Попрощавшись с Ткаченко, Зверев прошелся по парку, съел мороженое, которое в отличие от кваса было вполне съедобным, и двинулся вдоль тисовой аллеи в сторону набережной. Решив, что сегодня он сделал немало, Павел Васильевич собирался устроить себе легкий «перекур», точнее «передышку» и заняться любимым делом. Отыскав телефонную будку, он позвонил Сонечке Мосиной и договорился о встрече.
Прогулка по набережной и кормление лебедей в пруду Летнего парка закончились очередным походом в «логово Зверя». Приятный вечер перешел в не менее приятную ночь.
Когда утром прозвонил будильник, Сонечка чмокнула Зверева в нос и стала собираться на работу.
– Спешишь к своей сдобе и пирожным? – крикнул Зверев, когда она уже надевала туфли.
Девушка покрутила пальцем у виска и фыркнула:
– Умеешь же ты напоследок испортить настроение! Если бы ты знал, как мне опостылела эта кондитерская фабрика! Вот возьму и уволюсь!
– И куда пойдешь?
– Да уж куда угодно, только не к тебе!
– В милицию?
– А куда же? Или ты еще где-то работаешь?
Зверев вздохнул и вспомнил последнюю фразу, которую он услышал от Ткаченко. Теперь он участвует в операции, инициированной МГБ, а и впрямь – совсем новая работа. Потянувшись, Зверев проигнорировал последний вопрос Сонечки и просто помахал ей рукой. Когда Сонечка ушла, Павел Васильевич встал и направился к умывальнику.
Позавтракав парочкой вареных яиц с хлебом, майор выкурил сигарету и позвонил Ткаченко. Того на месте не оказалось, Зверев подумал и решил больше никому не звонить. Вопрос о том, решил Юрка его вопрос или нет, оставался открытым. Зверев поморщился, Корневу звонить он уж точно не будет, да и на работе он сегодня не появится. Пусть хоть увольняют.
Глава вторая
Ткаченко сам позвонил на следующий день, ближе к обеду, когда Зверев валялся на диване и в десятый раз перечитывал «Повесть о настоящем человеке». После третьего звонка Павел поднял трубку и услышал приглушенный голос приятеля:
– Ты дома? Это хорошо. Через час буду у тебя.
Ровно через час Ткаченко вошел в квартиру и уселся на один из стульев. На этот раз всегда безупречно одетый и холеный, старлей выглядел замученным и сонным. Сегодня он явно не успел побриться, под глазами красовались синяки.
– Судя по всему, ночка у тебя выдалась бессонная, – усмехнулся Зверев.
– У тебя, судя по всему, – тоже. – Ткаченко указал на недопитую бутылку «Муската» и пепельницу, в которой торчали окурки со следами губной помады.
Зверев рассмеялся:
– От тебя ничего не скроешь! Ладно, давай к делу.
– Вот, посмотри! – Ткаченко достал из принесенной с собой папки фотографию и протянул его Звереву.
На снимке на фоне добротного бревенчатого дома с черепичной крышей стояли двое мужчин. Зверев без труда узнал в одном из них Черноусова, второй мужчина был ему незнаком. Узкий рот, прищуренный взгляд, худощавый и остроносый, над верхней губой, справа, – небольшая родинка.
– И кто это? – Зверев вернул фотокарточку владельцу.
– Это фото десятилетний давности. На нем, как ты понял, наш Илья Матвеевич и его младший брат Алексей Черноусов. А теперь угадай, где и кем работает этот самый Алексей?
– И где же?
Ткаченко убрал фотографию в папку и тщательно завязал шнуровку.
– Младший братец нашего актера, Алексей, работает лаборантом в Институте химической физики в Москве. Ты знаешь, что такое второй Государственный центральный научно-исследовательский полигон в Семипалатинске, который в обиходе именуют «двойкой»?
Зверев закурил и пожал плечами:
– Признаться, нет!
– Ну а заявление заместителя Председателя Совета Министров СССР, маршала Ворошилова, которое он сделал в марте этого года, ты слышал?
Зверев аж поперхнулся дымом, его глаза начали слезиться:
– Ты имеешь в виду бомбу[7]?
Ткаченко согласно кивнул.
– Мы проявили пленку, которую Черноусов-старший прятал в своем кисете. На снимках – кое-какие документы и места проведения испытаний, которые велись в последнее время на Семипалатинском полигоне. Черноусов-младший имел доступ к кое-каким сведениям и решил воспользоваться этим. Ты слышал о таком понятии – «дефекторы»?
– Ничего я не слышал! Надоел ты со своими каверзными вопросиками. Давай рассказывай, во что мы с тобой вляпались!
– Дефекторами на Западе называют перебежчиков, которые не просто стремятся покинуть страну по каким-либо соображениям, но еще работают на секретные службы другой страны. О найденном тобой кисете, равно как и о найденной в нем фотокамере, уже сообщено «наверх», так что дело получается нешуточное.
– Ого! У тебя есть шанс отличиться! И правильно. Сколько можно в старлеях ходить, – усмехнулся Зверев.
