И вновь – образы единства. Договор о создании военного союза. Общности. С одной целью – дать отпор путникам. Остановить их движение. Предотвратить коллапс миров.
Сапиенсы Заур и Край нужны ли? Этот вопрос проскальзывает через сознание Патрика, и я чувствую себя неловко, будто подслушиваю чужой разговор. Это крысозавр сомневается, следует ли продолжать сотрудничество с заявленными сапиенсами. Не лучше ли их устранить? Образ яркой вспышки, слизавшей две человеческие фигурки бесследно. Эти люди ведь знают о роли крысозавра в уничтожении Парадиза, ему пришлось засветить себя, иначе они не справились бы и началось бы вторжение в этот мир.
Моргнув, чтобы увлажнить роговицу, – и тем самым прервав поток образов, – хозяин Ронина отвечает, что он тоже засветился перед этими людьми. И что после уничтожения Парадиза хотел убрать людей-союзников. Не устранить – просто не дать им больше вмешиваться в события. Они показали себя умелыми бойцами, они могли пригодиться впредь, но не на данном этапе. А теперь уже поздно. Вмешательства не удалось избежать. Из-за ликвидатора. Едва не убив Заура, – образ худого лысого мужчины – ликвидатор выкрал Края и поместил в Тюрьму…
Что ж, так и было, все верно.
Пока я делаю очередной шаг к лимузину, крысозавр загружает собеседников потоком образов отчаянного сожаления, включающего в себя описание погребальных обрядов сорока восьми миров. Птица на плече Ронина терпеливо принимает этот пакет данных, хотя в его передаче нет надобности. Наконец крысозавр выдает свое понимание нынешней ситуации: Тюрьма вывернула сознание сапиенса, изменила, сделала его прозрачным и открытым. Сознание сапиенса Края выдало путникам причастных к разгрому Парадиза и срыву очередного этапа экспансии.
Хозяин Ронина отвечает, что было бы чудом, если бы Краю удалось закрыть свое сознание от Тюрьмы путников. Оба приходят к одному и тому же выводу: раз их инкогнито раскрыто, вот-вот начнется война миров. Образ неизбежности: черная дыра, затягивающая планету…
И вот тут меня безжалостно вышибло из транса. Я больше не мог на расстояния внимать союзникам. Черт, я почувствовал себя отщепенцем каким-то, навязчивым мальчишкой, которого выставили за дверь.
– Край, остановись! Край! – Это японка догнала меня, повисла, набросившись сзади.
Поздно. Я уткнулся в бампер лимузина и, повинуясь зову Микки Мауса, полез на искореженный капот.
Танец ликвидатора сбился. Движения стали неуверенными, вялыми. С усилием он опустил подбородок – я слышал, как хрустнули шейные позвонки. С глаз его будто сдернули полог. Взгляд мальца остановился на мне, скользнул мимо, на асфальт, туда, где должен возлежать Патрик.
ГДЕ ОН?!
Вопрос ворвался мне в голову, ударил по затылку, срикошетил и превратился в гул.
Не знаю.
ГДЕ?!!
Перед глазами замелькали картинки. Ликвидатор вторгся в мою память, он листал ее как глянцевый журнал, только успевай подсовывать красивые картинки. Зато зрачки Микки Мауса с его футболки больше не имели власти надо мной.
Они были правы, понял я, мое сознание взломано. И теперь судьба многих миров зависит от того, смогу ли я скрыть от ликвидатора секрет.
– Беги. – Я оттолкнул японку. – Спасайся.
КТО – ОНИ?!!
Я ударил себя кулаком в висок, надеясь потерять сознание. Нельзя выдать союзников, ни в коем случаем нельзя…
СОЮЗНИКИ?!!
Слабо ударил, пожалел себя. Вновь занес кулак, чтобы наверняка уже, прощай, сынок…
Но я так и не проломил тонкую кость.
Захлопали крылья, в лицо ликвидатора впились когти хищной птицы. И тут же из головы у меня вынули что-то очень большое и противное, что-то, никак не желавшее убираться прочь. Оно цеплялось из последних сил, но все же с противным чмоканьем прокинуло мое сознание.
Я скатился с лимузина. Патрик?!
Тишина в эфире.
Сынок?! Встал на колени, а затем, опираясь о бампер, – в полный рост. И увидел Патрика. Медленно перебирая лапами, крысозавр тащил моего мальчика на себе обратно. Где взял, туда и отнесет?
Не мешай, услышал я, птица отвлечет его, самую малость осталось, крысозавр отдает себя всего.
Ответа я не понял, но сообразил, что не стоит сейчас приставать к сыну с расспросами.
Тем более что мне есть чем заняться.
Выбрав момент, когда все были заняты сражением за судьбы миллиардов, Мигель выполз-таки из-под кормы бронированного лимузина, под которым отлеживался, и дрожащими с амплитудой в полметра – не меньше! – руками навел на крысозавра и Патрика свой ПП-19 «Бизон». Удивляюсь, как он не сорвал шнековый магазин, за который побелевшими пальцами ухватился, точно за цевье.
Даже если забыть о наших прошлых конфликтах, одного его трусливого вида хватало, чтобы захотелось расправиться с Мигелем. Напрасно он навел пистолет-пулемет и все шестьдесят четыре патрона в магазине на моего сына. Это вывело меня из себя. Пора оскорбить Мигеля действием.
