Не поддался он искушению, отвез Бабкова домой и закрылся в своей квартире. Такая тоска вдруг накатила, что хоть вешайся. Рука потянулась к бутылке, Рем призвал на помощь все небесные силы, но удержаться от искушения выпить не смог.
Глава 11
Проснулся он утром с тяжелой головой под соловьиную трель телефона. Рем долго тянул к нему руку, звонок оборвался. Он взял мобильник, звонил Бабков, три пропущенных звонка, два с незнакомого номера. На часах половина десятого, не так уж и поздно для воскресенья. И воскрешения после пьяной ночи.
Рем набрал номер телефона Бабкова и попал под шквал эмоций.
– Ты куда пропал, почему не отвечаешь? Бухал, что ли?
– Случилось что?
– Случилось! Твоя мать в реанимации!
– Да ладно! – Рем вскочил с кровати.
– Следак тебе звонил – не дозвонился. Марфину позвонил, Марфин мне…
– Какая больница, номер?
– Какая больница? К тебе следак едет!
– Да плевать! Какая больница?
– Да центральная клиническая, какая ж еще!
Рем брился торопливо, но с таким рвением, как будто от этого зависело настроение мамы. Придет в себя, увидит небритого сына, ахнет и снова лишится чувств от сильного душевного расстройства. Умом он понимал, что его мысли движутся в бредовом русле, но тем не менее выбрился до синевы.
Маму его появление в чувство не привело. Да и не смог он попасть в реанимационный блок, удостоверение лейтенанта полиции всерьез никто не воспринял. Да и сумей Рем доказать родственные отношения с потерпевшей, все равно бы не пропустили.
Оказалось, маму доставили с острым пищевым отравлением. Здесь, в больнице, и выяснилось, что причиной отравления стало вещество с присутствием в нем соединений мышьяка. Возможно, в организм попал крысиный яд. К этому времени мама уже находилась в коме, ее подключили к аппарату искусственного дыхания. Врачи лишь разводили руками, а следователь полиции забил тревогу.
Рем не мог не задаться вопросом: где Матвей, почему он сейчас не в больнице? И кто вызвал скорую? Он думал об этом, спускаясь вниз. А у машины его пронзила страшная мысль. Мама умирала, это он уже понял. Но то, что ему никогда больше не увидеть ее живой, он в полной мере осознал только сейчас. И махнув рукой на все преграды и препоны на своем пути, повернул обратно.
Преграды он обошел, препоны смел, ни врач не смог его остановить, ни больничный охранник в реанимационном блоке. Рем ворвался в палату, мама лежала на высокой койке, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких, на лице маска и смертельная бледность. У Рема сердце сжалось от тоски. Умирал единственный родной ему человек, и он ничем не мог помочь. И чувство вины навалилось с новой силой. Мама, возможно, что-то чувствовала, просила сына остаться, а он так и не смог преодолеть в себе комплекс гадкого утенка.
– Мама, не умирай! – Рем осторожно взял ее за руку. – Ты мне очень нужна!
Еще он должен был пообещать, что обязательно найдет отравителя, но толку от этого ноль. Во-первых, мама не услышит, а во-вторых, месть ее не спасет. Он должен просить небеса, чтобы мама не уходила.
– Мы будем вместе!
В палату ворвались охранники, схватили его, вытащили в коридор. Рем вырвался из захвата, в его глазах стояли слезы.
– Да люди вы или нет?
…Слезы душили его всю дорогу к дому, который он должен был считать своим. Потому что так хотела мама. Но, видимо, этого не хотела охрана поселка. «Чероки» Рема находился в базе данных, но в этот раз шлагбаум перед ним не поднялся.
Рем вышел из машины, подошел к рослому охраннику, пристально глядя ему в глаза. Шкафы громко падают, он знал это по своему опыту, потому что годами нарабатывал технику их ронять. Он чувствовал в себе силы, и парень это почувствовал, внутренне напрягся, глазки забегали.
– Что-то не так? – показывая удостоверение, спросил Рем.
– Начальник охраны сказал вашу машину не запускать. И вас тоже.
– Потому что я мог отравить свою мать?
– Да нет. – Охранник отвел взгляд.
Сам понимал, что сын не мог отравить мать, но приказ есть приказ.
– Или это следователь начальнику твоему сказал?
– Ну да, были из полиции, следователь, эксперты, что-то там делали в доме.
– А что сказал твой начальник насчет Матвея, охранника моей мамы? Где он?
– Так уехал…
– Когда?
– Вчера вечером.
– Его тоже запускать нельзя?
– И его тоже.
– Или по приезде сообщить следователю?
– Ну да.
– Сообщай, скажи, что я здесь. Мне скрывать нечего. Кроме правды.
Правду еще только предстояло добыть, настроение у Рема траурно-боевое, лопаты нет, но копать он будет до упора. Пока не остановят.
– Да, позвоню.
– Значит, Матвей еще вчера уехал. Когда, в какое время?
– В половине одиннадцатого. Следователь спрашивал, я смотрел. – Охранник кивком указал на камеру.
– А скорая когда подъехала?
– В районе двух часов ночи… В два часа пятнадцать минут, кажется.
Охранник повел плечом, чтобы сходить в караулку и заглянуть в записи, но передумал. Невелика шишка какой-то лейтенант. Даже если он сын Евы Максимовны Белевской.
