– Скорее всего, Марианна просто подбрасывала конверты своему любовнику, – предположил Кравцов.
– Или подсовывала под дверь, – догадался Зверев.
Он бегло прочел несколько писем. Во всех Жилина писала о своих страданиях, винила Качинского в том, что тот ее бросил, иногда даже грозила. Во всех своих бедах она также винила Рождественскую.
– Заметьте, все конверты одинаковые, – продолжил Евсеев. – На них даже одинаковые марки.
Зверев еще раз перебрал конверты, на всех была наклеена марка с изображением великого русского полководца Михаила Кутузова.
– Год издания – тысяча девятьсот сорок пятый, год Победы.
– А также двухсотлетия со дня рождения Кутузова, – добавил Евсеев. – Именно в его честь и выпущена эта марка. Стоимость марки – тридцать копеек. Вот только что это нам дает?
Зверев пожал плечами:
– Пока не знаю.
В беседу снова вмешался Кравцов:
– Я уверен, что на этот раз мы имеем дело с самоубийством.
– А ты не торопишься? – поинтересовался Зверев.
– Посуди сам!
– Разумеется. Банка с ядом, опрокинутый стакан, предсмертная записка. Ты ведь не станешь спорить, что у Жилиной были все основания покарать бывшего любовника. Я полагаю, что дело обстояло так: сначала Жилина отравила Качинского, потом выпила яд сама. Дело об убийстве можно закрывать.
– А кто же тогда убил Быкова?
– Та же Жилина. Зачем она это сделала, я пока не знаю, но, думаю, мы со временем это выясним. К тому же твоя версия, что Быкова зарезали горлышком от бутылки, пока еще не подтверждена. Быков был пьян и мог упасть сам… Говорю же, это вполне мог быть несчастный случай!
Зверев усмехнулся и повернулся к Евсееву:
– А где у нас Костин?
– Он в двенадцатой, там живет актер Семин. Он играет сотника Платона, это он обнаружил труп.
– Что ж, вы тут работайте, а я, пожалуй, тоже навещу Семина.
Зверев прошел по узкому коридору. Дверь в двенадцатую комнату была не заперта. Майор увидел сидящего на стуле Веню и Комарика, который стоял у окна, опершись на подоконник, и внимательно рассматривал глиняный горшок, в котором прорастало растение с длинными колючими листьями.
Увидев Зверева, Веня встал, Игорек же по-прежнему не отрывал взгляда от стоявшего на подоконнике растения.
Семин – высокий, кареглазый, немного нескладный брюнет с правильными чертами лица – сидел на кровати, скрестив руки на груди. На вид ему было чуть больше тридцати. Плавные и неторопливые движения, прямая спина, чуть приподнятый подбородок. Все это, в совокупности с белой рубашкой, наглаженными до остроты брюками и почти новыми замшевыми туфлями, свидетельствовало о необычайной аккуратности или, скорее даже, чопорности этого человека.
– Как дела? – поинтересовался Зверев.
– Работаем, – ответил Веня.
Зверев не подумал представиться и без приглашения уселся на один из стульев. Семин скривил лицо, было видно, что подобные поступки он не одобряет.
«Вот кто у нас маменькин сынок», – подумал Зверев и достал сигареты.
– Простите, а вы не могли бы здесь не курить? – попросил Семин.
Зверев хмыкнул и убрал пачку в карман.
– Расскажите, при каких обстоятельствах вы обнаружили труп Жилиной.
– Вообще-то я это уже рассказал вот этим двум товарищам, – заявил Семин.
– Значит, расскажете еще! – глаза Зверева недобро сверкнули.
Семина передернуло, он сцепил руки в замок и хрустнул пальцами.
– После того как мы узнали о смерти Всеволода Михайловича, у нас тут же появилось много свободного времени. На это мы никак не рассчитывали – привыкли, что при Качинском ни у актеров, ни у съемочной группы свободного времени просто нет. Обычно мы учим роли, тренируем перед зеркалом жесты и мимику, отрабатываем движения. Теперь же мы все просто сидим в своих комнатках, как мыши, и чего-то ждем. Так вот, просидев целый день здесь, я решил написать письмо своей маме, рассказать о случившемся и о том, что теперь нам наверняка придется здесь задержаться.
Зверев внутренне ухмыльнулся. Его версия о маменькином сынке подтвердилась.
– Ваша мама живет в Москве? – уточнил Зверев.
– Да.
– Письма идут долго. Почему вы не отправили телеграмму?
– Как вы это себе представляете? В телеграмме же много не напишешь. И что бы я ей написал? «Качинский отравлен, съемки отложены. Придется задержаться»?
– Получив такое сообщение, мама начала бы волноваться, – догадался Зверев.
– Разумеется! Я не хочу волновать маму, у нее больное сердце.
– Вы женаты?
– Нет.
– И живете с мамой?
– Да. Это имеет отношение к делу?
Зверев пожал плечами и посмотрел на Комарика, тот по-прежнему рассматривал цветок.
– Я пока не встретил женщину, с которой хотел бы завести семью.
– Я тоже не женат, так что ничего страшного – это дело наживное. Давайте про письмо.
– Так вот. Когда я ехал сюда, я думал, что наша поездка продлится недолго, и поэтому не прихватил с собой ни конвертов, ни бумаги, ни чернил. Сначала я решил сходить в город и купить все необходимое, но вдруг вспомнил, что видел накануне в руках Марианны Жилиной чистый конверт. Я решил, что у нее наверняка есть еще.
