лехонькие.
– Молодец, вундеркинд! – Зверев усмехнулся. – Похоже, придется забираться на стену.
Построенные славянами-кривичами[3] еще в девятом веке крепостные стены вместе со своими воротами и башнями, местами неоднократно разрушенные, предстали перед глазами майора во всей своей красе. Наспех выстроенная часовня, мост и река – все это, казалось, можно было достать отсюда рукой. Так же хорошо просматривались Ленинская площадь и строения бывшего Мирожского монастыря, в котором в настоящее время проживали замешанные в грандиозном скандале московские деятели искусств.
Со стороны реки дул прохладный ветерок. Над головой пролетела стайка уток и исчезла вдалеке. Зверев набрал в легкие воздух и остановился, чтобы перевести дыхание. По привычке потянулся за сигаретами, но передумал.
Место, откуда мог спрыгнуть или свалиться московский трюкач, они отыскали довольно быстро. Комарик явно рвался вперед, так как ему не терпелось подтвердить свою догадку, но Зверев его осадил:
– Внизу все захламлено, здесь люди определенно бывают реже, так что не затопчи следы.
Вместе со Зверевым и Игорьком наверх поднялся только Веня. Кравцов и остальные остались внизу.
Они остановились как раз над местом, где лежало тело Быкова. Зверев приблизился к краю и посмотрел вниз:
– Если он и в самом деле упал, то – именно отсюда.
Внизу Мокришин по-прежнему щелкал камерой, Гена Логвин сидел на пеньке и читал газету, Кравцов что-то записывал в блокнот.
Зверев присел на корточки и разгреб рукой песок:
– Так, посмотрим, что тут у нас.
Костин и Комарик внимательно следили за действиями сыщика. Вскоре в руках Зверева оказался зеленоватый «кругляш». Майор поспешно стряхнул с него землю.
– Осколок бутылки? – уточнил Костин.
– Если быть точнее, это ее донышко! – Зверев еще раз порылся в земле. – А вот еще осколок.
Он покрутил обе находки перед глазами, вернул их на место и принялся осматривать стену.
– Что там? – нетерпеливо заскулил Веня.
– Да погоди ты! – огрызнулся Зверев, изучая участок поврежденной эрозией кирпичной кладки. – Есть!
Майор выпрямился и отряхнул руки:
– Да уж, наш Игорек оказался прав, так что не зря мы сюда поднимались. Тащите-ка сюда Мокришина и Гену с Бармалеем. – Зверев указал на найденные осколки: – Пусть приобщит это к уликам и выяснит, не совпадают ли эти осколки с горлышком той бутылки, которое вы нашли внизу. Кроме того, пусть возьмет пробы с этого участка стены и выяснит, что это за пятно, – Зверев указал на темное пятнышко на каменной кладке. – Помните горлышко бутылки, о которое наш Быков распорол себе артерию?
– И которое слишком похоже на «розочку[4]», – догадался Веня.
– Вот именно! Так вот, если найденное мною дно и «розочка» являются частями одной и той же бутылки, то я берусь утверждать, что Быков не просто упал – его убили! Гляньте-ка на это пятно – это кровь! Думаю, что дело обстояло так: Быков стоял на самом краю стены, а его убийца – напротив. Убийца разбивает бутылку о стену и бьет ею Быкова в горло. Быков пятится и падает вниз. Убийца бросает вниз свое «оружие», где и без того уже валяется целая куча прочих осколков. «Розочка» летит вниз, но донышко и большая часть разбитой бутылки остаются здесь.
Спустя десять минут, когда оставшиеся члены оперативно-следственной группы поднялись на стену и приступили к работе, Зверев спустился вниз.
Через час он был дома и собирался позвонить Сонечке Мосиной, но не успел. Телефон зазвонил сам. Зверев услышал голос Комарика:
– Собирайтесь, Павел Васильевич, у нас еще один труп. Машина к вам уже едет.
Пока они ехали, уже окончательно стемнело. По дороге Гриша Панюшкин, водитель дежурной машины, увлеченно рассказывал о том, как в субботу они с женой ездили за город к шурину. Там попарились в баньке, отведали забористого первача, а поутру ни свет ни заря шурин, в прошлом фронтовик-зенитчик, потащил Гришу на рыбалку. Гриша, который никогда не считал себя заправским рыболовом, отнекивался как мог. Однако шурин, у которого в голове определенно еще бурлила выпитая накануне самогонка, не желал ничего слышать и потащил Гришу едва ли не силком. Они пришли на озерцо. Треклятые комары и нудное лягушачье кваканье заставили Гришу без устали проклинать неугомонного шурина. Когда же тот расстелил на траве полотенце и выложил принесенные в армейском сидоре шмат сала, выдранный из земли с корневищем пучок зеленого лука и краюху домашнего хлеба, Гриша насторожился. А когда шурин достал два граненых стакана и неполный полуштоф с мутной жидкостью, Гриша и вовсе застонал:
«Не буду я больше пить! И без того голова гудит».
«А чего тут пить? Это же так, для здоровья, вместо микстуры».
