[83]. Мифологическое описание неизлечимой раны Филоктета и некроза – точное изображение последствий укуса змеи.
В античные времена, вплоть примерно до 150 г. н. э., пустынный остров Филоктета Хриса сделался популярной достопримечательностью, которую посещали греки и римляне. Там стоял небольшой алтарь с изображением Филоктета и отравленных стрел, лука, бронзового оружия и бронзовой водяной змеи.
Трагическая история Филоктета известна всем. В Италии, где он, согласно мифам, обосновался в конце жизни, его почитали как бога. Его злоключения изображали на многих произведениях искусства и представляли на афинской сцене в трагедиях Софокла, Эсхила и Еврипида.
Через десять лет после начала войны с Троей оракул сообщил грекам, что троянцев можно победить только отравленными стрелами самого Геракла. И Одиссей возглавил делегацию греков, отправившуюся на Хрису – остров, где много лет назад бросили Филоктета. Греки в ужасе смотрели, как некогда великий воин живет в пещере, подобно животному. В пещере было скользко от зловонного гноя, сочившегося из его раны. Истощенный лучник, окруженный птичьими перьями и костями, все еще мучился от боли в той же ране (рис. 5). Греки исполнились сострадания к товарищу, однако, ни секунды не сомневаясь, применили тот же ужасный яд против троянцев.
Рис. 5. После того, как Филоктет случайно поранился стрелой, отравленной ядом гидры, товарищи оставили его на пустынном острове. Злополучный лучник сидит на скале под мертвым деревом, с забинтованной стопой и колчаном отравленных стрел. Сосуд для масла, 420 г. до н. э., Метрополитен-музей, Нью-Йорк
Делегация пыталась убедить страдальца Филоктета привезти стрелы под Трою, но он отказывался, обиженный на жестокое обращение. Он даже угрожал пристрелить их самих. И Одиссей придумал очередную хитрость: он решил обманом заполучить лук и колчан Филоктета. Но сына Ахилла, благородного юношу Неоптолема, возмутила беспринципность Одиссея. Он настаивал на том, что «злодейские уловки и коварство» – позор для настоящего воина. Эта сцена в описании Софокла отражает вековые противоречия между честной и бесчестной войной[84]. Наконец появляется призрак Геракла и обещает, что Филоктета излечат, после чего тот соглашается присоединиться к грекам. Под Троей рану Филоктета заживляет Махаон – полевой врач греков. На поле боя Филоктет со своими отравленными стрелами становится настоящей машиной для убийства, истребляя полчища троянцев. Затем в перестрелке на луках с лучшим троянским лучником Парисом Филоктет переламывает ход войны в пользу греков.
Квинт Смирнский, поэт IV в. н. э., описывал дождь из смертоносных стрел в своем эпосе «После Гомера», основанном на более раннем, ныне утраченном эпосе о Троянской войне. Он писал, что могучего греческого воина Ахилла сразили стрелой, прицельно направленной в уязвимую пяту. В мифах о рождении Ахилла его мать Фетида держала сына за пятку, погружая в реку Стикс, чтобы сделать его неуязвимым для холодного оружия. Пятка и стала его единственным слабым местом. Однако обычная рана в пятку – пустяк; только ядовитая стрела может сделать подобное ранение смертельным. В некоторых версиях мифа Аполлон выстрелил в Ахилла сзади одной из своих моровых стрел. Другие же утверждают, что Аполлон только направил стрелу Париса точно в пяту Ахилла. Когда стрела попала ему в ногу, «тотчас же сердце того нестерпимая боль охватила», и он рухнул, «как башня». Закатив глаза и скрипя зубами от боли в «ядовитой ране», умирающий Ахилл выражал традиционное для греков инстинктивное отвращение к бесчестной смерти. Его не только ранили тайно отравленным оружием – трусливый враг нанес удар сзади, как в свое время Геракл подстрелил Несса. Как только обреченный герой почувствовал, что яд струится по венам, неся с собой «жалкую», не героическую смерть, он гневно закричал:
Кто в меня только что скрытно направил стрелу роковую?
Пусть пред лицо мое ныне решится, не прячась, он выйти![85]
Чтобы отомстить за ужасающую смерть Ахилла от отравленной стрелы, Филоктет натянул огромный лук и направил «грозную стрелу» с ужасным, шипящим смертью (слова поэта сразу вызывают в памяти змей) наконечником в Париса. Первая стрела лишь оцарапала тому руку, а вторая попала в пах. Парис, «терзаемый болью ужасной», вышел из схватки, «страшно стеная». Троянские целители устремились на поле боя, чтобы нанести целебные мази и приложить кровососущих пиявок к пораженному месту. Но все эти меры были бесполезны против яда, который «ужасный внутри и снаружи, к самому костному мозгу сквозь кости и чрево проникнув, тело сжигал его». Обессилев от жажды, едва в сознании, корчащийся от боли Парис отчаянно возлагал надежды на нимфу, которую когда-то любил: та могла добыть особые целебные травы. Нимфа действительно явилась, но спасти троянского воина-любовника уже не успела: он умер в мучениях[86].
