Существовало и мифическое объяснение, почему зловонное болото в Пелопоннесе настолько гибельно, что ядовита даже местная рыба. Утверждалось, что здесь когда-то несколько кентавров, раненные отравленными стрелами Геракла, пытались смыть с себя яд гидры. Подобное же место с отравленными испарениями находилось рядом с Киррой – городом, побежденным при помощи яда: здесь некогда погиб кентавр Несс. Древние представления о том, что вода, почва и атмосфера могут быть заражены следами ядовитого оружия прошлого, находит современное соответствие в том гибельном загрязнении природы, которое обусловлено испытаниями биохимического и ядерного оружия и хранением соответствующих отходов[185].
Болота и трясины в целом считались опасными для здоровья, и не без причин: заболоченные земли и стоячая вода наверняка кишели комарами, переносившими малярию, которая в античности распространялась в определенных регионах. Истинных причин эпидемий, зарождающихся в болотах, еще не понимали, но то, что осушение болот идет во благо общественному здравоохранению, осознали еще в V в. до н. э., когда натурфилософ и врач Эмпедокл успешно поборол свирепую лихорадку (которая теперь считается малярией) в сицилийском городе Селине. Он разработал подробный гидроинженерный план осушения местных болот (малярию в итальянских болотах удалось искоренить лишь в пятидесятые годы XX века)[186].
Вергилий в своем труде по сельскому хозяйству, написанном в I в. до н. э., описывал мор, убивавший домашний скот и диких животных, чьи трупы затем портили питьевую воду (рис. 13). Варрон (116–27 гг. до н. э.), хорошо образованный римский ученый, предвосхитил достижения современной эпидемиологии, отмечая: «Надо обратить внимание, нет ли тут и болот; кроме того, в болотах заводятся какие-то крохотные существа, которых нельзя уследить глазом, но которые попадают по воздуху через рот и нос внутрь тела и производят тяжелые заболевания»[187]. Лукреций – натурфилософ, писавший примерно в 50 г. до н. э., – тоже высказывал идею о невидимых микробах:
Существует немало семян всевозможных.
Как указал я уже, из которых одни животворны,
Но и немало таких, что приводят к болезни и смерти,
К нам долетая. Когда они вместе сойдутся случайно
И небеса возмутят, зараженным становится воздух[188].
Одни такие болезнетворные частицы поступают в организм через кожу, другие – при вдохе через ноздри, третьи поглощаются с пищей. Вдыхая зараженные частицы атмосферы, например, в болотистых местностях, мы, по словам Лукреция, «необходимо должны вдохнуть и болезнь, и заразу»[189].
Согласно историку Титу Ливию (I в. до н. э.), именно из-за последствий устройства лагеря в нездоровой низине заболели галлы, напавшие на Рим примерно в 386 г. до н. э. В тот год стояла чрезвычайно жаркая погода, и ветер нагнал «удушливые облака пепла и пыли» от пожаров, устроенных галлами в том регионе. Инфекция распространилась по всему галльскому лагерю, и истощенные воины, которым удалось выжить, собрали целые горы трупов и сожгли их. Это место впоследствии получило название «галльских костров»[190].
Рис. 13. Иллюстрация мора, описанного в «Энеиде» Вергилия: «Воздух был отравлен, и ужасная, тлетворная болезнь» уничтожала людей и посевы. «Морбетто. Чума во Фригии», Маркантонио Раймонди, 1515–1516 гг., гравюра на основе картины Рафаэля
Тит Ливий и Силий Италик описывали ужасную эпидемию во время Второй Пунической войны в ходе осады Сиракуз жаркой осенью 212 г. до н. э. Болезнь распространилась на обе воюющие стороны: 40 000 римлян под предводительством Марцелла и сицилийско-карфагенское войско численностью 50 000 во главе с Гимильконом.
Причиной мора стала невыносимая жара и «смертельное зловоние» стоячих болот. Сначала умирали собаки и дикие животные, а затем тысячами стали гибнуть солдаты. Трупы лежали без захоронения, что еще сильнее отравляло воздух и воду. «Мертвые наводили ужас на больных, а больные – на здоровых», – писал Тит Ливий. Однако стоит отметить, что Марцеллу удалось увести войска на более возвышенное место, а сицилийцы ушли из лагеря карфагенян при первых симптомах заболевания. Карфагеняне же полегли все до одного, включая и самого Гимилькона[191].
