Ему показали баночку, в которой находился какой-то невзрачный газ. Елян искренне удивился, спросил:
– И за это мне каждое утро от руководства страны крепко достается?
Ему в ответ:
– Все зависит от количества такого газа. Чем больше оборудования будет смонтировано и запущено в работу, тем быстрее выполним задание товарища Сталина.
Но сроки завода постоянно срывались, их следовало переносить – слишком уж много неприятностей встречалось на каждом этапе освоения новой технологии. И, казалось, им не будет конца.
Впрочем, дело было даже не в качестве оборудования, которое поступало на Урал. Если такое происходило, то меры принимались моментально. Причем меры решительные, чтобы впредь неповадно было никому выполнять поручения правительства халатно и недобросовестно.
К примеру, однажды на Мышегском заводе изготовили дефектные задвижки и отравили их на завод № 813 в надежде, что особого вреда не будет – дефекты были незначительные. Обычно такого рода случаи проходили незаметно.
Но в Средней Азии, где находилось предприятие, даже не предполагали, сколь тщательно ведется контроль за оборудованием, предназначенным для обогащения урана. О заглушках было доложено самому Берии, и расправа последовала незамедлительно: начальник ОТК завода был снят с работы и отдан под суд, лишились должностей и директор завода, и начальник главка министерства, который курировал это предприятие.
О подобных случаях официально не сообщалось, но на всех заводах, так или иначе связанных с «объектом № 813», знали, что продукция нужна только высшего качества.
Однако опасности подстерегали специалистов совсем с иной стороны.
По первоначальному плану, завод должен был начать работу 1 сентября 1947 года.
Однако не было диффузионных машин, да и проект еще не появился.
Первые машины ОК-7 появились только в начале 1948 года. На них устанавливались пористые фильтры, а потом шел монтаж и сборка каскадов.
В январе Совет министров принимает решение о том, что 1500 машин ОК-7 должны начать работать 1 апреля. Это в общей сложности 12 каскадов.
Но это была лишь первая очередь комплекса. По проекту требовалось 7216 машин. Они выстраивались в единую технологическую цепочку. Всего надо было запустить семь «очередей», в каждой из них было от 256 до 2128 машин. По расчетам, для получения урана-235, пригодного для изготовления взрывчатки, требовалось 56 каскадов.
От таких цифр у любого закружилась бы голова – ведь каждая машина, все «очереди» и каскады должны работать безупречно.
В апреле 1948 года было пущено 256 машин.
На них шло обучение специалистов.
В июне завершен монтаж первых четырех каскадов. В каждом из них 126 машин, соединенных в блоки по 16–18 штук.
Шел монтаж и одновременно испытания комплекса.
Опыта работы с гексафторидом урана не было. А он проявлял свой норовистый характер в полной мере. Шли большие потери газа, так как он активно взаимодействовал со стенками оборудования. Гексафторид быстро разлагался, и оттого внутри машин образовывались твердые вещества.
Оказывается, нужно детали машин делать из никеля и сплавов, в этом случае коррозии не будет.
Очень много газа терялось в моторе.
Вскоре машины ОК-7, а затем и ОК-8 и ОК-9 одна из другой начали выходить из строя. Заклинивали подшипники, так как не было нужно смазки.
Н. М. Синев, один из руководителей завода, вспоминал:
«Это трудоемкая изнурительная работа полностью дезорганизовала пуск завода Д-1 и была настоящим бедствием, вызывавшим у некоторых руководителей неверие вообще в успех промышленного освоения диффузионного метода».
Но у американцев такой завод работал!
Вскоре проблема смазки подшипников была решена, да и конструкция их изменена.
Подшипники были заменены у всех 5500 машин, которые уже работали к тому времени.
Однако оказалось, что потери газа слишком велики, они в 15 раз превышают расчетные!
Постоянно выявлялись все новые погрешности: то всю электрическую часть завода пришлось переделывать, то никак не удавалось «держать» вакуум, то надо было искать способы фторирования действующих машин, то никак не получалось избавиться от коррозии.
А новые машины продолжали поступать, хотя всем уже стало ясно, что технологическое оборудование «сырое», из-за спешки не удается добиться его совершенства.
Из Москвы торопили. «Холодная война» разгоралась. Было известно, что в Америке уже налажено серийное производство атомных бомб.
Формально завод Д-1 уже работал. К началу 1949 года был осуществлен пуск пяти очередей…
Но летом случилось непоправимое…
Пачка мороженого
Так случилось по жизни, но мне часто доводится бывать в Екатеринбурге (а чуть раньше – в Свердловске). В аэропорту или на железнодорожном вокзале (зависит от того, как приезжаю в город) я сразу же покупаю пачку мороженого.
Друзья удивляются: мол, отчего такая страсть?
