Зотов закивал, но тут же опомнился:
– Совсем забыл! После того как все разошлись, я тоже вошел в подъезд и столкнулся на лестнице с Шаховым.
Зверев насторожился:
– Вы с ним разговаривали?
– Перекинулись парой слов и разошлись. Он сказал, что хочет прогуляться.
– Не подскажете, в каком он номере?
– В двадцать седьмом.
– Все ясно. Еще раз спасибо.
Оставив Зотова возле все той же полуразрушенной времянки, Зверев двинулся в сторону общежития.
Артур Владимирович Шахов, которому в фильме Качинского была отведена роль хитрого немца Моллера, пытавшегося склонить на сторону поляков псковского боярина Пыхова, оказался беззаботным простаком, что вовсе не соответствовало его киношному персонажу. Привлекательный мужчина лет тридцати пяти, синеглазый и стройный, как кипарис.
Шахов встретил Зверева в синем шелковом халате и шлепанцах.
– Вы, разумеется, тот самый прославленный сыщик по фамилии Зверев, о котором в последнее время все только и говорят. – Шахов продемонстрировал Звереву свою белозубую улыбку и пригласил гостя в комнату.
В номере Зверев почувствовал себя неуютно. Постель была смята, повсюду валялись брошенные вещи, книги и посуда; ящики комода были выдвинуты; на тумбочке, возле опорожненной наполовину бутылки кефира, валялся серый скомканный носок. Шахов, не особо озабоченный тем, какое впечатление произведет на гостя устроенный им беспорядок, снял со спинки одного из стульев висевшую на ней рубашку и предложил майору сесть. Сам тоже устроился в кресле и закинул ногу на ногу.
– Можете звать меня Артуром. А как обращаться к вам? Обязательно звать вас «товарищем»?
– Поскольку вы теперь для меня Артур, можете называть меня Павлом.
Шахов хлопнул в ладоши и откинул назад свою рыжеватую шевелюру:
– Вот и отлично! Не люблю официальщины. Итак, вас наверняка интересует, когда я ушел из фойе, в тот день, когда Сонечка Горшкова забыла там пачку с содой?
– Почему меня это должно интересовать?
– Потому что накануне убийства Качинского Сонечка забыла на подоконнике соду, а убийца подсыпал в нее яд.
– Откуда вы это знаете?
– Зотов сказал.
– Зотов? Может быть, кто другой? Дорохов, например?
– Нет, мне это сказал именно Зотов! Он сказал, что это его версия и наверняка милиция тоже так считает.
– Странно, – удивился Зверев. – Меня он уверил, что не обсуждал с вами эпизод с забытой содой.
Шахов громко рассмеялся и почесал небритый подбородок:
– И вы верите этому болтуну? У Зотова язык как помело! Болтает хуже бабы! А еще он всюду сует свой нос. После того как стало известно, что у нас в общежитии начали убивать людей, Зотов повсюду бродит и разрабатывает собственные версии. Одним словом, играет в сыщика. Вы подождите, он вам еще что-нибудь скоро выдаст.
– Ну что ж, посмотрим. Итак, раз уж вы посвящены в тайну следствия, скажите, когда вы ушли с собрания?
– Одним из первых.
– А кто-то может это подтвердить?
– По-видимому, любой. Наш бедолага режиссер, если честно, был таким нудным дядькой, что долго терпеть его болтовню я не мог. Как только он сказал, что совещание закончено, я тут же убрался восвояси.
– И не возвращались?
– Не возвращался.
– Это кто-нибудь может подтвердить?
– Нет.
– Значит, алиби у вас нет?
– Выходит, что так.
– В таком случае скажите, какие отношения у вас были с Качинским?
– Такие же, как и у большинства, – отвратительные! Он на меня так же орал, так же пилил за каждую ошибку или промах, называл «рыжим болваном» и «бездарем». Помимо этого, он еще постоянно грозил, что вышвырнет меня с площадки и отдаст мою роль Алешке Кремянскому.
– Это кто?
– Один молодой актер, кажется, из Саратова. Мы когда-то вместе играли в театре, именно его Качинский изначально планировал на роль Моллера.
– Почему же не взял?
– Потому что Лешка, в отличие от меня, и в самом деле болван! Когда его утвердили на роль Моллера и стали снимать первые дубли, он забыл текст и тут же получил от Качинского нагоняй. Наш грозный Всеволод обозвал Кремянского «тупицей», «дебилом» и кем-то там еще. А этот дурачок сорвался – стал спорить… Одним словом, надо быть идиотом, чтобы говорить Качинскому то, что сказал ему тогда Лешка. Результат был предсказуем.
– …Качинский его выгнал.
– С треском!
– И после этого роль Моллера досталась вам.
Шахов зевнул и потянулся:
– Мне повезло, только и всего. В последнее время дела у меня шли не особо. До этого я полгода играл в массовке, а тут – такая удача!
– А как, по-вашему, этот самый Кремянский мог быть причастен к отравлению Качинского?
– Кремянский в Москве. Судорожно ищет, как исправить ситуацию, я думаю, что ему сейчас не до мести.
– Скажите, а что вы делали в годы войны? – Зверев переменил тему.
– Был призван в первые же дни, участвовал в обороне Одессы, был ранен и отправлен в глубокий тыл.
– В последние годы живете в Москве?
– Я всегда там жил… родился и жил.