– А вы знали, кому Жилина писала письма?
– Нет! Я просто случайно увидел у нее конверт.
– Хорошо, продолжайте.
– Когда я подошел к комнате Марианны, я постучал, но мне никто не открыл. Я толкнул дверь и понял, что она не заперта. Я окликнул Марианну, но мне никто не ответил. Тогда я вошел и увидел Жилину, сидящую за столом. Я сразу понял, что она мертва, и выскочил из комнаты.
– Кому вы сообщили об увиденном?
– Дорохову! Он и вызвал милицию.
Зверев снова посмотрел на Комарика и, увидев, что тот все еще изучает цветок, крикнул:
– Игорек! Оставь в покое свой столетник и включайся в работу.
– Это не столетник, а алоэ, – поправил майора Семин. – Этот цветок подарила мне моя мама, и я всегда вожу его с собой. Это, если хотите, своего рода талисман.
Игорек оживился:
– У меня тоже есть талисман – модель парусника. А что касается растения, то товарищ Семин прав – это алоэ.
– Ох уж эти мне ботаники! – ухмыльнулся Веня.
– Если бы не мои познания в ботанике, вы бы не узнали, откуда берется рицин, – напомнил Игорек и поправил очки.
– Ладно! – огрызнулся Зверев и снова насел на Семина: – Скажите, а вы не могли бы припомнить, при каких обстоятельствах вы видели в руках у Жилиной конверт.
Семин манерно пригладил волосы.
– Я прекрасно это помню. Я видел у Марианны конверт как раз накануне смерти Качинского.
– В тот день, когда вы все собрались в фойе?
– Да. Когда наше совещание закончилось, я вернулся к себе, чтобы повторить текст, но не успел даже дойти до шкафа, потому что в дверь постучали. На пороге стояла Таисия. Она сказала, что принесла мне одну книгу, которую я давно у нее просил.
– Вы любите читать? И что же вы читаете?
– Я читаю в основном специальную литературу! Книга, которую мне принесла Таисия, – по истории. Так вот, в тот самый момент, когда я вышел в коридор, мимо нас прошла Марианна, и в руке у нее был конверт.
– А куда она шла?
– Сначала она прошла в сторону фойе, потом вернулась к себе.
– А конверт у нее когда появился?
– Простите?
– Я спрашиваю, был ли у нее конверт, когда он возвращалась в фойе, или вы его увидели, когда она шла к себе?
– Простите, но этого я, к сожалению, не помню.
– Что было потом?
– Потом Таисия ушла, а я вернулся к себе.
– Вы не возвращались в фойе?
– Нет.
– А Рождественская?
– Понятия не имею.
– Ну что ж, с этим все ясно. Продолжайте, – Зверев поднялся и вышел в коридор.
Оставив Веню и Комарика фиксировать показания Семина, Павел Васильевич вышел на улицу. На небе горели звезды, пахло асфальтом. Из окошка Аглаи Малиновской, несмотря на поздний час и не располагающие к веселью обстоятельства, слышалась музыка. Зверев усмехнулся: у нее в подъезде убита девушка, а она слушает Ива Монтана, и все ей, кажется, нипочем. Нет, она не знойная, она – железная дама, и не всякому поэту такая по зубам.
Зверев выкурил сигарету и вновь почувствовал чувство голода.
«Ладно, хватит на сегодня, – сказал он сам себе, – с остальными побеседуем завтра».
Зверев еще раз обернулся. В окошке, расположенном между окнами Дорохова и Малиновской, горел свет. Кто там живет? Рождественская? Выходит, она тоже еще не спит!
Немного поразмыслив, майор вернулся в подъезд, поднялся на второй этаж и постучался в семнадцатую комнату. Открыла ему высокая молодая женщина в темно-синем халате.
– Я из милиции! – представился Зверев. – Понимаю, что поздно, извините, но у вас горел свет.
Женщина устало кивнула и жестом пригласила гостя войти.
– Вы тот самый сыщик, о котором в последнее время все только и говорят? Кажется, ваша фамилия Зверев?
Павел огляделся. Комната Рождественской, как и все прочие, где он уже побывал, была небольшая. Стандартный набор мебели, расправленная кровать, на журнальном столике – нераспечатанная бутылка «Мукузани».
Зверев взял в руку бутылку и внимательно ее осмотрел.
– Хотите выпить? – поинтересовалась хозяйка.
– Обычно я стараюсь не пить на работе, но поскольку мой рабочий день уже закончился… А вы выпьете со мной, если я соглашусь?
Рождественская рассмеялась:
– Вообще-то я редко пью, но раз уж вы ради меня делаете исключение, то, пожалуй, выпью с вами полбокала.
– У вас есть штопор? – Зверев огляделся по сторонам. – А еще, если честно, я бы чего-нибудь съел.
– Я стараюсь не есть на ночь, это вредно, поэтому могу предложить вам только фрукты.
– Давайте, что есть.
Пока хозяйка ходила за штопором и резала груши, Павел успел как следует ее рассмотреть. Темные пышные волосы до плеч, рост – не меньше ста семидесяти пяти сантиметров. Темные, дугами брови, огромные глаза и тонкие губы.