Улыбаюсь. Отвечаю:
– Должен убедиться, что урановый комбинат работает нормально…
Естественно, мои попутчики в недоумении…
А потом я им рассказываю о том, как однажды город лишился мороженого.
Весной 1948 года завод Д-1 начал работать. Первая четверка каскадов диффузионных машин действовала. Было понятно, что обогащение газовой смеси идет, но очень и очень медленно.
А установки ОК-7 продолжали прибывать. Их производство нарастало, и вот уже следующие 256 машин монтировались в гигантском цехе завода.
Сколько же всего их должно быть?
Ответить никто не мог, так как и число диффузионных машин, и их конструкция шли под грифом «сов. секретно». Было лишь известно, что через каждые 500 машин нужно монтировать специальные установки для очистки рабочего газа от примесей. Они именовались довольно сложно: «конденсационно-испарительные установки». Для удобства монтажники стали называть их «КИУ».
(Кстати, вскоре у ракетчиков тоже появится КИУ – это уже будет командно-измерительная установка.)
КИУ требовали охлаждения. Поначалу предполагалось использовать жидкий воздух, но его решили заменить сухим льдом, что давало большую экономию электроэнергии, которой катастрофически не хватало.
Ну а где брать сухой лед?
Конечно же, на хладокомбинате города, который выпускал мороженое.
Тут же было принято решение правительства, и весь запас сухого льда отправился на завод Д-1.
В Свердловске надолго забыли о том, что на свете есть такое лакомство, как мороженое…
Заветные граммы и проценты
Получение ядерной взрывчатки – это непрерывная борьба за граммы и проценты. Борьба, идущая с переменным успехом.
Граммы – количество вещества.
Проценты – степень его обогащения.
И в том и в другом случае завод Д-1 пока не мог удовлетворить руководителей Атомного проекта.
В конце 1948 года появились сомнения, что те диффузионные машины, которые изготовлялись в Горьком и которые непрерывно шли на «Объект», смогут выполнить свою задачу, то есть получить уран-235 необходимой концентрации.
Потери газа в машинах ОК-7 и ОК-8 были слишком большими, а потому обогатить уран по изотопу-235 до 90 процентов не удастся.
Эта информация прозвучала как гром среди ясного неба.
Проектировщики вскоре подтвердили, что в процессе обогащения теряется половина проектной мощности!
Нужны новые диффузионные машины, сконструировать и изготовить их должен тот же Горьковский завод № 92.
Как обычно, А. И. Савин и его конструкторы работу выполнили быстро. Теперь уже в новых машинах были учтены недостатки предыдущих.
Пришлось демонтировать те самые ОК-7, которые были установлены в самом начале эпопеи. Так получилось, что работать они уже не могли. По сути дела, первая очередь завода стала своеобразным испытательным полигоном, на котором приобретался опыт работы и изучались недостатки оборудования.
Информация о случившемся вызвала бурю на самом «верху». Спасало только то, что у Курчатова на заводе № 817 дела шли получше – там уже накапливалась ядерная взрывчатка, и в конце лета 1949 года предполагалось провести первые испытания.
Но у американцев был плутоний и уран-235, почему же у нас не получается?!
В середине сентября на завод в специальном поезде прибыл Л. П. Берия. Его сопровождали руководители Атомного проекта СССР.
Н. М. Синев, в то время заместитель главного инженера, вспоминал:
«Три классных вагона этого поезда были отцеплены и установлены на железнодорожных путях напротив здания дирекции завода. Началось рассмотрение. Оно проходило как на шумных совещаниях, так и методом персонального опроса-допроса. В вагон поочередно вызывались руководители стройки, представители служб эксплуатации завода, ведущие сотрудники научных и технических подразделений».
Берия в основном молчал. Но один вопрос задавал обязательно каждому: «Почему плохо работает комбинат и не выдает нужную продукцию?»
В зависимости от ответов принималось то или иное решение.
Справедливости ради следует отметить, что распоряжения всегда были четкими и ясными.
Легенда гласит, что после посещения Берии три вагона, в которых звучали «вопросы-ответы», были заполнены арестованными, которые прямым ходом отправились в лагеря.
Это не так. Арестованных не было. Однако директор завода А. Л. Кизим был снят с работы и отправлен в Ленинград. Бывшему главному инженеру Уралмаша, потом директору Кировского завода и, наконец, директору газодиффузионного завода – крупнейшего в отрасли – достойного места не нашлось. Он вскоре трагически погиб.
Как ни странно, но приезд Берии оказал хорошее влияние на коллектив. В особенности это почувствовали ученые, которым шеф Атомного проекта дал все возможности, чтобы наладить дела на заводе.
Это был своеобразный «мозговой штурм» проблемы, и именно на нем определились главные направления борьбы за получение ядерной взрывчатки.
Прежде всего – избавление от коррозии.