Разглядывая украдкой молодую женщину, Зверев вполне понимал, отчего это известный режиссер вдруг позабыл всех своих прежних фавориток. Жилина была красива, но эта… Так вот она какая – восходящая звезда, которая, по словам Марианны Жилиной, совсем вскружила Качинскому голову.
Майор закусил губу. Митя Уточкин явно лукавил, когда говорил, что на «Мосфильме» таких, как Таисия Рождественская, хватает. Павел ни разу не был на «Мосфильме», но почему-то сделал именно такой вывод.
Хозяйка наполнила бокалы и подала один Звереву, тот на секунду замешкался.
– Не бойтесь, оно не отравлено, – Рождественская смотрела на ночного гостя с каким-то особым прищуром, и Зверев понял, что его тоже изучают.
– Товарищ Рождественская…
– Можно я буду звать вас по имени?
– Конечно, Таисия! А вы, кстати, можете называть меня Павлом, – Зверев отпил из бокала и откусил кусочек груши.
– Так что вы хотели у меня спросить, Павел?
Зверев залпом допил вино, его собеседница сделала небольшой глоток.
– Я сейчас пытаюсь восстановить события позавчерашнего дня. В тот день Качинский организовал собрание в фойе. Вы тоже были на нем?
– Разумеется!
– Я только что беседовал с Семиным, и он мне сказал, что после того, как собрание закончилось, Жилина зачем-то возвращалась в фойе.
– Возвращалась? Не совсем вас понимаю…
– Семин видел, как Жилина возвращалась в фойе после собрания. Еще Семин сказал, что вы тоже ее видели.
Женщина сделала еще один глоток.
– Да, я видела в тот день Марианну в коридоре, когда она прошла мимо нас.
– Мимо вас?
– После собрания я зашла к себе и решила занести Юре одну книжку. Это «Хроники Российского государства писателя Андрея Пчелинцева». Довольно старая книга, в ней очень подробно описаны уклад и обычаи Российского государства во времена правления Ивана Грозного. Юрий уже давно просил ее у меня почитать. Когда совещание закончилась, я занесла ему книгу, и, пока мы стояли в коридоре, мимо нас действительно проходила Марианна.
– Она прошла в сторону фойе или туда и обратно?
– Туда и обратно.
– А сколько времени она провела внизу?
– Не больше минуты.
– Семин сказал, что в руках у нее был конверт. Вы тоже его видели?
Рождественская нахмурила брови:
– Нет, я не видела никакого конверта. Подождите… Я, кажется, вспомнила! Когда Марианна возвращалась, в руках у нее был лист бумаги.
– Лист бумаги? Какой лист?
– Обыкновенный лист бумаги, свернутый в трубочку. Да-да! Я это точно помню!
– А конверта не было?
– Может, и был, но я его не видела! Вот лист бумаги точно был!
Зверев хмыкнул: час от часу не легче, и задал следующий вопрос:
– У вас с Семиным хорошие отношения?
– Обычные.
– Он интересный мужчина, я бы даже сказал красивый…
Рождественская рассмеялась:
– Неужели вы не знаете, что для женщины в мужчине главное не красота?
– А что же?
Глаза молодой актрисы сверкнули, она отвернулась:
– Наверное, сила и надежность! Если вы говорили с Юрой, то наверняка заметили, что он не такой. Давайте сменим тему!
Зверев пожал плечами, подошел к журнальному столику и снова пополнил бокалы.
– Хорошее вино! Где вы его берете?
– Это подарок Всеволода Михайловича.
– Качинский подарил вам бутылку?
– Он предложил ее распить, но я ему отказала…
– Не стали пить с ним вино?
– Не стала! Я вообще не особо часто пью, а уж пить в обществе Качинского… – женщина поморщилась. – Вы уже со многими успели поговорить, так что вам наверняка известно, что тут обо мне судачат. Все наши считали меня любовницей Качинского, а уж что касается Жилиной… Марианна просто с ума сходила от того, что Качинский отдал мне главную роль и оказывал знаки внимания.
Зверев кашлянул и сделал большой глоток.
– Извините, конечно, но я просто обязан это спросить…
– …была ли между мной и Всеволодом Михайловичем любовная связь?
– Да.
– Ничего такого не было. Он пытался сблизиться и делал это довольно активно, но я решительно это пресекала.
Зверев снова покашлял.
– Так ли это? Я слышал, многие молодые актрисы не смогли устоять перед чарами знаменитого режиссера.
Глаза Рождественской опять сверкнули, она поставила бокал на столик:
– А я смогла!
– Тогда расскажите, как все началось.
Она встала, подошла к окну и быстро заговорила:
– Я с детства мечтала стать актрисой, поэтому после школы подала документы в Институт кинематографии. Пусть и с трудом, но мне удалось туда поступить…
– Вы окончили ВГИК?
– Да. Однако до недавних пор я смогла сыграть лишь несколько незначительных ролей. Я приходила на пробы, но, очевидно, сказывалось отсутствие опыта – мне не предлагали ничего достойного. Когда я попала на студию, где проходил отбор актеров для этого фильма, я попробовалась на одну из второстепенных ролей. Когда Качинский меня увидел, он тут же попросил меня прочесть несколько монологов из текста и сказал, что я буду играть Дарью.
– Вот так, сразу?
– Да, вот так вот сразу, – Рождественская усмехнулась. – Все случилось слишком быстро, так же быстро все и кончится.
– Вы хотите сказать, что теперь, когда Качинского не стало, вас могут снять с роли?
– Я была почти в этом уверена и вчера уже хотела начать собирать вещи, но меня убедили подождать с отъездом.