Выхватить из кобуры на бедре пистолет и всадить в коротышку весь магазин, да и дело с концом? Это совсем уж мелко, не мой масштаб. С возрастом начинаешь ценить изящные жесты. «Душа бажає свята[32]», – как говорят у нас на Украине. И потому я метнулся к Мигелю, на всякий случай держа его побитую оспинами рожу на прицеле, – а ну как выстрелит-таки в Патрика или развернется вдруг и проштампует меня очередью от паха до ключицы? За сына беспокоюсь, да. Но и в моих планах нет пункта «Погибнуть на чужбине». Пусть меня зароют в чернобыльском черноземе лет эдак через сто.
А лучше через двести.
– Эй, палач, у тебя вся спина белая! – вспомнилась старая, школьная еще, шутка. Меня и Мигеля разделяли считаные шаги.
Он еще только начал разворачиваться, скашивая взгляд так, чтобы каким-то образом – идиот! – посмотреть себе между лопатками, а мои пальцы уже сформировались в плотный увесистый сюрприз для него, рука пришла в движение, согнулась, локоть отнесло назад.
– Спина?! – вскрикнул Мигель за миг до того, как мой кулак расквасил его смуглый нос, выдавив из ноздрей и свернутого набок хряща алый фонтан. Серый костюм и крахмально-свежую рубашку омыло хорошо просоленным «томатным соком».
– Почему спина?! – все же проблеял он.
Еще удар – на сей раз по уху. Распухнет потом, раза в три увеличится и посинеет – мастер гарантирует. Ойкнув, Мигель уронил ПП-19 и схватился правой рукой за нос, а левой соответственно за ухо. Для второй ушной раковины верхних конечностей уже не хватало, но это, конечно, меня не остановило.
Отцепившись от ликвидатора, птица взмыла в небо. В воздухе над лимузином закружились перья.
Располосованная в лохмотья образина чужака вновь стремительно складывалась в мальчишечье лицо.
Крысозавр сбросил с себя Патрика и без движения завалился на бок. Мой сын тоже не выглядел бодрым и набравшимся сил, хотя должен был, раз его накачали энергией. Иначе чего бы он валялся асфальте с закрытыми глазами? Что происходит?!
Японка, подбежав к ресторанчику, – над входом вывеска-дракон – остановилась и, не заходя внутрь, открыла по ликвидатору огонь из пистолета. Била в голову, не промахивалась.
Ликвидатор даже не обернулся к ней.
Ноги его чуть согнулись в коленях и тут же разогнулись, послав обманчиво тщедушное тельце в полет. Шлепнулся ликвидатор аккурат возле Патрика и крысозавра, которые никак не отреагировали на такое внезапное соседство.
Это глупо, это пижонство, но в спину я предпочитаю стрелять лишь в экстренном случае. То есть когда нужно, тогда и стреляю. Без малейшего смущения я разрядил пистолет в поясницу ликвидатора и чуть ниже, надеясь хоть так отвлечь его от сына. Причинить вреда не смогу, но вдруг он воспримет это как оскорбление?
Напрасно надеялся.
И напрасно пытался отвлечь его.
Надо было взашей гнать тварь к Патрику!
Все случилось очень быстро и неожиданно. Хвост крысозавра обвил лодыжку ликвидатора, дернул. Мальчишеская фигурка, всплеснув худыми руками, потеряла равновесие, хлопнулась спиной на асфальт. И тут уж Патрик достал ликвидатора. Сын всего-то схватил его за руку, а громыхнуло так, будто из миномета.
Вспышка.
Ударной волной вынесло все до сих пор уцелевшие стекла на улице. Кто из граждан встал в полный рост, – я в том числе – того опрокинуло на спину или отбросило на шаг-два-больше – в зависимости от удаленности от эпицентра. Я шлепнулся на задницу, пребольно ударившись копчиком. Японка набила на затылке шишку. Много народу посекло осколками окон. С хлопком сдуло отовсюду пыль, она поднялась в воздух и зависла серым облаком.
Посреди улицы, там, где сцепились Патрик и крысеныш-ликвидатор, выросла до самого неба воронка смерча. Только острием не книзу выросла, а кверху. Обертки, окурки, стекло, всякий мусор и пыль закрутило в ней с такой скоростью, что ни сына, ни крысозавра, ни их врага за всей этой парящей свалкой видно не было.
Тот самый момент, когда не знаешь, что делать.
Однако колебался я недолго. Ни секунды не колебался. Встал и с протянутой рукой, будто вымаливая подаяние, шагнул к глухо гудящей воронке. Или меня подхватит, или я пройду к сыну и помогу ему.
Ни того, ни другого не случилось.
Меня, как нашкодившего котенка, вновь отшвырнуло прочь. Спиной я врезался в треклятый лимузин. Меня к нему притягивало как магнитом, ёлы.
Основание воронки распухло, точно беременное, и лопнуло, разбрасывая по сторонам мусор. В этом бардаке мелькнуло громадное белое яйцо, и – щелк! – воронка окончательно исчезла. Стало тихо-тихо, сыпало сверху пылью. Я чихнул. Никто не пожелал мне здоровья. Я чихнул вновь.
Патрик склонился над крысозавром. Ликвидатор пропал. Нигде его видно не было.
Потирая ушибленную спину, я подошел к сыну и хвостатому слепому монстру.
– Дружище, как ты?
– Нормально, батя. – Улыбка у Патрика вышла усталая, но все-таки не печальная.
– А он? – Я кивнул на крысозавра.
– Тело погибло. Но он есть. Вот тут, – Патрик постучал себя по голове. Заметив, что меня не удовлетворил его ответ, сын добавил: – Не поймешь. Просто знай: прекратило жизнедеятельность лишь его тело.