен сам факт борьбы за математиков. И ученому, и министру ясно, что без них нельзя решать проблемы, связанные с новой техникой.
А сегодня мы только и слышим громкие слова о «высоких технологиях», но почему-то никто из оракулов не вспоминает о математиках. Впрочем, они упоминаются лишь в связи с «утечкой мозгов» на Запад, где наших математиков ценят несравненно выше, чем на родине.
Резолюция Берии тоже весьма поучительна: «Тов. Ванникову и тов. Хруничеву. Прошу дать совместные предложения». Берия требовал, чтобы его подчиненные умели находить общие решения, а не перекладывать свои заботы на начальство.
А М. В. Келдыш выбрал свой собственный путь в науке: у него хватило сил и на авиацию, и на ракетную технику, и на создание атомной бомбы. Вскоре он возглавил институт, который будет заниматься самыми сложными и актуальными проблемами науки и новой техники. Ныне Институт прикладной математики РАН носит имя М. В. Келдыша.
Обед в Доме литераторов
Из сумерек истории вдруг, подобно вспышке, появляются фамилии, а следом за ними и реальные люди, которых ты имел счастье знать. И память тотчас же восстанавливает мгновения встреч, разговоры, детали, которые по-иному представляют прошлое. Это дает прекрасную возможность вновь прочувствовать то, что составляет радость жизни.