– Кто?
– Сначала Горшкова, потом Головин.
– Перед своим отъездом?
– Да. Он сказал, что приложит все усилия, чтобы новый режиссер оставил меня в картине. Я не особо в это верила, однако сейчас…
– …у вас появилась некоторая надежда.
Рождественская невесело улыбнулась:
– Вы же прекрасно понимаете, о чем речь. Я имею в виду смерть Марианны.
– Получается, что у вас был повод желать ее смерти…
– Получается, что так. Марианна ненавидела меня, я, соответственно, тоже не испытывала к ней особой симпатии. Теперь же, после ее самоубийства, у меня гораздо больше шансов на то, что какой-нибудь Гордиевич лишит меня заветной роли.
– Может, все еще обойдется?
Рождественская опустила глаза, из ее груди вырвался легкий стон:
– Все наши меня не любят. А теперь, после самоубийства Марианны, меня будут еще и винить в ее смерти. И уж поверьте, постараются настроить против меня новое начальство…
– А почему вы так уверены, что Марианна покончила с собой?
– Все так считают. Когда Семин обнаружил труп Жилиной, тут такое началось…
– Что началось?
– Все столпились у ее дверей, но Дорохов закричал, чтобы никто в комнату не входил до прибытия следственной группы. Все вроде бы разошлись, но я точно знаю, что туда входили.
– Кто входил?
– Точно не знаю, но, так как я живу рядом, я слышала, как скрипнула дверь. – Она вылила остатки вина в свой бокал и тяжело вздохнула: – Знаете, с непривычки я, кажется, слегка подустала, поэтому давайте заканчивать.
Зверев поставил бокал на стол и поднялся:
– Последний вопрос. Вы сказали, что видели, как Жилина после собрания возвращалась в фойе. А вы сами туда не возвращались?
– Нет.
– А не припомните, кто в тот вечер уходил из фойе последним? Когда вы уходили, там еще кто-то оставался?
– Почему не припомню? Я очень хорошо помню, кто ушел последним.
– И кто же? – насторожился Зверев.
– Я. А почему вы спрашиваете?
Глава третья
Когда в очередной раз Зверев вошел в кабинет начальника милиции с двадцатиминутным опозданием, Корнев тут же набросился на него:
– Где тебя носит?
– Не начинай, – процедил Зверев и пронзил полковника взглядом, от которого всем, кроме Кравцова, стало не по себе.
Корнев что-то пробубнил себе под нос, Костин и Комарик переглянулись, а Кравцов нехорошо усмехнулся. Следователь похлопал рукой по папке с материалами уголовных дел, лежащих перед ним, и вкрадчиво спросил:
– Павел Васильевич, протокол допроса Семина, составленный старшим лейтенантом Костиным, уже у меня. Насколько я понимаю, вы вчера тоже общались с Семиным?
– И что с того?
– То есть вы не станете оспаривать, что Марианна Жилина возвращалась в фойе общежития в день, когда, по нашим предположениям, в пачку с содой, оставленной Горшковой, кто-то подсыпал яд?
– Не стану, – буркнул Зверев.
– А что, Рождественская подтвердила слова Семина? Насколько я знаю, вчера ночью вы наведывались к ней…
– Наведывался? Ночью? – стал закипать Корнев.
– Не беспокойтесь, товарищ полковник, – с ухмылкой вступился за майора Кравцов. – Павел Васильевич просто проводил допрос свидетеля. Я уверен, что сегодня он задержался как раз потому, что писал рапорт о проделанной работе. Вы ведь наверняка принесли этот рапорт, товарищ майор!
– Нет, не принес.
– Почему не принес? – рявкнул Корнев.
– Не успел дописать.
– Не переживайте, товарищ полковник, – стараясь успокоить Корнева, опять вмешался Кравцов. – Я не сомневаюсь, Павел Васильевич обязательно допишет свой рапорт, чтобы мы смогли приложить его к материалам дела. Я уверен, что майор Зверев вчера провел определенную работу и выяснил у Рождественской все, что было нужно. Не вино же они пили в ее комнате…
– Что? – Корнев снова стал заводиться.
«Вот же сука! Откуда он про вино узнал? – скрипя зубами, гадал Зверев. – Разве что шофер Панюшкин проговорился. Он наверняка почувствовал запах, когда вез меня домой».
– Итак, – продолжил Кравцов как ни в чем не бывало, – Павел Васильевич, вы же подтвердите, что Рождественская рассказала вам о том, что Марианна Жилина после собрания возвращалась в фойе и вполне могла подсыпать яд в пачку с содой.
– Рождественская подтвердила слова Семина о том, что Марианна зачем-то ходила в фойе.
– Ну что ж, а теперь давайте перейдем к делу, – Кравцов с торжествующим видом оглядел присутствующих, подмигнул зачем-то Комарику. – Итак, товарищи! Дело, которое в последнее время наделало столько шума и вызвало напряжение не только у нас в управлении, но и в главке, я предлагаю считать закрытым. Убийца столичного режиссера выявлен – это Марианна Жилина. Эта женщина была любовницей Качинского, но он бросил ее, увлекшись другой. Речь идет о молодой актрисе Таисии Рождественской. Жилина всячески пыталась вернуть свою любовь, писала Качинскому письма, в которых просила его бросить новую любовницу и вернуться к ней. В письмах Жилиной к Качинскому есть места, которые можно трактовать как угрозы. Поняв, что Качинский к ней охладел окончательно, Жилина раздобыла яд и отравила бывшего любовника. Потом, оставив предсмертную записку, заперлась в своей комнате и отравилась сама. Такие вот шекспировские страсти.