Описывая чуму в Афинах, случившуюся во время Пелопоннесской войны, Диодор Сицилийский пришел к выводу, что причиной эпидемии стали наводнения, произошедшие предыдущей влажной зимой, в результате чего образовались болота, полные «гнилых, дурных испарений, которые загрязнили воздух» и испортили посевы. Афиняне, находившиеся под спартанской осадой в своем жарком и перенаселенном городе, оказались легкой жертвой болезни. К IV в. до н. э. военачальники уже хорошо понимали, что армия не должна пить дурную или болотистую воду. «Грязная вода подобна яду и вызывает мор», – предупреждал римский военный стратег Вегеций. Более того, если армия слишком долго стоит на одном месте, воздух и вода «становятся грязными и нездоровыми». Если не менять лагерь постоянно, предупреждал он, «начинаются серьезные заболевания»[192].
Совет Ксенофонта никогда не ставить лагерь в нездоровом месте частично основывался на том, что он знал причины поражения афинян в их роковой экспедиции на Сицилию в 415–413 гг. до н. э. Уже упомянутую ранее болотную лихорадку, которая чуть ли не полностью истребила греков во время сицилийской катастрофы, описывали Фукидид, Диодор Сицилийский и Плутарх. Все они соглашались, что сокрушительное поражение афинян на Сицилии частично связано с лихорадкой (ныне доказано, что их поразила малярия), которую они подцепили в болотах, где неосторожно разбили летние лагеря. Диодор Сицилийский указывал, что впоследствии, в 396 г. до н. э., карфагеняне поставили лагерь в той же болотистой лощине, что и афиняне, и тоже пали жертвой мора. Примерно в том же районе карфагеняне погибли и в 212 г. до н. э., о чем уже упоминалось[193].
Непонятно, сделали ли афиняне эту роковую ошибку по собственной инициативе или же сицилийцы «приняли определенные меры, чтобы завести афинян в столь ужасные условия». Как неоднократно отмечал Фукидид, сицилийцы пристально следили за тем, чтобы не предоставлять грекам выгодного пространства, постоянно отрезая их от источников воды и пищи[194]. Местные жители, должно быть, хорошо знали эндемичные болезни района Сиракуз. Вполне правдоподобно, что афинские захватчики пали жертвами военной хитрости сицилийцев.
Некоторые современные военные историки исключают маневрирование с целью оттеснения противника в «антисанитарные» условия из дискурса биологического оружия, однако, по словам Грмека, в античности эта стратегия, основанная на твердых биологических познаниях, работала весьма эффективно. Зная свойства местных болот и стоячей воды, даровитый командир мог спросить себя: «Как использовать природные ядовитые миазмы против моих врагов?» Заманить или оттеснить врага на эти своеобразные минные поля с микробами порой значило одержать победу в войне[195].
Германские племена блестяще умели оттеснить врагов в опасные для них местности. Когда в 106 г. до н. э. римляне воевали с тевтонами, римские инженеры, по предположению военного историка Фронтина, «безрассудно избрали место для лагеря» близ укреплений германцев, не понимая, что единственный источник воды – река, вдоль которой стоят вражеские частоколы. Тевтонские лучники поражали каждого, кто приближался к реке. Впрочем, в данном случае такое место для лагеря могло быть выбрано командиром Марием сознательно. Плутарх утверждает, что Марий нарочно стремился к тому, чтобы его люди испытывали сильную жажду и оттого более яростно атаковали врага. Когда пришедшие в отчаяние солдаты стали жаловаться, он указал на реку между лагерем и тевтонским укреплением. «Вот ваша вода, – сказал он, – но ее нужно купить кровью». Тогда римляне взмолились, чтобы Марий дал приказ штурмовать крепость «прежде, чем наша кровь высохнет!»[196].
Вспоминая тяжелые кампании Германика Цезаря в Германии в I в. н. э., Плиний Старший отмечал, что ядовитые растения и животные представляли не единственную опасность в пути. Некоторые географические регионы и их воды тоже «причиняли вред». Германцы постоянно вынуждали римлян сражаться и ставить лагерь в нездоровых трясинах и болотистых лесах (особенно в окрестностях современного Оснабрюка), легко подстерегали легионеров в засаде и наносили им чрезвычайно тяжелые потери. Тацит описывал чувства Германика и его людей при виде груд скелетов лошадей и людей – всего, что осталось от трех римских легионов, истребленных за шесть лет до того в «гнилых трясинах и топях» Тевтобургского леса Арминием и его войском. Когда римляне наконец смогли принудить германцев к бою на ровной сухой земле, то издали, по словам Тацита, дружный боевой клич: «Честный бой! На честной земле!»
Плиния заинтересовала история ветеранов кампании Германика, которым пришлось разбить лагерь на влажных прибрежных землях Северной Германии, где нашлось только одно место, чтобы набрать питьевую воду. Однако вода оказалась болезнетворной: даже уцелевшие лишились всех зубов и испытывали сильные боли в суставах. Плиний, всегда оптимистично считавший, что природа поддерживает некое равновесие, указывал, что лекарством против этих заболеваний служило водное растение