– Какие отношения у вас были с Быковым?
Шахов поморщился:
– Самовлюбленный кретин! Он мне никогда не нравился.
– Скажите, вечером в день смерти Качинского вы встретились на лестнице с Зотовым? Куда и зачем вы ходили?
– Просто ходил гулять.
– Пока вы гуляли, вы видели кого-нибудь?
– В тот вечер я видел Черноусова.
– Где?
– Он бродил вокруг общежития и искал потерянный кисет. Черноусов курит трубку. Когда мы встретились, он спросил, не видел ли я оброненный им кисет.
– Что за кисет?
– По-видимому, очень дорогой – кожаный с вышивкой. На кисете Черноусова была вышита сова. Он повсюду носил его с собой.
– Ясно. Значит, вы видели Черноусова.
– Не только Черноусова.
– Кого еще?
– Я видел Быкова.
– Где вы его видели?
– Я уже возвращался, а он вышел из подъезда. Мне не особо хотелось с ним сталкиваться, так как он был пьян.
– И что вы сделали, чтобы с ним не встречаться?
– Спрятался за сараем и дождался, когда он пройдет мимо меня.
– А как вы определили, что он пьян?
– Его шатало, кроме того, в руке у него была бутылка.
– Вы знали, что в тот день у Быкова был конфликт с Уточкиным?
– Нет, про это мне ничего не известно.
– А куда, по-вашему, шел Быков?
– Искать на свою голову приключения! И как вышло – нашел! А если серьезно, он просто пошел в сторону моста и… Подождите… Я, кажется, кое-что вспомнил!
Зверев насторожился и подался вперед:
– Ну да… Когда Быков проходил мимо меня, он вдруг стал махать рукой и мне что-то крикнул.
– Что он крикнул?
– Я не понял – язык у него заплетался. А вообще-то мне показалось, что он увидел кого-то.
– Кого он увидел?
– Я не знаю, но мне показалось, что вдали действительно мелькнул чей-то силуэт.
– И вы его не разглядели. – Зверев выругался про себя. – Может, это был Черноусов?
– Понятия не имею! Я даже не уверен, что там кто-то действительно был. Возможно, мне это просто привиделось.
Глава вторая
В отличие от красавчика Шахова, Черноусов, игравший польского гетмана Яна Замойского, был в картине отрицательным персонажем и вполне соответствовал этому образу в жизни. Уже с первой секунды их общения Илья Матвеевич Черноусов совсем не понравился Звереву.
Когда в стремлении встретиться с очередным свидетелем сыщик постучал в дверь, та открылась не сразу. Сначала послышался звук шагов, потом что-то упало, и лишь спустя пару минут дверь отворилась. Перед Зверевым предстал худой, стареющий мужчина с короткой стрижкой и угловатыми чертами лица.
Синяя «ковбойка», бежевые бриджи и восточные домашние сандалии, украшенные бисером, тут же заставили Зверева окрестить актера «маленьким Муком». Однако кроме сандалий в образе Черноусова не было ничего восточного – зеленые выпученные глаза, весьма редкие русые волосы. Рот актера напоминал тугую полоску, а нос был настолько тонок, что об него, по первому впечатлению, можно было порезаться.
– Здравствуйте, я из милиции, – поздоровался Павел.
Черноусов скорчился, достал из кармана платок и громко высморкался.
– Милиция… Да-да, конечно, входите.
В комнате Черноусов подошел к шифоньеру, выдвинул ящик и вытащил из него довольно солидную резную шкатулку красного дерева. Впечатление, произведенное шкатулкой, тут же было испорчено: Черноусов извлек из нее самый заурядный матерчатый кисет и трубку с массивным чубуком. Потянул за бретельку – узел на кисете сразу не развязался. Черноусов выругался, потянул снова и в конце концов справился. Он не спеша набил трубку, чиркнул спичкой и закурил.
Зверев поморщился, он не особо любил запах заурядного самосада, и огляделся. Комната Черноусова отличалась от комнаты Шахова так, как, пожалуй, отличается королевский дворец от загаженного сарая. Здесь все лежало на своих местах, причем лежало так, как будто каждую вещь здесь приклеили. Майор усмехнулся, отметив про себя, какие же все-таки разные люди эти киношники, и без приглашения уселся на ближайший стул.
– Итак, давайте начнем.
Черноусов судорожно закивал:
– Давайте.
– Вы ведь наверняка уже знаете, как был отравлен Качинский?
Черноусов отпрянул и выронил спички:
– Ничего я не знаю!
– Разве Зотов не поделился с вами своими соображениями на этот счет?
– Со мной? Соображениями? Я вообще не понимаю, при чем тут Зотов.
Зверев покачал головой: «Значит, насчет этого Зотов не соврал. Чего же актеришка так нервничает?»
– По-моему, вы первый, кто не знает, что яд Качинскому подмешали в пачку с содой.
– Но я действительно слышу об этом впервые!
– Ну что ж, тогда я сам вам сообщаю об этом. Когда Качинский собрал вас в фойе общежития, у него началась изжога, и Софья Горшкова сделала ему содовый раствор. При этом, по окончании мероприятия, она забыла открытую пачку на окне, и кто-то подсыпал туда сильнейший яд рицин. Отсюда мой первый вопрос: когда вы выходили из фойе, там еще кто-нибудь оставался?