Ткаченко шутку проигнорировал и продолжал:
– Мне даны определенные полномочия, я уверен, что сумею вернуть тебя к расследованию недавних убийств без особого труда. По нашей версии, Алексей Черноусов был завербован английской разведкой два года назад, когда еще только начинал работать в Институте ядерной физики. Он имеет особый доступ к документам и принимает участие в исследованиях, которые находятся под строгим контролем. Судя по всему, Алексей собирается передать сделанные им снимки через своего брата.
– Но теперь он не сможет это сделать! Пленка-то у нас!
Ткаченко сунул руку во внутренний карман пиджака и вручил Звереву уже знакомую ему коробочку со спичечной этикеткой «Наркомлес ГЛАВСПИЧПРОМА».
– Верни Черноусову его «игрушку». Сегодня ты сходишь в свою лабораторию и заберешь у вашего эксперта кисет Черноусова. Мы поменяли в фотокамере пленку, и теперь наших зарубежных коллег ждет маленький сюрприз. За обоими Черноусовыми уже следят. Твой Мокришин вернет тебе кисет без лишних вопросов, а ты отдашь его владельцу. Остальное уже наше дело. Главное, чтобы твой актер ничего не заподозрил.
Зверев хмыкнул и потер подбородок:
– Это будет непросто сделать. Я верну ему кисет и скажу, что нашел его возле общежития…
Ткаченко нахмурился:
– Если Черноусов догадается, что мы открыли его секрет, мы не сможем выйти на того, кто придет за пленкой. Так что очень нужно, чтобы все получилось. На карту поставлено многое. Если не хочешь возвращать сам, пусть это сделает кто-то другой. Кто-то, кто не вызовет у Черноусова подозрений.
Зверев загасил сигарету, встал, прошелся по комнате.
– Есть у меня такой товарищ! Его мало кто воспринимает всерьез, а голова у него «варит» неплохо.
Глава третья
О задержании лаборанта Института химической физики в Москве Алексея Черноусова в газетах не писали. Арест гражданина Эстонии Андреаса Суви, сотрудничавшего с британской разведкой, на развалинах Псковского кремля тоже прошел без лишнего шума.
А вот об аресте актера «Мосфильма» Ильи Черноусова, который вопреки его желанию прошел без участия Зверева, все же попал на страницы прессы. Фотография Ильи Черноусова была напечатана в «Правде» и еще в нескольких центральных газетах.
Однако обвиненный в убийстве известного кинорежиссера Качинского и его сподвижников Илья Черноусов не был осужден. На одном из допросов у него случился инфаркт, и, несмотря на все усилия врачей, Черноусов скончался на третий день после своего ареста.
Псковская прокуратура в лице Сутягина и Новикова, допрашивая свидетелей и очевидцев четырех убийств, работала безустанно. Немалую роль в этом деле сыграли показания актера Михаила Зотова, который подтвердил, что возле трупа Головина, в сарае, был обнаружен кисет Черноусова. Также Зотов сообщил следствию, что им были обнаружены ключи от сарая, где лежал труп.
Нашелся какой-то местный житель, который видел мужчину, похожего на Черноусова, на развалинах кремля неподалеку от того места, где было обнаружено тело постановщика трюков Федора Быкова.
Шахов, который в свое время поведал Звереву, что в день смерти Быкова видел, как тот шел в сторону кремля, и видел мужчину, идущего следом за ним, сообщил, что узнал в нем Черноусова.
Но самым поразительным для Зверева стало то, что Митя Уточкин вдруг вспомнил, что видел, как Черноусов возвращался в фойе общежития в день, когда кто-то подсыпал в пачку с содой рицин.
Одним словом, за каких-то несколько дней папка с материалами об убийстве Качинского, Быкова, Головина и Жилиной обрела вид увесистого тома, и дело быстро закрыли.
Андреев, которому была предписана заслуга в поимке опасного убийцы, пожинал лавры и уже собирался возвращаться в Москву. Зверев же, которому Ткаченко посоветовал больше не вмешиваться, вдруг утратил интерес к этому делу и переключился на поиски пропавшей из квартиры главврача местной больницы картины.
Спустя неделю после ареста Черноусова Зверев, который только что дописал очередной отчет и собирался уходить домой, услышал телефонную трель. Он снял трубку.
– Павел Васильевич, вы куда-то пропали, и поэтому я решил позвонить вам сам.
Зверев узнал голос Комарика и про себя чертыхнулся. Из-за всей этой кутерьмы он совсем забыл о парне и почувствовал себя неловко.
– Погоди… Что значит, куда я пропал? Это ты куда пропал? Тебя же неделю на работе не было!
– Вообще-то после того, как я вернул Черноусову его кисет, мне было приказано вести наблюдение…
– Так ты все это время жил в общежитии с нашими киношниками?
– Ну да! Кисет я вернул в самый последний момент, и, уж извините, когда я увидел, что после этого Черноусов пошел кому-то звонить, а потом двинулся к кремлю, я решил за ним проследить. Вы ничего не подумайте, я не нарушал ваших инструкций, я только наблюдал!
– Что наблюдал?
– Наблюдал встречу Черноусова и того мужчины в шляпе, с которым он был возле полуразрушенной башни. Черноусов и этот в шляпе о чем-то спорили. Потом Черноусов вручил собеседнику свой кисет, а потом появились люди в штатском и задержали обоих.
Зверев почувствовал, что рука, которой он держит трубку, вспотела.