Разлив содержимое бутылки поровну, шурин выдохнул, потом медленно выпил. Охая и вздыхая, Гриша в три приема тоже осушил свой стакан. Потом были разговоры о войне и, разумеется, о бабах. Обсудив своих жен и их несносную натуру, Гриша и его бесшабашный шурин взялись за удочки. Когда Гриша умудрился вытянуть из-под старой коряги трехкилограммовую щуку, он уже радовался как ребенок. Одним словом, благодаря принесенному шурином полуштофу и хорошему клеву поездка, по словам Гриши, удалась на славу.
Зверев слушал усатого водилу вполуха, то и дело кивал и гадал при этом, кто же на сей раз стал жертвой загадочного убийцы. Когда Комарик позвонил и сообщил об очередном трупе, Павел Васильевич там взбеленился, что не удосужился даже уточнить подробности, и яростно бросил трубку на рычаг.
Сейчас он пытался думать о Сонечке Мосиной и ее сахарных губках, но перед глазами почему-то появлялось безжизненное тело Федора Быкова и его пробитая осколками гортань.
Когда Гриша стал рассказывать, как жена шуряка, бульбашка, после удачной рыбалки, помимо сваренной в котелке ухи, нажарила им целую гору драников с тмином, Зверев совсем затосковал. Поужинать он, разумеется, не успел и сейчас очень жалел об этом. Когда они подъехали к общежитию, Зверев вышел из машины, в сердцах матеря про себя Гришу с его рассказами о разных вкусностях, которыми его потчевали гостеприимные деревенские родственники.
У порога на лавочке майора поджидал Игорек. Парень клевал носом, но, услышав скрип тормозов, быстро вскочил и поправил очки.
– Ну и денек сегодня выдался, товарищ майор! Просто жуть. А меня Петрович сюда посадил, велел вас встретить.
– Какой еще Петрович? – не сразу сообразил Зверев.
– Старший лейтенант Костин.
Зверев улыбнулся:
– Это он тебе велел так себя называть?
– Почему же сразу «велел»? Я сам его так звать стал. Он же вас Василичем называет, потому что вы у него непосредственный начальник. А у меня непосредственный начальник – старший лейтенант Костин. Вы же сами его ко мне приставили, чтобы я у него учился. Вот я и решил Вениамина Петровича просто Петровичем называть. Он вроде не возражает.
Зверев рассмеялся:
– Ну, если так… Как вы, кстати, ладите? Не обижает тебя твой новый наставник?
Игорек привычным движением поправил очки:
– Ругает иногда, но учит хорошо! Так что я не жалуюсь!
– Ладно, показывай, что там у нас снова случилось.
Они поднялись на второй этаж и вошли во вторую дверь по левой стороне длинного коридора.
Глава вторая
Комната, как и все прочие в этом переоборудованном под жилье помещении, была довольно тесной. Скудная мебель, пара цветочных горшков на подоконнике, раскрытое окно. Помимо расправленной кровати в комнате имелись одежный шкаф, пара стульев и стол, за которым восседала жертва. Стройное гибкое тело, правильные черты лица, выразительные приоткрытые глаза, уставившиеся в пустоту.
Зверев прищурил глаза и почему-то вспомнил Сонечку Мосину. Сегодняшняя жертва неизвестного убийцы, несомненно, при жизни была гораздо красивее его новой подружки, но сегодня эта красота уже не радовала глаз – она пугала. Майор потянулся за сигаретами, щека его дернулась, он на мгновение замер. Еще одна смерть, ему ли к этому привыкать? Однако чувство необъяснимой вины, которое он вдруг испытал, тут же вывело сыщика из себя.
Он что-то недоглядел, недоработал, не предугадал!
Возможно, именно из-за этого он снова увидел смерть. Будет она последней или же этот заносчивый юнец Уточкин был прав, вспоминая про «Десять негритят»?
Голова женщины откинулась назад, рот был слегка приоткрыт, губы искривлены судорогой – все, что с ней сделала смерть, превратив живое тело в холодную статую и отняв то, чем при жизни она могла привлекать и дарить радость. Бледная кожа, на лице ни грамма косметики. Длинные светлые волосы спадали на плечи, прикрывая полуобнаженную грудь. Халат на груди был распахнут, на столе лежал узкий клочок бумаги.
Зверев подошел и прочел написанное:
«Все кончено, я ухожу навсегда. М.Ж.».
Рядом лежали перо и чернила. Тут же на столе было то, что определенно могло многое прояснить, – лабораторная баночка с белым порошком. От одного вида этого порошка Зверев почувствовал себя неуютно и выругался. Если это тот самый рицин, почему же его не нашли при обыске? В углу, на коврике, валялся опрокинутый граненый стакан.
В маленькой комнате с сиреневыми обоями орудовали Кравцов, Дима Евсеев и Леня Мокришин. Эксперт-криминалист, согнувшись над столом, с неподдельным интересом рассматривал стоявшую на столе склянку.
– Рицин? – поинтересовался Зверев.
– Экспертиза покажет, – ответил Мокришин.
Зверев повернулся к Кравцову, тот сообщил:
– Убитая – Марианна Жилина, актриса. Смерть наступила примерно сутки назад.
– То есть вчера, в ту же ночь, когда убили Быкова.
– Мы нашли письма! – пояснил Евсеев и протянул Звереву целую кипу. – У Качинского и Жилиной, вне всякого сомнения, был роман, но в последнее время наш режиссер решил бросить свою подружку. Адреса на конвертах отсутствуют, несколько штук не распечатаны.