Несмотря на значимость лука и стрел в Греции начиная с бронзового века, Гомер и многие другие античные авторы сообщают, что лучники не были в большом почете, так как стреляли издалека, оставаясь в безопасности. Дальнобойные метательные снаряды подразумевали, что воин не готов встретиться с врагом лицом к лицу. А уж дальнобойные снаряды, отравленные ядом, казались еще более злодейским и трусливым оружием. Засада сзади – еще один метод ведения битвы, который, как и отравленные стрелы, обычно приписывался варварам. Традиционно греческое и римское военное дело будто бы основывалось на непосредственных столкновениях, тесных и личных: ряды одинаково вооруженных и экипированных солдат вступали друг с другом в рукопашную – группами и поодиночке. Но разумные и изобретательные военные хитрости тоже вызывали восхищение, если не переходили определенных границ. Черту между приемлемыми и порицаемыми уловками провести трудно, но у классических авторов часто описываются общепринятые подходы[87]. Раны в спину всегда считались бесчестными и говорили о трусости или предательстве (Илиада, «После Гомера» и другие поэмы полны призывов встречаться с врагом лицом к лицу, чтобы не получить удар в спину или не быть застигнутым врасплох)[88]. Личная храбрость, работа в команде, физическая сила, военная подготовка и упорство вели к успеху, а отравленное оружие и засады ставили личные доблести под сомнение. В мифологических эпизодах отражен вечный вопрос, серьезно беспокоивший воинов любой эпохи: какое значение имеет храбрость, навыки и сила, если враг атакует тебя подло, да еще и отравленным оружием?
После того как бойня на поле брани унесла жизни лучших греческих и троянских воинов, Одиссей придумал хитроумную уловку с Троянским конем, которая позволила грекам ворваться в цитадель Трои. Греки разграбили и уничтожили город. Затем, после ряда приключений, описанных в Одиссее Гомера и в других эпических поэмах и легендах, греки с победой вернулись домой. После разрушения Трои горстка выживших троянцев во главе с героем Энеем отправилась в Италию и основала Рим, что описано в поэме великого латинского поэта Вергилия «Энеида». Эта эпическая поэма, написанная в I в. до н. э. в эпоху правления императора Августа, должна была восславить легендарное прошлое Рима и его предназначение. Вергилий рассказывает, что троянцы взяли с собой в Италию отравленное оружие. Он описывает воина Амика, «который всех лучше / Жала копий умел смертоносным смазывать ядом»[89][90].
А что же колчан Геракла со стрелами, смазанными ядом гидры – что стало с ним после победы греков над троянцами? По легенде, Филоктета, как и других ветеранов Троянской войны, долго носило после войны по волнам Средиземного моря. Он поучаствовал во многих битвах как наемник со своим смертоносным луком и стрелами и в конце концов обосновался в Италии. Перед тем как умереть и быть похороненным в Сибарисе, на «носке итальянского сапога», Филоктет основал храм Аполлона в Кримиссе. Там старый воин посвятил свое ядовитое оружие богу, чьи божественные стрелы разносили по миру мор и чуму[91].
Двоякое отношение к яду у греческих героев ясно проступает в нескольких местах Одиссеи Гомера – эпической поэмы о послевоенных приключениях Одиссея. После десяти лет скитаний Одиссей наконец возвращается на родную Итаку и видит, что его жена Пенелопа и юный сын Телемах окружены толпой самодовольных женихов царицы, которые в отсутствие царя завладели дворцом. Грубые захватчики лежат за столом, распивая вино и лениво обсуждая, как юный Телемах может им помешать. Возможно, он поедет в Эфиру, что в Эпире, на северо-западе Греции, и отыщет растущее там ядовитое растение, предполагает один жених:
Если Геракл – мифологический изобретатель стрел, отравленных ядом змеи, то Одиссей – первый герой мифов, прибегнувший к растительным ядам. Гомер рассказывает, что Одиссей, лучник, известный хитроумными уловками, однажды уже плавал в Эфиру в поисках смертоносного растения, чтобы смазать бронзовые наконечники стрел. Это объясняет страхи женихов, что Телемах может их отравить.
Эфира находилась в Эпире. Считалось, что рядом течет река Стикс и находится устье Ахерона, другой реки Аида, так что это место подходит для сбора ядовитых растений: здесь, по античным верованиям, находился своего рода «портал» в царство мертвых. Во время одного из подвигов Геракл спустился через один из входов в Аид и забрал оттуда Цербера – чудовищного трехголового подземного пса. Пена с клыков твари забрызгала зеленую траву и обратилась в ядовитые цветки аконита, или борца. Росли там и другие смертоносные растения – например, морозник черный и белладонна. Их поддерживали испарения из Подземного царства – настолько мощные, что пролетавшие мимо птицы падали замертво.