– Кто вызвал скорую?
– Не знаю, мне не докладывали.
– А когда группа была из полиции, дом осматривали?
– Эти в районе шести утра были.
– В доме сейчас кто?
– В шестьдесят третьем? Так домработница там.
– Не видел. Ну да ладно… Я поехал? – Рем указал за ворота.
– Так нельзя же!
– Это тебе начальник твой сказал. Он, видимо, не знает, что я из полиции.
– Знает.
– И не хочет, чтобы я нашел отравителя?.. Странный у тебя начальник, может, он сам мою маму отравил? Где он? Я могу с ним поговорить?
– Да он отъехал, скоро будет.
– А будет ли?.. Звони следователю, скажи, что твой начальник пропал, пусть принимает меры!
Пока охранник ловил разбегающиеся мысли, Рем вернулся к своей машине, сел и помчался прямо на закрытый шлагбаум. Ну снесет стрелу, ну повредит немного машину, какой пустяк!
Охранник торопливо нажал кнопку на брелоке, планка шлагбаума взметнулась вверх, как рука с гоночным флагом.
Ворота дома закрыты, калитка заперта, Рем нажал на клавишу звонка.
– Вам кого? – спросил нежный женский голосок.
– Маму!
– А-а, ну да… Ева Максимовна в больнице!
– Открывай!
Щелкнул замок, Рем открыл калитку, вошел в дом. Ясноглазая девушка с мягкой улыбкой ждала его в холле. Всем видом давала понять, как она рада видеть дорогого гостя, но на улицу к нему не вышла, не захотела одеваться непонятно ради кого. Хорошо хоть дверь открыла.
– Как зовут? – спросил Рем.
Девушка симпатичная, глаза как яркие звезды на лунном небе, точеный носик, губки сердечком, платье на ней темное, прямого покроя, вроде бы форменное, но белый фартук на нем и кружева явно не предусматривались.
– Алла.
– Полиция уже была?..
Рем заглянул в каминный зал, порядок, вещи не разбросаны. И бокала нет, из которого мама могла выпить отравленное вино. Поданное, например, Матвеем.
– Была.
– Что смотрели?
– Спрашивали, из чего Ева Максимовна ела, пила… А почему вы не спрашиваете, что с ней?
– А почему ты не говоришь, что ее могли здесь отравить? Или это, по-твоему, нормальное явление?
– Я не могла! – шарахнулась от Рема девушка.
– А я? – напирал он.
– Я этого не говорила! – Она смотрела на него не мигая.
– Но следствие почему-то думает на меня. Ты же сказала, что я был вчера у мамы?
– Да, сказала.
– Видела меня?
– Да.
– Почему я тебя не видел?
– Я хотела выйти, а Ева Максимовна махнула рукой… Но вы все равно могли меня заметить, – немного подумав, сказала девушка.
Рем кивнул. Вредничал он вчера как обычно, старался не замечать роскоши, в которой жила мама. И по сторонам не смотрел, потому и не заметил Аллу. Хотя и видел, как мама махнула рукой, отгоняя кого-то.
– Не в духе вы вчера были.
– Да, не в духе, – не мог не согласиться Рем.
– Но вы не ругались.
– Не ругались, но кофе пили.
Рем уже находился в кухне, где они с мамой пили кофе. Вокруг идеальная чистота, в мойке даже ложка чайная не валяется.
– Про это я сказала. – Алла виновато опустила голову.
– А про Матвея что сказала? Мог он отравить маму?
– Матвей?! Матвей не мог!
– А ты? – резко спросил Рем, внимательно глядя на девушку.
– Я?! – Алла не шарахнулась, не распахнула глаза, выражая крайнюю степень удивления и возмущения, у нее всего лишь нервно дернулась щека. Очень даже естественная реакция. – Зачем это мне?
– Ну мало ли… Может, заплатили?
– Никто мне ничего не платил!
– Какую посуду осматривал криминалист? – спросил Рем.
Но Алла его не услышала.
– Меня же никто теперь никуда не возьмет! – сокрушалась она. – Занесут в черный список, а оно мне надо?
– Какую посуду осматривал криминалист?
– А-а, посуду… Да какую посуду, у меня всегда все чисто… Ева Максимовна поправится, я точно знаю, что с ней все будет хорошо… Ева Максимовна поправится, она скажет, какая у меня всегда чистота. – Алла еще не плакала, даже не всхлипывала и голос не повышала, но у нее уже начиналась истерика.
Рем смотрел на нее и видел, что страх перед будущим в ней настоящий, неподдельный. И в этом будущем она видела себя безработной, но не заключенной, осужденной за убийство. Не видела она себя на месте преступника, потому что не убивала… Ну, если только случайно сыпанула в еду чего-то не того.
– Скажет, скажет, обязательно скажет, – кивнул Рем. – И похвалит… Расскажи мне, что произошло после того, как я ушел.
– Ну, что произошло… Ева Максимовна пила виски. Все время сидела, глядя в свой телефон, и тихонько напивалась.
– И часто с ней такое случалось?
– А как с вами пообщается, так и случается.
– Это камень в мой огород?
– Это правда… Ева Максимовна на все ради вас готова, а вы ее отталкиваете! – Алла смотрела на Рема с укором, хотя больше думала сейчас о себе, чем о нем и его взаимоотношениях с матерью.